— Вы хотите предупредить меня, что расчетный срок прибытия откладывается?
— Здесь трудно строить какие-либо расчеты. Предполагая добраться к ночи, я исходил из сухой погоды, но на днях тут немного лило, так что я не могу гарантировать, что реки остались в прежних руслах. Ладно… идемте перекусим — скоро все станет ясно.
За завтраком, состоящим пока еще не из рационов, закупленных Борисом у одного ушлого торговца краденым армейским товаром, всегда имевшим хороший сбыт в колониях, а из прихваченных из дому бутербродов под легкое пиво, Жаклин подтвердила слова Дервиша:
— Вчера-позавчера был небольшой дождь, — и сплюнула себе под ноги. — Можем застрять на сутки, а то и хуже. Молите бога, чтобы небо и дальше оставалось чистым. Стоит появиться хоть одной туче — и надо искать высокое место для временного лагеря: дальше мы уже не пойдем.
— Пойдем, — скривился в ответ Дервиш. — Севернее есть перекаты, и трясину мы объедем. Хотя, конечно, это порядочный крюк.
— Что-то я о них не слыхала, — приподняла бровь женщина.
— На свете много… всякого, — спокойно улыбнулся проводник. — Я заходил к Храму с разных азимутов, и в основном пешком, а однажды даже зимой…
Бородатый Хеннен бросил на него короткий колючий взгляд, но ничего не сказал, лишь покачал головой. Вероятно, понял Борис, он не верит в саму возможность добраться до водопада зимой, да еще и без какого-либо транспорта. Но на лжеца Дервиш не походил, это было видно невооруженным взглядом. Значит, он и впрямь не раз бродил здесь, среди топких оврагов и обманчиво-гладких голубых озерных зеркал. Зачем, спрашивается? Впрочем, искать мотивацию у старого дезлендера, наверняка — это Борис понял давно, — выбравшего свою судьбу самостоятельно, дело пустое! Такие бродяги живут по своим обычаям и правилам, зачастую принимая законы дикого и чужого мира вместо законов человеческого общества… в каком-то смысле они становятся частью избранного ими мира, сознательно теряя возможность считаться людьми в полном смысле этого слова. Борис встречал таких, как он. Дервиш, пожалуй, казался ему разве что немного странным, но особого удивления уже не вызывал. Внутри каждого хомо есть что-то, заставляющее его покорять пространства — но подавляющее большинство никогда не ощущает в себе далекий зов, заставляющий шагать вслед за закатом, и лишь некоторые, такие, как он, Дервиш, однажды бросают все и отправляются на поиски внутреннего смысла… в прежние века их было больше, потом цивилизация, подгоняющая все и вся под единожды установленный стандарт, свела число бродяг и покорителей к минимуму, одних — загнав в монастыри, где опытные наставники направляли Зов вглубь, порождая горячечные фантазии аскетов, другим предоставив возможность тешить себя бессмысленным карабканием на заснеженные вершины Альп и Гималаев, но вот перед взором человека открылась Бесконечность, и снова, как когда-то, побрели по нехоженым тропам одинокие странники, ищущие нечто, не поддающееся привычному «цивилизованному» анализу.
— Поехали, — решил Борис, видя, что люди заканчивают с едой. — Ноги размяли, теперь пора…
«Скарабей» выбрался задним ходом из своего временного убежища, и снова устремил заостренный нос на запад, лавируя меж деревьев и оврагов — вверх-вниз, вправо-влево… Дервиш раскурил очередную сигару: очевидно часть полученного от Бориса аванса он потратил именно на роскошное привозное курево, и включил на малые обороты потолочный вентилятор.
— Не люблю железные коробки, — неожиданно признался он. — Хотя в молодости наездился на них до охренения. Тогда, как ни странно — любил. Теперь нет.
— А вы зверья не боитесь? — спросил его Борис. — Тут же наверняка всякой гадости хватает. Да еще и ночью, да без охранных систем?
— Серьезных хищников, от которых трудно отбиться, здесь почти нет. В реках водится гигантский инсектоид, но его приближение прозевать довольно трудно. Да и вообще, на людей — то есть на биомассу совершенно чуждую генетически, хищники нападают нечасто. Здесь, по крайней мере. Я слышал, есть планеты, где эндемики нам гораздо ближе, и там вот как раз может быть опасно. Но на Норри… нет… с другой стороны это и не очень хорошо.
— Почему?
— Да потому что далеко не всякую зверушку можно подать на ужин. Я-то хорошо знаю, кто тут съедобен, а кто нет, а вот другие… вообще, больше стоит бояться болезней. Уни-штамм помогает, увы, не во всех случаях. Чужая зараза иногда настолько прожорлива, что стремиться схарчить даже такое чужое для нее образование, как хомо сапиенс.
— Мне приходилось слышать об эпидемиях в колониях, — согласился Борис.
— Эпидемии купируют, — почему-то вздохнул Дервиш. — Целые институты прилетают в полном составе… большая часть заболевших все равно выживает. А одиночке помочь некому. Да что об этом говорить… ерунда, не берите в голову. В основном эти проблемы были решены еще первым поколением колонистов, тем более что на них работала добрая половина земной медицины.
— Знаете, после почти десятка лет службы в колониях меня страшно тянуло домой на Землю, — признался Козак. — Зато потом, когда я уже окончательно вернулся и пересел на кабинетную службу, адаптация была просто невыносимо болезненной. Где-то через полгода, наверное… да, не раньше, но именно так — я вдруг почувствовал, что больше не могу находиться посреди чудовищного муравейника, где несколько миллионов людей топчут крохотный клочок морского берега, то и дело натыкаясь друг на друга. Бесконечное раздражение, ощущение чужой усталости, я просто с ума сходил.
— Ну, и? — покосился проводник.
— Потом все вернулось на круги своя. Я как бы перестал ощущать людей вокруг меня — я видел их, но не фиксировался, как сразу после возвращения.
— Надо было улетать ко всем чертям, да и вся недолга. Я вот много думал о том, какой кошмар ждал бы всех нас, если б не тиуи. Давно, еще в институте, потом на службе… я пришел к выводу, что в какой-то момент развитие человечества пошло по принципиально неправильному пути. К тому моменту, когда мы смогли выйти в большой космос, Земля, как мне кажется, уже готова была взорваться под грузом принципиально нерешаемых проблем. Перенаселение, в первую очередь… да и взорвалась бы. Однако вот повезло! Но подумайте, ведь по сути, мы могли создать пусть не волновой ускоритель, но хотя бы обычный гиперреактивник где-то лет через сто после первой орбитальной ракеты.
— Могли бы, — вздохнул Козак. — Но — ресурсы!
— Вот именно. Ресурсы тратились на что угодно, только не на спасение. А ведь многие тогда уже, в XXI-м веке, твердили, что только движение в космос способно придать реальный смысл нашему бредовому существованию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
