Перед поездкой в Москву Дрелл восхищался Сахаровым издалека. Несмотря на то что он был одним из авторов советской водородной бомбы, испытанной впервые в 1953 году, Сахаров не был связан с властью, поскольку ставил под вопрос репрессии в отношении инакомыслящих и писал об опасностях ядерной войны. Дрелл был особенно впечатлен убедительным эссе этого русского под названием «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». В этом своем послании Сахаров писал в 1967 году (на Западе статья была опубликована в 1968 году): «Человечество стоит перед угрозой гибели цивилизации и физического уничтожения от бесконтрольного наращивания термоядерных арсеналов и нарастания конфронтации. Устранение этой угрозы имеет безусловный приоритет перед всеми остальными проблемами международных отношений (я много раз об этом писал и считаю необходимым повторить еще раз). Поэтому так важны переговоры о разоружении, дающие проблеск надежды в темном мире самоубийственного ядерного безумия»[307].[308]
По мере обострения своих разногласий с Кремлем Сахаров помог создать Комитет по правам человека в СССР в 1970 году. В 1973 году он опубликовал открытый призыв в поддержку тех, кто критикует Кремль, и за это насильно отправляется в психиатрические больницы. В обществе, в котором даже мягкое инакомыслие пресекается при помощи силы, гневный протест Сахарова можно было приравнять к объявлению войны Кремлю.
Дрелл и Сахаров сразу же понравились друг другу, когда познакомились в Москве. Помимо общего интереса в науке и ядерном оружии, они разделяли страсть к музыке, много читали, очень активно участвовали в жизни вокруг них и были полны решимости, каждый по-своему, поддерживать науку на высоком моральном уровне.
Сахаров пригласил Дрелла к себе домой на семейный ужин.[309] Дрелл никогда не забывал этот благоприятный случай, хотя бы потому, что его визиту предшествовало посещение квартиры Сахарова полицией, как самого последнего примера преследования со стороны властей. Соседи, по сообщению полиции, пожаловались на шумную вечеринку, которую устроил Сахаров накануне вечером. Сахаров рассказал Дреллу, что «шумом» было домашнее оперное пение двух звезд миланского оперного театра «Ла Скала», гастролирующего в Москве, которые неожиданно зашли к нему домой, чтобы выразить свое восхищение. По их словам, самым лучшим способом было спеть – что они и сделали.
Два года спустя Дрелл и Сахаров встретились снова на научной конференции в Тбилиси, грузинской столице. Они разговаривали часами о физике, контроле над вооружениями, правах человека и литературе в ходе нескольких неофициальных обедов, ужинов и чаепитий. В частном дневнике Дрелл отмечал, что Сахаров и его жена Елена Боннэр «считают Фолкнера величайшим американским писателем; «Один день Ивана Денисовича» – это самая лучшая книга Солженицына; «Раковый корпус» – следующая, а его Гулаг [ «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына] важнее всего для истории».[310]
Дрелл согласился провезти кое-какие диссидентские бумаги на Запад и сложил их вместе со своими собственными записями в свой багаж, спрятав, среди прочего, в свои носки. «Мне понадобился почти целый час для того, чтобы найти разные письма и документы, разложенные среди моих других материалов и на мне самом, которые я вывозил, потому что я их так хорошо спрятал», – отмечал он.[311]
Для Дрелла Сахаров был святым – ученый и человек совести и мужества, готовый бросить вызов Кремлю. Однажды он назвал его «великим ученым и красноречивым и смелым оратором, выступающим за права человека, непокорным и твердым человеком небывалого мужества и разумности, деятельный пример борца за свободу и достоинство человеческого духа».[312]
Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира в 1975 году, однако Кремль не позволил ему отправиться в Норвегию для ее получения. В 1980 году секретная полиция КГБ выселила его из московской квартиры и отправила в Горький, промышленный город, закрытый для иностранцев, куда он был сослан на следующие шесть лет. Хотя он фактически был под домашним арестом и без телефонной связи, Сахаров сумел передавать письма и материалы в Вашингтон через членов своей семьи и друзей. Дрелл поддержал его дело с большим запалом. В направленном им потоке писем и петиций коллегам-ученым, в Белый дом, Конгресс и в Кремль, в выступлениях на международных конференциях Дрелл стал одним из самых преданных защитников Сахарова. Однажды по какому-то поводу в декабре 1981 года он объявился без приглашения в советском консульстве в Сан-Франциско вместе с Полом Флори, коллегой из Стэнфорда, чтобы вручить заявление в поддержку Сахарова. Его просьбы за воротами были такими настойчивыми, что русские в конце концов пригласили его внутрь на короткую, но безрезультатную беседу.
Сахаров, который несколько раз объявлял изнурительные голодные забастовки в Горьком для того, чтобы выразить протест по поводу его ссылки, с признательностью использовал связь с Дреллом, чтобы обратиться к иностранным ученым и руководителям. В 1983 году он подготовил статью «Опасность термоядерной войны», которая была представлена в виде открытого письма Дреллу и перепечатана в журнале «Форин афферз».[313]
Эти два человека не всегда соглашались по вопросам контроля над вооружениями. В статье в «Форин афферз» Сахаров предлагал одобрить с оговорками американский план строительства ракет MX, рассматривая его как шаг, который в конце концов придаст стимул переговорам по ядерным вооружениям. Дрелл не соглашался, полагая, что новые виды оружия привнесут новый элемент нестабильности в советско-американское ядерное противостояние, поскольку окажутся уязвимыми в случае советского удара.[314] Он сказал Сахарову об этом в письме. Сахаров в Горьком с большим трудом отслеживал кампанию, которую вел Дрелл от его имени в передачах радиостанции «Свободная Европа», преодолевая помехи, чинимые советскими властями. Сахаров был очень признателен за поддержку. В датированном 1 июня 1981 года письме, которое было переправлено на Запад друзьями, он писал:
Дорогой Сидни!
На этот раз я хочу написать тебе не «открытое» письмо, а самое обычное и поблагодарить тебя от всего сердца.
Люся [Елена] и я продолжаем верить, что в том бесконечно далеком мире, в который отправились наши дети и в котором они живут сейчас, есть люди (их совсем немного), не забывшие их или нас, ты один из них. Я ощущаю это почти физически, вижу тебя своим мысленным взором в твоем клетчатом костюме (хотя ты, возможно, одет сейчас совсем по-другому). Мы не знаем, что произойдет, и очень обеспокоены. С того времени как у меня украли портфель, я больше не занимаюсь наукой. У меня нет на это ни сил, ни времени. Так или иначе, но надо как-то восстановить украденное, и у меня складывается такое чувство, что мне надо поторопиться. Пока-пока. Всех благ.
Несмотря на все препоны, оба ученых также продолжали сопоставлять записи по физике. «В Тбилиси ты как-то задал мне оставшийся в памяти вопрос (возможно, то были размышления вслух), почему заряд протона точно равен заряду позитрона», – писал Сахаров в письме, переправленном в конце 1981 года.[315] Сахаров продолжал выяснять этот вопрос в деталях, включая несколько сложных математических уравнений.
Дрелл был сильно взволнован, в декабре 1986 года получив известие о том, что Михаил Горбачев решил освободить Сахарова и разрешить ему вернуться в Москву. Он написал Сахарову в конце месяца: «Довелось услышать чудесную новость о том, что вы сейчас уже вернулись в свою квартиру в Москве и готовы и в состоянии снова возобновить нормальное существование. Это самая лучшая новость за долгое время для многих ваших друзей».[316] Дрелл был рад получить приглашение посетить Москву от советской Академии наук вскоре после освобождения Сахарова и встретился со своим другом в Москве в мае 1987 года. Оба вновь встретились в Стэнфорде в августе 1989 года. К тому времени Сахаров стал самым откровенно высказывающимся членом советского парламента, открыто бросающим вызов Горбачеву и коммунистической партии. Быстрая трансформация Сахарова из диссидента, которому заткнули рот, в политика и глас народа была мощным сигналом перемен, которые Горбачев поощрял в советском обществе. Сахаров умер через несколько месяцев после их стэнфордской встречи.
Дрелл вплоть до сегодняшнего дня вспоминает Сахарова с теплотой и любовью. Когда-нибудь он будет вспоминать строки, которые написал для некролога: «Андрей Сахаров был одним из тех очень редких людей в истории, о которых можно сказать, как сказал Анатоль Франс в надгробной речи на похоронах Эмиля Золя, отмечая его настойчивость и эффективность в стремлении к справедливости в деле Дрейфуса: “Его судьба и его храбрость соединились и наделили его величайшей из судеб. Он был явлением совести человечества”.[317]
Сахаров был также человеком, который указал Дреллу путь к достижению цели ядерного разоружения.
