— Я слушаю, алло! Эдгар? Не молчи, пожалуйста!
— Это не Эдгар, — выдавливаю из себя наконец. — Не бросайте трубку, пожалуйста. Я… его жена.
— Жена?.. — кажется, она растеряна. — Мой мальчик женился?..
Дважды, — хочется сказать, но зачем?
— Ты не Виктория, — уверенно говорит далёкая женщина. Она слегка задыхается, словно бежит или очень волнуется.
Какая ещё Виктория?.. Я совсем потерялась. Наверное, всё же не нужно было звонить.
— Меня зовут Тая, — пытаюсь я вырулить. — Простите, не знаю вашего имени.
— А кому ты звонишь — знаешь? — прорывается горечь и какая-то усталая обречённость.
— Вы мама Эдгара, — мне сейчас важно хоть какую-то ниточку сплести, чтобы завязался разговор. Или чтобы женщина не отключилась внезапно. — А я его вторая жена. Не Виктория. Я бы очень хотела поговорить с вами.
— А сейчас ты что делаешь? — интересуется она холодно, и я ёжусь, узнавая знакомые интонации. Видимо, в моём муже не так уж и мало от матери. Как бы он ни утверждал, что унаследовал всё от отца.
— Встретиться. Есть вещи, которые не скажешь по телефону.
Она молчит мучительно долго, будто думает, достойна ли я разговоров и встреч, но мне всё равно. Сейчас важно одно: она жива.
— Откуда у тебя этот номер телефона?
— Сева… Всеволод Мелехов дал моему мужу, а он… в общем, я подобрала. Эдгар ищет вас. И беспокоится.
Она снова молчит. Я слышу в динамике её дыхание и какие-то шорохи. Где она? Что с ней?..
— Не говори ему, что звонила. И номер не давай, — просит она. — Надеюсь, детей он не выкинул, как этот телефон.
— Нет-нет, что вы. Они с нами. С ними всё хорошо, — спешу я её уверить.
— С вами?.. — она снова молчит, кашляет, судорожно втягивая воздух. Мне становится нехорошо: звуки какие-то неестественные, словно она мучается от удушья. Она больна? Умирает? Что с ней? — Он не сплавил их в дорогие закрытые пансионы или школы? — в слабом голосе — издёвка.
— Какие школы?.. Лето же, — теряюсь я окончательно и уже не пытаюсь понять странную женщину, что задыхается на том конце эфира. — Если вы так плохо думали о нём, то почему отдали детей? Чем пансионы лучше интерната или детского дома?
— Тем, что там кормят хорошо и приглядывают лучше. К тому же, деньги творят чудеса. Я уверена, что он не оставит их без куска хлеба и крыши над головой.
Какой холодный меркантильный подход. И проговаривает она слова спокойно. Не спрашивает о малышах, не интересуется, как дела у Леона.
— Чего же ты хочешь, девушка Тая? Посмотреть бесстыжей матери в глаза? Упрекнуть? Плюнуть? Высказать, какая я дрянь?
— Если бы только это, я могла бы и по телефону… Я не могу вас заставить. И любить Эдгара тоже… и Марка с Настенькой. И Леона.
— Что ты знаешь обо мне? — и снова та же горечь. И голос звенит, как изломанная стрела, что никогда не попадёт в цель.
— Может, потому и звоню, чтобы узнать? — это последний аргумент, с которым я пытаюсь пробить непонятную мне женщину с очень большими тайнами.
Она снова молчит. Я начинаю считать про себя: один, два, три… десять… пятнадцать…
— Я не в городе, — отзывается она наконец-то, когда я дохожу до двадцати одного. — Ты бы смогла улизнуть незаметно?
— Я попробую, — ломаю голову, как отделаться от своего плотного эскорта.
— Не говори ничего Эдгару, — настаивает она. — Обещай!
— Обещаю, — прислушиваюсь к гулко бьющемуся сердцу. Это же не предательство? Я лишь встречусь с его матерью. А потом расскажу ему.
Она называет день, место и время. Я даже приблизительно не знаю, где это, но, благо, сейчас есть Интернет, и можно выяснить, как добраться. На худой конец, найму такси.
Выдыхаю с облегчением. Разговор вымотал меня до предела.
— Тая? — называет она меня по имени, когда я собираюсь отключаться. — Меня зовут Эльза.
И всё. Тишина. Я понимаю, что её больше нет в разговоре, но телефон от уха отнимаю не сразу. Ноги меня не держат. Что я натворила? Имею ли я право молчать? Но и сказать сейчас, когда она просила не рассказывать, воспринимаю как предательство. Нет. Вначале встречусь, поговорю, не буду давать больше опрометчивых обещаний, а уж потом всё расскажу. Покаюсь. Эдгар поймёт и простит. Наверное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Эльза… у неё экзотическое имя, как и у детей. Только Настенька затесалась, как робкий воробышек среди павлинов. Мне становится смешно от сравнения, что пришло в голову.
Прочь неуверенность. Хватит себя поедать. Я тянусь к планшету, чтобы узнать, куда занесло Эдгарову мать, но мои планы нарушает Синица.
— Пошли, погуляем?
Вид у неё какой-то пришибленный. А сама она бледная. Наверное, страдает по Севе. Я даже спрашивать боюсь: последние два дня она не в себе. Думает о чём-то. Ей очень тяжело сосредоточиться на занятиях. Только усилием воли удаётся мне выдернуть её из тяжёлых дум и заставить запоминать.
Я скучаю по занятиям с Эдгаром. В последнее время он возвращается слишком поздно. Ему не до меня с моими конспектами да книжками. Так что Линка — идеальный партнёр для зубрёжки.
Я снова вспоминаю другую одежду и запах геля для душа. Гоню мысли прочь. Лучше бы спросить и успокоиться, даже если он солжёт, но я, как всегда, не смею. Что он подумает? А если разозлится? Но вот этот момент не даёт мне покоя.
— Пойдём, — вздыхаю, понимая, что нужно Синицу вывести на улицу. Ей необходимо глотнуть свежего воздуха. Заодно и малышню с собой возьмём.
Вене и Андрею нелегко. Нас слишком много. Че Гевару дети потянули за собой. А пёс только и рад: лишняя прогулка никогда не бывает лишней. Собака большая, ей нужен простор и хороший выгул. Че обожает Марка и Настю. У них взаимная любовь и гармония.
Пока Марк носится с собакеном, а Настя сидит на лавочке и, болтая ногами, пускает мыльные пузыри, Линка заламывает руки и переминается с ноги на ногу.
— Говори уже, — подстёгиваю я её. Два года дружбы — это не просто так. За это время поведение подруг — как на ладони.
— Я беременна, Тай, — выпаливает Синица на одном дыхании, видимо, боясь, что если будет думать, в следующий раз духу ей признаться не хватит.
На какое-то время я замираю.
— Это точно? — смотрю в её лицо пристально. Линка не в отчаянии, конечно, но где-то около того.
— Точнее не бывает, — горько кривит она рот. — Я сегодня тест сделала. Три раза. Чтоб наверняка.
— Как же тебя угораздило-то? — более дурацкого вопроса не придумаешь, но, наверное, я в шоке — другое в голову не лезет. — Это от Севы?
— Ага. Без вариантов, — уныло тянет она. — У меня-то мужчин было не то, чтобы пачками. Я, правда, немного приукрашивала. Опытной хотелось казаться. Перед вами, салагами зелёными.
— Лин, ты как маленькая, — вздыхаю я. — Мы тебя и так любим с Олей. Хоть ты опытная, хоть нет.
— В общем, их всего двое было. И тот, последний, задолго до Севы отставку получил. Наверное, полгода прошло. А всё остальное — флирт, ля-ля, тополя. Ты ж меня знаешь: глазки построю, попкой покручу, а они как кобели вокруг вьются. Перед Севкой не устояла. Понравился очень. Эх, думаю, была не была! Такая харизма, такой напор! М-м-м-м…
— А предохраняться не пробовала? Или мозги набекрень — и гори всё синим пламенем?
Линка смотрит на меня печально. Вздыхает. Крутит кончики волос в руках. Страдальчески закатывает глаза.
— Он уверял меня, что у него детей быть не может. Что он бесплодный.
— И ты поверила?
— Ага.
Синица смотрит себе под ноги, словно золотой уронила.
— Ну, и что делать будем? — спрашиваю для проверки на вшивость.
— Рожать, — интонация у неё такая, словно кто-то умер. Трагическая нота. Траурная вязь. — Я аборт делать не собираюсь. А Сева пусть как хочет. Он небось посмеётся надо мной. Бесплодный. Как же. Предохраняться не хотел — вот и выдумал сказку. А я уши развесила. Думаю, ну, ладно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Доверчивая ты моя, — хочется то ли стукнуть её, то ли обнять.
— Меня легко обмануть, — копирует она интонацию вороны из мультика. — Я даже говорить ему не хочу, веришь?
