Сзади вновь грянула пулеметная очередь. Две… Рявкнула авиационная пушка. Неужто не успели ребята, неужто сплоховали? Неужели и второй «мессер» уже расчищает себе дорогу перед стартом? Бурцев обернулся.
Нет – ребята успели. И ребята не сплоховали. Брошенные кони стоят поодаль, а возле крылатой машины с черными крестами деловито суетятся четыре человеческие фигуры. Спереди под взрыкивающие пушки и пулеметы спешившиеся всадники не заходили, зато с остервенением и без всякой жалости долбали самолет сзади и с флангов. И как долбали! Крушили, корежили, разносили по кусочкам… Любая ПВО обзавидуется!
Богатырская булава Алексича, которой новгородец безуспешно пытался проломить танковую башню, дорвалась-таки до более податливого материала. И тяжелый рыцарский меч Освальда. И секира Дмитрия. И кистень Збыслава. В ближнем наземном бою грозный «мессер» оказался слабеньким противником. Не приспособлен он оказался для таких боев. Огрызаясь без толку из пулеметов, бухая почем зря пушками, самолет не мог причинить вреда. Он не мог сейчас даже маневрировать: избиваемый «мессершмитт» остановился, так и не вырулив на взлетно-посадочную полосу.
Пилот заглушил двигатель. А может, сама сдохла машина под страшными ударами. На гашетки летчик тоже жать перестал. Осознал небось, бедолага, всю тщетность своих усилий. Воздушный ас елозил в кресле, оглядывался через бронезаголовник, но выбираться наружу не спешил. Зато Гаврила с булавой уже карабкался сзади, норовя оседлать фюзеляж.
– Живота лишу, змей поганый! – гудел новгородец зычным басом.
– Пся кр-е-ев! – подвывал, размахивая мечом с исщербленным лезвием, Освальд Добжиньский. – Смок[58], драконище треклятый.
Дмитрий и Збыслов, в отличие от этих двоих, трудились молча. Только кхэкали утробно, нанося удар за ударом. Как дрова кололи…
Прихрамывая, Бурцев спешил к команде новоявленных драконоборцев. Пока добирался, «мессеру» полностью раздолбали крестоносные крылья, смяли хвост, проломили фюзеляж. Сбили винт. Своротили набекрень даже стволы пушек и пулеметов.
Нетронутой оставалась лишь пилотская кабина. Но вот Гаврила с булавой добрался и до нее. Алексич явно намеревался разнести фонарь к едрене-фене.
Хрясь! Тресь! Хрусть! Угловатая кабина вздрогнула от богатырских ударов. В плоских окошках появились трещины. Посыпались внутрь осколки прочнейшего плексигласа. Летчик, съежившись, прикрыв голову руками, медленно-медленно сползал под заднюю раму с бронезаголовником. Да, несладко ему там сейчас… Бурцев по себе знал, каково это – когда над башкой колошматит булава Алексича. Было такое дело в «Пантере»…
– Ну, все-все, хватит, уймитесь, други! Я поговорить хочу с этим немцем.
Может, об Агделайде что знает фашик? Разгоряченных бойцов пришлось оттаскивать силой. Гаврилу – сдергивать с самолета за ногу. Бурцев влез на искореженное крыло.
– Эй, люфтваффе!
Стукнул окольчуженным кулаком в разбитый фонарь. Знаками приказал пилоту выйти. Тот смотрел на него невидящими, безумными – в пол-лица – глазами. И тянул из кобуры пистолет…
Вот, мля! Гад, оказывается, не паниковал вовсе, а ждал подходящего случая, чтобы завалить противника! Бурцев отпрянул от кабины. Скатился на землю.
– Ложись!
Это было ни к чему. «Гад» все-таки паниковал. Бурцев видел, как летчик сунул ствол в рот. Как сразу, не раздумывая, нажал на курок. Как фонарь заляпало изнутри красным и сопливо-желто-белым…
Бурцев вздохнул. Упрекнул зачем-то товарищей:
– Эх вы! Мне ж пленник нужен был!
– Да ладно, Василь, не кручинься. – Дмитрий смотрел ему за спину. – Вон Бурангулка тебе полонянина тащит. Эка важная птица!
Бурцев обернулся. И правда! Прямо как по заказу! Маленький татарский сотник гнал рысью большого тевтонского коня. Сзади – на веревке, едва поспевая за всадником, – бежал связанный… О, это был не простой эсэсовец! Фрицу мешал переставлять ноги длиннополый черный балахон. И не монашеская то одежда – нет, не чернорясный камуфляж, что носил отец Бенедикт. Такой прикид Бурцев хорошо помнил по Нижнему парку и подземельям Взгужевежи. Медиум цайткоманды СС – вот кто это был! Славный улов! Ай да юзбаши, ай да молодец!
Сзади Бурангулового пленника подгонял дядька Адам. А вокруг лучников и их добычи уже вились Ядвига, Сыма Цзян, Джеймс и Хабибулла.
– Лови, Вацалав, – Бурангул, отмотав от седельной луки конец веревки, кинул Бурцеву. Слез с коня.
Объяснил:
– Германца этого мы с дядькой Адамом вырвали у Бейбарсовых мамлюков. Порешить они его сгоряча хотели, да мы подумали, может, тебе сгодится.
Бурцев улыбнулся:
– Правильно подумали.
– И вот еще… – Бурангул сунул руку в полупустой колчан. Извлек оттуда… – Глянь-ка, что у немца было.
Так-с, знакомая штучка. Цилиндрическая болванка с резьбой, красный предохранительный колпачок, циферблат… Взрыватель с часовым механизмом! Запал для «атоммине». Да, ошибки быть не могло: точно такой же цилиндрик Бурцев видел на немецком «раумботе» с ядерным грузом в трюме.
Время на часах уже выставлено – четыре минуты. Надо только вкрутить запал, свернуть предохранитель и запустить ходики. Н-да, четыре минуты… За четыре минуты от ядерного взрыва не убежишь. И не уедешь. Выходит, этот тип в балахоне – смертник? Или? Или как?
Бурцев повертел увесистый цилиндр в руках и, не найдя, куда положить, вернул Бурангулу:
– Пусть у тебя пока будет. Только осторожнее с ним.
Бурангул аккуратно уложил взрыватель обратно в колчан.
– Срежь веревки с немца, юзбаши, – попросил Бурцев.
Пленника освободили. Тот глядел затравленно, исподлобья. Лицо испуганное, изможденное. Запавшие глаза бегали. Глаза слабого, безвольного человека. Да, это определенно не фон Берберг. И не отец Бенедикт. В этих глазах слишком много страха. Убожество ходячее, а не вояка! Неужели таких берут в элитные эзотерические части СС? Или такими их делают там? А ведь и правда… Помнится, отец Бенедикт обмолвился в темнице Санта Тринита, что ментальная поддержка цайт-прыжков вытягивает из медиумов всю энергетику, все жизненные соки. «Мрут, мрут как мухи», – сокрушался еще штандартенфюрер. Зато таким вот слабовольным медиумом управлять, наверное, легче легкого.
Глава 59
Бурцев подступил к пленнику, спросил по-немецки:
– Как зовут?
– Курц, – продребезжал тот, – Рудольф Курц.
– Медиум эзотерической службы СС?
Страх в глазах фрица сменился откровенным ужасом:
– Откуда вы можете знать?! Кто вы такой?!
– Полковник Исаев, – в очередной раз выкладывал Бурцев свою дурацкую, но производившую почему-то неизгладимое впечатление на фашистов легенду. – ОМОН, мля, Красной армии…
«Мля» немец не понял. «ОМОНа», видимо, тоже. «Красную армию» переварил быстро. Рудольф Курц шумно и жадно хватал воздух ртом.
– Я спрашиваю, ты медиум? – поторопил Бурцев.
Отпираться, да в такой одежде, бессмысленно. Рудольф кивнул. Уточнил на всякий случай:
– Я резервный медиум. Не из основного состава. Запасной.
– Плевать! Тебе поручили взорвать Иерусалим?
– Ну… э-э-э…
– Цайт-тоннель тут строишь, да?
Германец растерянно хлопал глазами. Информация о цайт-тоннеле, похоже, полностью выбила его из колеи. «Полковник Исаев» оказался слишком осведомленным собеседником.
– Вы… Я… Я не понимаю, о чем вы… – Рудольф неуклюже пытался косить под дурачка.
– Не понимаешь?! А зачем таскаешь детонатор к атомному заряду?
Немец бледнел, паниковал, но все еще упрямился:
– Я не…
– Где ваша «атоммине», медиум хренов? Где платц-башня? И где пленница из Пскова?
– Я не…
– А по зубам?
И жалости нет – есть лишь звериная злость.
А еще разок…
И есть желание знать правду. Любой ценой.
И еще…
Некогда, блин, миндальничать – полная луна болтается над головой, близится полночь. Если не уже…
Рядом одобрительно хмыкнул Освальд Добжиньский. Подобная методика допроса всегда импонировала пану рыцарю.
– Где?! – заорал Бурцев.
Немец лежал на земле в полнейшем ступоре. Выплевывал жидкое красное и твердое белое. Тупо пялился на выбитые зубы.
– Где, мать твою? – Бурцев вздернул медиума на ноги, вновь занес кулак.
И не хватило-таки арийской выдержки у фрица, измученного нелегкой эзотерической службой. Рудольф заговорил, брызжа кровью с разбитых губ.
– Мина и платц-башня там, – дрожащий палец указывал за Храмовую гору.
«Там» возвышался замок – не замок, дворец – не дворец. Унылая каменная стена с частыми бойницами и башенками охватывала приличное пространство. Со стены свисали флаги. На флагах – свастика.
– Все верно, – подтвердил дядька Адам, – вот там мы его и взяли.
– Раньше, – торопливо продолжал пленник, – это были владения ордена тамплиеров, а сейчас…
– Где пленница? – перебил Бурцев.
– Пленница?
