Примером предельного опыта является широко известная в буддистской (и не только) культуре мандала. Практику нужно войти в центр мандалы, объединяя все противоположности. Мандала – это гора Меру, на которую нам нужно подняться, дворец, центр Вселенной. Когда мы продвигаемся в центр мандалы, нам нужно войти через те или иные врата (северные, западные, восточные или южные) в соответствии с нашими индивидуальными склонностями и особенностями. Нам нужно встретиться с проявлениями определенного рода переживаний, победить определенного рода демонов и чудовищ, стражей ворот, который символизируют наши страхи, ограниченность, «западания». Путешествие в центр мандалы, которые описывают многие романы и эзотерические трактаты, – это путешествие к целостности себя. Часто оно описывается как путешествие в мифическом мире, как путешествие героя (Кэмпбелл, 1997).
Вся история культуры – это история предельного опыта и в каком-то смысле история необычных состояний сознания. Все новое приходит к нам как необычное состояние сознания и нередко под маской безумия. И затем открыватели нового, принявшие на себя риск и ответственность, пытаются коммуницировать, общаться с другими людьми, передать им это новое знание, видение мира, новые произведения искусства. Конечно, в отношении этого нового мы всегда подобны слепцам или представителям какого-нибудь «-изма»: истинна только полнота. Это давно познали древние. По словам Чжуан-цзы: «Ловушка нужна для ловли зайцев – поймавши зайца, забывают о ловушке. Слова нужны для ловли мыслей – поймавши мысль, забывают о словах. Где бы найти забывшего про слова человека, чтобы поговорить с ним ни о чем».
Такова даосская традиция, отмечающая то запретное, о котором нельзя говорить. Каждая культура ставит здесь свои охранительные вехи: «Знающий не говорит, говорящий не знает» (Витгенштейн). О чем не говорит знающий? О чем не знает говорящий? Здесь словно стоит метка: «Осторожно! Дальше не годятся обычные слова и общепринятые концепции, они приведут к ошибочным суждениям. Здесь нужно углубить знания, и тогда из этой глубины, из несказанного возникнет новое видение». Буддистская «Алмазная сутра» говорит о том же: мы проходим границы нашего знания, и для того, чтобы идти дальше, нам нужны новые органы познания, нужна «трансцендентальная интуиция», мудрость по ту сторону обычных слов, для возникновения которой необходимо испить всю полноту опыта, коснуться всех противоположностей и не быть ослепленными, освободиться из плена частичных точек зрения.
Во всех этих традиционных примерах показывается, как вне зависимости от того, какими путями и в логике каких путей мы движемся – если мы идем достаточно далеко и честно – при выходе за границы известного опыта, возникает одна и та же ситуация и одни и те же парадоксы и антиномии – то, о чем писали Нагарджуна, Кант, древние даосы и о чем говорится в современных антиномиях теории множеств. Антиномичность разума на границах, когда рушатся понятия и мы входим в неизвестное.
Поскольку работа с восприятием выводит нас за пределы того опыта, который магистрален для данной культуры, то мы достаточно быстро оказываемся «по ту сторону». Для того чтобы продвигаться дальше, нам нужно иметь соответствующие знания и опыт, непривычный для повседневной европейской культуры, который обычно ассоциируется с медитацией, экстремальностью, трансом, шаманством, экстатичностью, предельностью, сосредоточением вглубь и т.д. Этот опыт и соответствующая методология используются как инструмент для изучения восприятия, для расширения своего диапазона восприятия, для повышения пластичности сознания.
Дальнейший проект познания в рамках ума может быть основан только на интегральном, целостном подходе, учитывающем все аспекты (типа интегрального подхода Кена Уилбера). При этом движении систематически возникает выход за границы любой понятийности, опыт чистого восприятия, и за рамками ума возможно более близкое знакомство с магией восприятия и с состояниями, которые являются основанием несомненного опыта. Картирование этой области осуществлялось на протяжении тысячелетий и в западной, и в восточной традиции – философской, эзотерической и мистической.
Без глубокого понимания ситуации восприятия, прояснения сущности опыта невозможно никакое серьезное изучение психологических и философских предметов. Без этого они нам даются как данность, и мы попадаем в плен сложившихся понятий, в плен антропологического сна. Мы не сможем понять повседневную реальность, не выходя за ее пределы, систематически исследуя восприятия и испытывая при этом «необычные, или измененные, состояния сознания».
Итак, древняя идея «вместе-рожденности» воспринимающего и воспринимаемого, сознания как «зеркала», а воспринимаемого мира как «отражения», может быть повсеместно прослежена в глубинных практиках постижения реальности – антропологических, философских, психологических, духовных и т.д. Объективный мир, вне того, что мы «создаем» своим восприятием, является идеализацией. Его непрерывное восприятие «склеено» нашими привычками, эпохой, в которой мы живем, и отражает Zeigeist этой эпохи. Но это – иллюзия, порожденная нашей принадлежностью к «человечеству, слишком человеческому». Достаточно попытаться взглянуть на мир так, как смотрят представители флоры и фауны. В другом диапазоне восприятия органов чувств, другой зависимости от окружения и другом горизонте видения мира. Все видят свои миры: орел, пума, стрекоза, младенец, каждый человек. Где же настоящий мир? Как видит мир существо, способное воспринимать его во всем диапазоне возможных вибраций и связей с миром и иными «редакторами реальности»? Какое место в этом мире занимает Я с его привязанностями? Как достичь более широкого и свободного восприятия? Как эти вопросы связаны с Путями освобождения, которые исследованы мировыми духовными традициями? О чем говорит опыт этих традиций?
Редактор реальности, воззрение и новый опыт
Любые наши верования и любой наш опыт, будучи принятым и уже «вмороженным» в костяк нашего редактора реальности, становятся причиной наших переживаний. Приведем несколько любимых примеров, первый из которых подсказан М.К. Мамардашвили в одной из его лекций.
Мы все помним художника Модильяни и изображенных им девушек с узкими глазами и наклоненными вбок головами. После того как Модильяни нарисовал их в большом количестве и они стали многим известны, мы стали замечать таких девушек везде – на улице, в обществе, в кругу близких. Своими картинами Модильяни воссоздал тип, создал причину для того, чтобы мы видели это в жизни. До Модильяни мы, может быть, сотни раз видели и в то же время не замечали этих девушек. Или Ван Гог нарисовал свои безумные подсолнухи, кафе, башмаки, и мы стали замечать подобное в жизни. Таким образом, художник сфокусировал наше внимание на образе, символе, типе, произведений искусства, и дальше мы опознаем это в мире. Произведение искусства стало нашим органом восприятия, оно создало причину того, что мы находим в мире, схваченную в нем типичность. Оно произвело на нас впечатление, которое теперь отпечатывается в нашем восприятии жизни.
Пример из науки: люди на протяжении тысячелетий бесчисленное количество раз видели падающие вниз яблоки и прочие плоды, а также камни и прочие предметы. У них было много идей насчет того, почему так происходит, но, когда Ньютон записал свои три закона, люди, смотря на взаимодействующие шары, на брошенное и падающее по инерции тело, стали не только по-новому понимать, что за этим происходит, но и точно предугадывать последствия. То есть законы Ньютона стали причиной того, что мы начали видеть и замечать ускользающие прежде явления. Ньютон, и более широко – наука, фокусирует наше внимание на отдельных моментах мира и жизни, располагая нас воспринимать их определенным образом.
Наше представление об ангелах, об аурах, о тонком мире является причиной того, что мы в определенных ситуациях, в определенных состояниях можем это увидеть. Если бы у нас не было таких представлений, наш новый опыт не сфокусировался бы в такие картины.
Китайцы видят тело человека как совокупность меридианов, а врач, обученный в лондонской клинике, видит нервную систему, систему кровообращения и пищеварения и т.д. Наши знания, концепции, представления, теории являются причиной того, что мы видим. Поэтому вся совокупность наших представлений является причиной того, что мы видим. Следовательно, для того, чтобы иметь новый опыт, нужно сначала иметь новое видение. Это и есть theorya, что в переводе с греческого означает «видение».
Все обучение есть последовательное обусловливание нас концепциями, завязанными на повторяющихся практических событиях, при котором происходит особенная фиксация внимания на специфических аспектах переживания. В этих фиксациях осуществляется редактирование реальности с выделением каждый раз специфических субъектов и объектов. И в ходе «научного типа» обусловливания восприятие расщепляется на концепции, схемы, сгущения, которые мы называем научным взглядом на мир, тем или иным языком, той или иной теорией. Мы знаем только то, что можем выразить на каком-то языке.
