чувствую. Радость, смятение, недоумение… Пожалуй, во мне, как пузырьки от шампанского, бурлят разные чувства, но подозрения среди них больше всего… Какая-то она странная — моя иволга. Подавленная, задумчивая, чудная. По телу прокатывается волна возбуждения при воспоминании о том, что жена со мной творила. Признаться честно, ее смелый порыв меня обескуражил. Не думал, что Тами может быть такой по-хорошему распутной, страстной и… странной. От моего внимания не укрылось ее напряжение. Фантастическое, на грани ярости или бессилия — я слишком хорошо изучил свою женщину, чтобы не заметить изменений.
Рабочий день тянется, как резиновый. Маюсь, подписываю текущие договоры, хожу по кабинету, как чумной. Не выдерживаю — звоню Тамиле. Разве я не могу позвонить собственной жене без предлога? Абонент временно недоступен. Странно, с Тами такое случается редко, если быть точным — никогда.
Растираю виски и лоб, хожу из стороны в сторону, не зная, как реагировать? Паниковать или отпустить ситуацию?
— Вацлав Александрович, подпишите договор на поставку? — в двери робко стучится Регина. — Последний на сегодня.
— Валяй. — Вздыхаю и тянусь к бумагам, не глядя на Регину.
В повисшей тишине слышатся мое шумное дыхание и скрип ручки. Возвращаю документы услужливой Ри, замечая ее озабоченный взгляд.
— Регина, Тамила Аркадьевна не показалась тебе странной? — неожиданно спрашиваю я. Все-таки, женская наблюдательность — великая сила, так почему же мне ею не воспользоваться?
— Ужасно странной, Вацлав Александрович. И она… с кем-то разговаривала по телефону, когда села в машину. Вы не думайте, я не специально… Я кактусы поливала. — Оправдывается Регина.
— Спасибо тебе, — бросаю сухо.
Как только двери за секретаршей закрываются, вскакиваю с места и набираю Синельникова. Зря я прекратил наблюдение за женой… Тами написала заявление, а следователь Филонов успокоил мое волнение. «Не волнуйтесь, преступники не так глупы, чтобы подставляться в открытую!», — утверждал он.
«Теперь делом занимается полиция. Вы можете выдохнуть». Тогда где она, черт возьми?
— Андрей Борисович, Тамила пропала, — выпаливаю я, как только слышу голос в динамике. — Она приходила сегодня ко мне на работу: странная, задумчивая. Я ее никогда такой не видел.
— Зря мы послушали этих… следователей, — цедит он, выражая солидарность. — Уверен, они еще никого из фигурантов не вызывали на допрос. Черт! Давайте сделаем так: я поручу своему человеку проверить входящие звонки на номер Тамилы и приеду за вами.
— Жду вас. А местоположение машины можно определить?
— Можно, но это займет много времени… У нас его нет. Вы уверены, что Тамила пропала? Может, поехала на какую-нибудь процедуру или ведет урок?
— У нее нет сегодня уроков, но был сеанс у психотерапевта. Я жду вас, Андрей Борисович, что толку болтать по телефону?
Синельников приезжает через двадцать минут. Пересаживается из своей машины в мою и, заметив мой удрученный взгляд, переходит сразу к делу:
— Плохие новости, Вацлав. Я проверил входящие — ей звонили со скрытого номера. Незарегистрированная «симка». Предлагаю проверить камеры видеонаблюдения, установленные на здании вашего офиса. Они же в рабочем состоянии?
— Надеюсь. Идемте на пост охраны.
Волнение клокочет внутри подобно вулкану. У меня горит лицо и слезятся глаза, когда охранник тычет пальцем в кадр с отъезжающей машинкой Тамилы. Не знаю, что думать… Снова набираю ей и слышу сообщение о недоступности абонента.
В отличие от меня, Синельников держит себя в руках. Он вежливо прощается с охранником и почти силой выводит меня из пункта охраны.
— Вацлав, позвоните психотерапевту. Что вспомнила Тамила? О чем они говорили на сеансе?
— Да, так я и сделаю. — Порывисто вынимаю телефон из кармана пальто и звоню Добровольской.
Глубоко дышу и прохаживаюсь вдоль машины, слушая длинные гудки. А потом она отвечает… Говорит четко и по делу — складывается впечатление, что Нина Алексеевна ждала моего звонка. Я выслушиваю ее и, торопливо отбивая вызов, командую Синельникову:
— Едем в дом, Андрей Борисович. Чертов дом!
— Зачем нам туда ехать, Вацлав? — неуклюже усаживаясь на переднем сиденье, спрашивает он.
— Добровольская убеждена, что Тами вспомнила нечто, имеющее к нему прямое отношение. Она скрыла от Нины Алексеевны воспоминания, но во время сеанса пациент не может контролировать все. Тами кажется, что она обвела врача вокруг пальца, но это не так. Добровольская обладает профессиональными методами, позволяющими залезть пациенту в голову и достать оттуда все, что захочется. — Отвечаю, запуская двигатель и выруливая на проспект.
— Как же Добровольская поняла, что речь о доме?
— Тамила шептала «я поняла, Олег, я приеду домой и все сделаю». Домой, Андрей Борисович! Тамила ни в чем не призналась и… призналась во многом. Есть что-то в этом доме — какая-то важная для Нестерова вещь. Возможно, моя жена сама не осознавала, что говорила… Гипноз — метод до сих пор изучаемый…
Мы не ошиблись — издали замечаю машинку Тами, припаркованную возле ворот. Синельников осторожно оглядывается по сторонам, бесшумно закрывает дверь и включает камеру телефона.
— Не торопитесь, Вацлав Александрович. Давайте я пойду первым.
— Нет уж… Тами! — отталкиваю детектива и врываюсь в проклятый дом.
Дверь не заперта. Резко распахиваю ее, вдыхая запахи пыли и затхлости… В прихожей беспорядок — половицы небрежно собраны. Видно, что кто-то разбирал пол и торопился вернуть доски на место. Следы повсюду — разные, большие и маленькие, а еще… Следы волочения и кровь.
— Замрите на месте, Вацлав! Вы затопчете следы.
— К черту! Тами, где ты, детка? Отзовись, пожалуйста?
Не слушаю Синельникова — в висках ревет бешеный пульс, в глазах темнеет, во рту разливается противная горечь, похожая на тошноту. Меня рвут на части нетерпение и чудовищное волнение. Да простит меня детектив — я не могу удержаться на месте! Поднимаюсь на второй этаж, заглядываю в каждую комнату — вот детская Сонечки, за ней спальня, дальше…
Черт, вижу чьи-то мужские ноги. Острожно вхожу внутрь комнаты. В лежащем на спине человеке узнаю Олега Нестерова… Он мертв — сомнений нет. Шумно выдыхаю и оглядываюсь: стол, кожаный диван, банкетка, стул, тумбочка — ничего примечательного. Никаких подозрительных предметов или вещей Тамилы здесь нет.
— Синельников, здесь труп Нестерова. — Кричу со второго этажа. Какой же я идиот, что не послушал Андрея
