— Похоже, фрицы основательно готовились, — показав подчиненным фотоаппараты, произнес Коготь.
— Но на такой трагичный финал они точно не рассчитывали, — усмехнулся Самойлов.
Майор знал, что в Абвере буквально помешены на разных шпионских приспособлениях, поэтому находка его особо не удивила.
— Надо, чтобы наши спецы посмотрели эти фотоаппараты, — сказал Коготь и вернул все вынутое в ранец.
— Да, для них это наверняка будет интересно, — заметил Самойлов.
— А теперь идем купаться! — воскликнул Коготь, быстро снимая с себя одежду и складывая ее на берегу.
Подчиненные последовали его примеру. Первым в воду с разбега вбежал Самойлов. Окунувшись, он громко посетовал:
— А водичка-то холодная, аж дух захватывает.
Вынырнув возле друга, Коготь произнес:
— А вообще, Коми можно без преувеличения назвать озерным краем. Здесь насчитывается около семидесяти восьми тысяч озер.
— Ничего себе, — отозвался проплывавший рядом Абазов. — Семьдесят восемь тысяч… Летом можно покупаться вдоволь, рыбу половить, да и природа здесь красивая.
— Да, — умывая лицо ладонями, согласился майор. — Природа здесь на самом деле великолепная. Много красивых, живописных мест. Вот только лето короткое, — отметил Коготь, — поэтому вода в озерах толком не успевает прогреваться.
— Зато бодрит по высшему разряду, — весело сказал Самойлов. — Кажется, луна так близко, что можно дотянуться до нее рукой.
— А ты попробуй, Андрей, не стесняйся, глядишь, и получится, — рассмеялся майор.
Холодная вода великолепно тонизировала, снимая усталость после долгого, тяжелого дня, наполненного смертельными опасностями.
— Теперь понимаю, почему я в медицинском институте писал стихи и даже печатался в нескольких городских газетах, — похвастался Самойлов.
— И почему же ты писал? — перевернувшись на спину, спросил Коготь.
— Неравнодушен я к красоте, товарищ майор. Я и сейчас нет-нет, да и сочиню что-нибудь. А что, может после войны я издам свой поэтический сборник, вступлю в Союз писателей СССР, — мечтательно произнес Самойлов, — и ну ее к черту эту медицину. На войне насмотрелся на столько человеческих страданий, что не знаю, как все это разместить в душе.
Коготь тяжело вздохнул:
— Под Смоленском я был уверен, что погибну. Страх смешался с ненавистью к фашистам, что топчут родную землю. Поразительный коктейль, я бы сказал, убойный. И стрелять тогда начинаешь точнее, и соображать быстрее.
— Точно подмечено. Примерно то же самое чувствовал и я, но почему-то я не думал, что погибну. Наверное, горячка неравного боя, много раненых. По крайней мере, другого объяснения я не нахожу.
— Ты тогда, Андрей, успевал и стрелять, и перевязывать раненых. И как мы только ускользнули под самым носом у немцев?.. Вы же меня выносили раненого, я-то ничего не помню.
— Наверное, немцы были уверены, что перебили всех на высотке, и поэтому стреляли, когда стемнело, словно по инерции, не так плотно. Мы проползли буквально в нескольких метрах от их танка, — Самойлов покачал головой. — Я даже видел лицо высунувшегося из башни немецкого танкиста. Если бы он нас заметил тогда, то просто-напросто передавил бы всех под хохот и улюлюканье своих товарищей.
Офицеры замолчали. Первым заговорил Коготь:
— Мы-то и тогда, в 41-м, уже начинали их бить, а теперь, после Сталинграда, и подавно. Ладно, хватит, вода больно холодная, вылезаем, чтобы не простыть ненароком.
Майор быстро поплыл к берегу, вслед за ним поплыли Самойлов и Абазов. Выскочив на берег, они замахали руками, пытаясь согреться.
— Сто отжиманий! — скомандовал Коготь. — Так оно надежнее будет для согрева.
Выполнив отжимания, Самойлов начал одеваться и сказал:
— А теперь мне кажется, что я из бани вылез.
Одевшись, Коготь забросил на плечо немецкий ранец, и они пошли обратно. Абазов догнал их недалеко от леса, застегиваясь на ходу.
Анютин сидел, прижавшись спиной к стволу ели, рядом со связанным фашистом. Чуть в стороне, на еловых ветках, на спине спал Андронов, а рядом с ним постанывал от боли раненый Егоров.
Увидев Когтя, Анютин встал:
— Все в порядке, товарищ майор, — доложил Анютин. — Пленный, кажется, спит.
— Придется разбудить его, пусть переоденется, а то он босой, заболеет еще. А он нам здоровым нужен. Раубех, проснись, — толкнув пленного сапогом в плечо, окликнул Коготь.
Немец что-то пробурчал во сне и открыл глаза. Он попытался сесть, но со связанными руками и ногами это было не так просто сделать.
— Развяжи его, Абазов, — приказал майор.
Младший лейтенант быстро исполнил приказ. Немец, растирая затекшие руки, спросил:
— Что вам от меня нужно?
— Чтобы ты переоделся. Похоже, это твое, — Коготь бросил немецкому диверсанту сапоги и форму.
— Спасибо, — со злостью выдавил из себя фриц.
После того как он переоделся, его снова связали.
— В твоем ранце мы обнаружили еще кое-что, но поговорим об этом позже. А сейчас все будем спать.
Луч солнца пробился сквозь кроны деревьев и осветил лицо майора. Коготь прищурился, а затем медленно открыл глаза и сел. Все еще спали, и только Абазов, сменивший Анютина, сидел с автоматом напротив связанного немца, лежавшего возле дерева.
— Как прошла ночь, Абазов? — вставая, бодро спросил Коготь.
— Немец, зараза, бормотал на немецком во сне о полигоне, что он туда обязан добраться, и все такое.
— Обязательно доберется, — усмехнулся майор, — мы его туда приведем.
— Точно, — улыбнулся Абазов.
Майор сходил к озеру, умылся, а когда вернулся, все уже проснулись.
— Степан Иванович, можно тебя? — позвал Коготь своего заместителя в сторону.
Открыв ранец Раубеха, он показал капитану фотоаппараты.
— Скажи, капитан, вчера, когда ты обыскивал убитых немцев, видел у них в ранцах что-нибудь подобное?
Капитан внимательно посмотрел на миниатюрные фотоаппараты и отрицательно покачал головой.
— Нет, у них в ранцах была только одежда, еда и патроны. Ничего подобного я не видел. Такое я бы точно не пропустил, Владимир Николаевич, — взглянув на майора, ответил Андронов и тут же спросил: — А в чем дело?
— Да ни в чем, просто хотел удостовериться, видел или нет. Ну, раз не видел, значит, мне попались интересные экземпляры.
— А где, Владимир Николаевич, ты отыскал этот ранец? Я вроде все проверил.
— Вчера вечером нашел, на берегу, когда с ребятами ходил купаться, — ответил Коготь.
— Понятно, значит, это их командира ранец. Он от тебя драпал, как ошпаренный, — произнес капитан.
— Будем выдвигаться, путь не близкий. Озеро двадцать километров плюс до полигона пятьдесят. А у нас раненый и пленный, особо не разгонишься, как ни старайся, — заметил Коготь.
— Это точно, Владимир Николаевич.
Быстро перекусив, группа Когтя с пленным выдвинулась в путь. Егорова пошатывало, но он мужественно шел, стиснув зубы. Проход в болоте (узкая твердая тропинка) теперь был справа от озера. Коготь, видя, как непросто идти Егорову, хоть товарищи и забрали у него оружие и вещмешок, часто устраивал группе отдых.
На одном из привалов майор подозвал к себе Самойлова и сказал:
— Тяжело Егорову, а он отказывается, чтобы кто-то его поддерживал и вел.
— Да, — кивнул Самойлов, — характер у парня — кремень. Нам идти еще более пятидесяти километров, боюсь, что он совсем обессилит. Он потерял много крови.
— Твое предложение? — глядя в упор на друга, спросил Коготь.
— Сделать из подручного материала, благо его тут хватает, что-то вроде носилок и приказом уложить на них Егорова. По-другому он не послушает. Это единственный выход.
— До леса осталось пройти два-три километра, скоро мы обойдем озеро. Ты поддержишь Егорова, а потом мы сделаем что-то вроде носилок, как ты сказал. Тем более один здоровенный носильщик у нас уж есть, — кивнув на присевшего возле небольшого куста Раубеха, сказал Коготь.
— Отличная идея, Володя, — улыбнулся лейтенант.
Самойлов убедил слабеющего Егорова, что группа пойдет быстрее, если он ему поможет. Раненый Егоров оперся правой рукой о плечо Самойлова, и вся группа двинулась вперед.
Обойдя озеро, смершевцы остановились в тайге на привал. Бойцы изготовили носилки, и Коготь приказал Егорову лечь на них. Раубех с большой неохотой нес раненого русского, но выбора у него не было.
Утром группа Когтя, наконец, добралась до полигона. Немцу надели на голову пустой вещмешок, чтобы он ничего не видел. В будке часового был установлен телефон внутренней связи. По ней майор связался с начальником полигона Веригиным и попросил прислать, как всегда, два «Виллиса».
Устроившись около вышки, бойцы Когтя застыли в ожидании. Минут через двадцать вдали, поднимая пыль, показались два внедорожника.
