— Никогда не поддавайся отчаянию, — сказал Мушран. — Пользы это тебе не принесет.
— Ты читаешь мысли получше всякого провидца.
— Не мысли, а лица. Сделай другую мину, и я впущу Бодасена.
— Когда он прибыл?
— Час назад. Я велел ему подождать — тебе надо было побриться и отдохнуть.
— В прошлой жизни ты, вероятно, был примерной матерью.
Мушран засмеялся, вышел и вернулся вместе с Бодасеном.
— Генерал Бодасен, государь мой император, — с низким поклоном доложил он. Потом удалился, пятясь задом, и закрыл за собой дверь.
— Не знаю, как вы его терпите, государь! — воскликнул Бодасен. — Его наглости нет предела.
— Вы хотели меня видеть, генерал? Бодасен вытянулся в струнку.
— Да, мой повелитель. Ночью ко мне приходил Друсс — у него есть план относительно осадных башен.
— Говори.
Бодасен откашлялся.
— Он хочет атаковать их.
Император заметил стыдливый румянец на щеках своего генерала.
— Атаковать?
— Да, государь. Нынче вечером, под покровом тьмы. Напасть на вражеский стан и поджечь башни.
— По-твоему, это осуществимо?
— Нет, государь, хотя... кто знает. Я видел, как этот человек напал на пиратскую трирему и вынудил пятьдесят корсаров сложить оружие. Не знаю, удастся ли ему на сей раз, но...
— Договаривай.
— Выбора нет. Этих башен у них тридцать, государь. Они возьмут стену, и мы не сможем их удержать. Горбен присел на кушетку.
— Как он намерен поджечь их? Не думает ли он, что враг будет стоять и смотреть, как он это делает? Башни очень высоки и построены из мореного дерева. Они сгорят, только если пламя будет полыхать до небес.
— Я понимаю, государь, но Друсс говорит, что наашаниты будут слишком заняты, чтобы думать о башнях. — Бодасен снова откашлялся. — Он собирается ударить в середину лагеря, убить Шабага и прочих военачальников и вообще устроить большую суматоху, чтобы наши тем временем могли подкрасться к башням и поджечь их.
— Сколько человек ему нужно?
— Двести. Он сказал, что уже отобрал их.
— Отобрал? Самолично? Бодасен потупился.
— Он очень... любим солдатами, государь. Он сражается на стене каждый день и хорошо их знает. Они уважают его.
— Офицеров он тоже отобрал?
— Только одного, государь.
— Позволь мне догадаться. Тебя?
— Да, государь.
— И ты согласен возглавить эту... безумную вылазку?
— Согласен, государь.
— Я тебе запрещаю. Можешь сказать Друссу, что я согласен, но офицера ему я выберу сам.
Бодасен хотел было возразить, но придержал язык и попятился к двери.
— Генерал! — окликнул Горбен.
— Да, государь?
— Я доволен тобой. — Горбен, не глядя на Бодасена, вышел на балкон и вдохнул свежий вечерний воздух, пахнущий морем.
Шабаг смотрел, как закат воспламеняет горы. Небо пылало, точно чертоги Гадеса, яркой рыжиной и глубоким пурпуром. Шабага пробрала дрожь. Он никогда не любил закатов. Они говорят о конце, о том, что ничто не вечно, — о смерти еще одного дня.
Осадные башни выстроились угрюмой шеренгой лицом к Капалису — устрашающие великаны, сулящие победу. Шабаг задрал голову, глядя на первую в ряду. Завтра их подтянут к стене, затем рты великанов разверзнутся и мостки упрутся в стену, как твердые языки. Ну а дальнейшее с чем сравнить? Солдаты поднимутся из чрева чудовищ и хлынут на врага — как что? Как дыхание смерти, как пламя, извергаемое драконом? Шабаг ухмыльнулся. Нет, скорее уж как кислота из глотки демона. Да, так будет вернее.
Башни собирались из отдельных частей, доставленных в громадных повозках из Реши на севере. Они стоили двадцать тысяч золотом, и Шабаг до сих пор был сердит на то, что оплачивать их пришлось ему одному. Наашанский император очень уж прижимист.
— Завтра мы возьмем его, господин мой, ведь верно? — сказал один из его адъютантов.
Шабаг, вернувшись к действительности, обернулся к своим офицерам. Под «ним» подразумевался Горбен. Шабаг облизнул свои тонкие губы.
— Он нужен нам живым, — сказал он, стараясь не выказать ненависти, которую питал к Горбену. Напыщенный, самоуверенный юнец! Прихоть судьбы подарила ему трон, по праву принадлежащий Шабагу. У них одни предки, одни славные короли, создавшие империю, что не имеет себе равных в истории. Дед Шабага царствовал — но он пал в бою, оставив после себя только дочерей, и тогда отец Горбена взошел по золотым ступеням и возложил на себя рубиновую корону.
При нем империя впала в застой. Вместо славных походов и завоеваний — постройка дорог, школ и больниц. А к чему все это ведет? Слабым продлевают жизнь, чтобы они плодили новых заморышей, крестьяне учатся грамоте и начинают носиться с мыслями о лучшей жизни. Вопросы, которые вовсе не подобает задавать вслух, открыто обсуждаются на городских площадях: по какому, мол, праву благородное сословие распоряжается нашей жизнью? Разве мы, дескать, не вольные люди? По какому праву? Шабаг нашел бы, что им ответить. По праву крови! По праву стали и огня!
Он с наслаждением вспоминал, как окружил университет в Реше. Эти студенты громко высказывались против войны. Шабаг вызвал их вожака, и тот вышел со свитком в руке вместо меча. Свиток представлял собой труд Паштара Сена, и юноша прочел его вслух красивым, звучным голосом. Спору нет, все эти слова о чести, любви к родине и братстве прекрасны, но когда Паштар Сен писал это, смерды знали свое место, и крестьяне питали почтение к тем, кто выше них. Теперь это все устарело.
Шабаг позволил мальчишке дочитать до конца — аристократу не подобает проявлять неучтивость. А после выпотрошил его, как рыбу. Ох и бросились тогда храбрые школяры наутек! Только бежать им было некуда, и они гибли сотнями, точно черви, кишащие в гнойной ране. Вентрийская империя при старом императоре разлагалась заживо, и единственное средство вернуть ей былое величие — это война. Наашаниты, конечно, возомнят, что победили они, и Шабаг станет вассальным королем. Но ненадолго.
Ненадолго...
— Прошу прощения, мой господин, — сказал офицер. — Из гавани вышел корабль. Он идет на север вдоль побережья, и на борту довольно много народу.
Шабаг выругался.
— Горбен бежал, — объявил он. — Он увидел наших красоток и понял, что победа за нами. — Шабага снедала досада: он с таким предвкушением ожидал завтрашнего дня. Он обратил взгляд к далеким стенам, не покажется ли там герольд, возвещающий о сдаче города? — Я буду у себя в шатре. Когда от них прибудет гонец, разбудите меня.
— Будет исполнено.
С растущим гневом он зашагал через лагерь. Теперь Горбена возьмет в плен какой-нибудь вонючий пират, а чего доброго и убьет. Шабаг взглянул в темнеющее небо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
