Так ли это произойдет у тебя, как у них? Лягу рядом с подругами, закрою глаза... Что тогда? Я попробовала. Плотно прижала веки... Передо мной поплыли разноцветные волны, они колыхались, принимая зыбкие формы, ни разу не повторяясь... И вдруг на этих волнах откуда-то издалека приплыл знакомый голос:
- Что там видать?.. Расскажи...
Это голос Нади, Надежды.
- Посмотри в щелку и расскажи, а утомишься, я подползу... По очереди...
Я же сидела в углу, возле щели в стене, за которой шла жизнь. Об этом Надя напомнила. Она сказала:
- Товарищи, родные мои... Надо держаться, мы же скоро приедем. Верно, Любочка?
Надо держаться. Будем по очереди смотреть в щель и рассказывать... Вот как интересно придумала Надя. Вроде игры. Одна видит, другие гадают... Я говорю:
- Два домика под черепицей... Коровы пасутся, пестрые...
- Ферма, - отвечает Надя, - а ты как думаешь, Фрося?
- Не знаю, - шепчет Фрося, - пусть себе ферма.
Но все же она втягивается в нашу игру и спрашивает:
- Польская, что ли?
- Нет, - еле слышно говорит Маша-белая. - Польшу давно проехали...
- Дней пять уже, - добавляет кто-то, - теперь, поди, все Германия...
Я радуюсь. Игра получается, но мне плохо видно. Отломанной от бидона ручкой стараюсь расширить щель.
- Говори! - требует Надя.
Мы проезжаем через небольшой полустанок. До сих пор я легко читала немецкие надписи, хотя никто из нас не мог угадать, в какой части Германии едем. Знали только названия больших городов: Берлин, Мюнхен, Дрезден... Их мы не проезжали. Нас везли каким-то кружным долгим путем... И вообще, я перестаю понимать надписи. Не разбираю слов. На помощь приходит Надя, затем Маша-черная. Догадываемся: это не Германия. Голландия или Бельгия? Куда нас везут?
- Как ты думаешь, Машенька? - продолжая игру, спрашиваю Машу-белую. Она не отвечает. - Ты спишь, Машенька?
Ведь только что говорила... Оттаскиваем Машу в дальний угол. Туда, где уже второй день лежит пожилая полочанка и белокурая, прозрачная Ниночка тринадцати лет, всю дорогу бредившая во сне.
Ни вынести покойниц, ни позвать на помощь... Нас замкнули, запломбировали. Лишь смерть пробралась сюда, без спроса, без окрика... Стоим в тупике, вагон отцеплен, паровоз ушел. Быть может, это последняя станция?
В щель видна не станция, а пустые платформы и несколько светло-желтых вагончиков. Возле них снуют железнодорожники.
Один, полный, на ходу раскуривая короткую трубку, проходит мимо.
Я прижалась к щели, шепчу:
- Камрад, а камрад!..
Он оглядывается, подходит ближе и, стоя ко мне спиной, делает вид, что занят только трубкой.
- Где мы?
- Бельгия, - отвечает он. - Завтра Франция.
Снова оглядывается, делает шаг ближе ко мне и шепчет:
- Русланд, браво! Очень браво! - быстро, прерывисто говорит еще.
Меня тормошат, не дают слушать:
- Что он сказал? Что?
- Боже мой! Девочки, он сказал, что наши наступают...
- Где? Где сейчас наши? Спроси его...
Меня отталкивают. Налезая друг на друга, стараются заглянуть в щель.
Но бельгийца уже след простыл. Мимо вагона проходит часовой, и мы затихаем. Шепотом я повторяю: "Русланд, браво! Очень браво!" - и смеюсь.
- Надо бы хлебца у него попросить, - вздыхает Надя.
- И воды, - говорит другая. - Да как передашь?
- Когда по Минску пленных вели, - вспоминает Фрося, - наши бабы ловчили... Не боялись...
- То наши, - замечает Маша-черная, - а тут зараз Бельгия, завтра Франция...
- Все-таки надо было попросить, - настаивает Надя.
Лучше бы не начинали этого разговора. Пока не думаешь о еде, есть не хочется. Теперь уставились на меня злыми глазами. Почему не попросила? Что я могла сделать? Только и успела спросить, куда нас везут... Завтра Франция. Дальше везти некуда... А вдруг и по Франции будут таскать несколько дней?.. Кто выдержит? Смотрю на подруг, а у самой голова кружится и в ушах странный металлический лязг...
- Ой! Что это? - почти кричит Маша-черная.
Вверху, под самой крышей, маленькое окошечко, зарешеченное колючей проволокой. Снаружи кто-то пытается железной палкой раздвинуть решетку. Проволока натянута туго, крест-накрест. Поддается не сразу... Молча следим, как в центре окошка расширяется дыра. Мы не знаем, зачем это делается, и многие испуганно жмутся к противоположной стене. Наконец в дыру просовывается сверток в бумаге.
Сверток застревает, зацепившись за колючку, снаружи его стараются протолкнуть... Мы ничем не можем помочь. К окну нельзя подходить, охрана стреляет без предупреждения, да и нет ни у кого сил дотянуться.
Не отрывая глаз ждем... Качнувшись, сверток медленно развернулся. Бумага повисла вверху, а на пол упал бутерброд. Два куска белого хлеба, белого, как вата. У нас такого никогда не выпекали. И ветчина, самая настоящая, розовая с тонким ободком сала... Меня удивило: почему никто не бросается к хлебу? Не верят. Еще не верят глазам своим. Боятся провокации. А из окна падают новые свертки, целлофановые пакетики, сыр в серебряной упаковке...
Сейчас бросятся на них. Передавят слабейших и сами подавятся, глотая куски... Ну, кто первая?
Я вскочила раньше других. Успела отшвырнуть в угол бутерброды, загородила собой... В тот же миг за стеной пронзительно затрещал полицейский свисток, прогремел топот ног. Вероятно, по платформе убегали бельгийцы-железнодорожники. Громко, совсем рядом, выкрикивал ругательства немецкий охранник...
Это-то и подстегнуло несчастных. Скорей! Скорее, пока не ворвались полицаи, не отняли хлеб... Не поднимаясь, на четвереньках женщины подползли ко мне. Я взмахнула все еще бывшей в руке ручкой бидона:
- Назад! Не сметь!..
Сейчас я не смогла бы так грозно крикнуть, а тогда... Откуда сила взялась? Они остановились... Но медлить нельзя. Меня могут отбросить, смять. Я это чувствовала, слышала тихий, многоголосый стон, похожий на вой...
- Надя, Маша, ко мне!
Не позови я на помощь, не знаю... Могли подумать, что я хочу себе первой... Трудно понять, что могли решить эти, дошедшие до последней грани, несчастные.
- Молодец, Любка, - сказала Надя, становясь рядом со мной, - командуй!
Десятки молящих и злых, жалких и испуганных глаз смотрели на меня.
- Разделим поровну, - объявила я, задыхаясь, - не доверяете, назовите других...
Я смотрела в их страшные лица, уже не боясь. Нас трое стоят заслоном. Я втрое сильней каждой...
- Дели, - послышался дрожащий голос.
- Скорей дели, Любочка... Милая, тебе доверяем...
- Сестрица... я тут, - сквозь слезы просит кто-то из дальнего угла, сил нету... Не забудь... про меня...
Вот что они мне ответили... Не в три, а в тридцать три раза я стала сильней. Вернулось "Любино счастье". Я действовала, распоряжалась, смеялась и плакала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
