Оба игрока хорошо одеты. На первую партию Спасский выбрал костюм-тройку, однако предпочитает он что-нибудь простое и стильное: спортивный пиджак, белую рубашку и галстук, светлые брюки. Иногда он надевает спортивный шерстяной джемпер (в Москве и Лос-Анджелесе страдают от жары, но в Рейкьявике в это время года погода необычно плохая — холодно, пасмурно и сыро). Пиджак чемпиона висит на спинке кресла. Набор костюмов Фишера включает в себя все цвета радуги — от голубого до неудачного красно-коричневого, сшитого у местного портного. У него есть серые и чёрные костюмы. Коричневый джемпер под пиджаком защищает от холода. Рубашки также самых разных цветов, включая канареечно-жёлтый.
Оба игрока обладают удивительной способностью к концентрации. Во время каждой партии, которая может длиться до пяти часов, они оставляют свои кресла лишь на короткий период, чтобы размять ноги. Когда Спасский поднимается, он делает это аккуратно, не торопясь, глаза всё ещё прикованы к доске; Фишер вскакивает с кресла одним движением. Крогиус установил две типичные позы Фишера за доской: «Первая — откинувшись на спинку кресла и слегка его раскручивая (руки на подлокотниках), Фишер буравит доску взглядом издалека; вторая — кресло придвинуто как можно ближе к столику, голова, охваченная руками, склонена над доской». Иногда он ковыряет в носу. Засовывает пальцы в уши. Крогиус видит, как Фишер закрывает глаза ладонями, но оставляет щелочки, через которые может наблюдать за противником.
У Спасского тоже есть свои излюбленные позы. В одной из них он сидит прямо, положив подбородок на руку, локоть на столе; в другой закрывает голову ладонями, блокируя посторонние звуки и отвлекающие виды. Что делают пальцы? Он запускает их в густую шевелюру, кладет кончики в рот или постукивает по переносице. Иногда он просто смотрит, но не на доску, а на противоположную стену, хотя ясно, что размышляет о позиции. Сделав ход, он фиксирует его на бумаге, по выражению одного из журналистов, «с таким видом, словно пишет записку секретарю». Непроницаемость, в изображении которой он преуспел, изменив свою прежнюю привычку эмоционально реагировать на происходящее, — чрезвычайно ценное качество. Фишер как-то рассказал о своих впечатлениях от Спасского за доской: «Сидит за доской с тем же застывшим выражением лица, он ли матует или матуют его. Он может просмотреть потерю фигуры, но вы никогда не определите, просмотр это или фантастически глубокая жертва». Единственным физическим признаком, хоть как-то выражавшим его эмоции, было почти незаметное поджатие губ в сложных позициях.
В процессе столь длительных умственных усилий энергия должна поддерживаться на высоком уровне. Во время партии Спасский медленно потягивает апельсиновый сок или наливает себе чашку кофе — он приносит с собой два термоса. Фишер пьет воду со льдом, томатный сок или колу. За занавесом, вдали от зрителей, есть еда. Помощники Фишера хранят её завёрнутой в фольгу, специально для своего бойца. Это целый набор сыров, свежие фрукты, холодное мясо и сельдь. Перед 14-й партией Крамер заявляет, что они добавили ещё и крутые яйца. Спасский ест сандвичи.
Сцена, на которой ведётся игра, покрыта зелёным ковром, а под столом и креслами лежит дополнительный коврик. Несколько скромных цветов в горшках. Зал вмещает примерно 2500 темно-пурпурных кресел. Он заполнен или наполовину, или целиком; больше всего народу приходит в воскресенье. В основном это мужчины. За посещение каждой партии они платят по пять долларов; некоторые покупают абонемент на весь матч за 75 долларов. У кого-то мощные бинокли, направленные на соперников: люди стараются угадать, о чем те думают.
Лотар Шмид находится в задней части сцены. Он пускает часы, принимает запечатанный конверт с ходом при откладывании партии и вскрывает его перед началом доигрывания. Но главная его задача — следить за шумом в зале, что делает его похожим на учителя в классе для отстающих. Шмид выработал несколько способов добиться тишины. Он может сказать перед партией короткую речь. «Даже не шепчите», — просит судья. Во время игры он подходит к краю сцены, прижимая палец к губам, или нажимает кнопку, зажигая неоновую надпись на английском и исландском: «SILENCE/PÖGN».
Стремление предотвратить шум заставляет регулярно смазывать маслом дверные петли. При входе в зал плотники соорудили звукоизолирующие коробки, чтобы приглушить звуки, доносящиеся из ресторана. Продажа сладостей и еды в целлофановых упаковках запрещена, хотя ИШФ отказывается не пускать на партии детей, как того хочет Фишер; зал для игры, обижается он, «превратился в детский сад».
Но зал, по стандартам чемпионатов, вполне тихий. Зрители, отлично разбирающиеся в шахматах, ведут себя так же примерно, как и любая другая шахматная публика в любой точке мире. Конечно, бывают и эксцессы. Фишер жалуется, что человек храпит, — Шмид немедленно отправляет служащих разбудить его. Кто-то роняет на пол вещь, по звуку, как тяжёлый кусок металла, — эхо отдается от стен, пролетая по залу. Зрители не обижаются на Шмида за его увещевания; в самом деле, его сложное положение заслуживает симпатии. «Что эти американцы от него хотят? — спрашивает один. — Чтобы он напустил в зал нервно-паралитического газа?».
По понятным причинам некоторые предпочитают смотреть матч не в зале, где могут попасть под пристальный взгляд Фишера, а по одному из телевизионных мониторов в кафетерии. Они сидят там, обсуждая ходы, жуя хот-доги и пирожные, попивая пиво. Желающие могут спуститься вниз и почувствовать атмосферу возбуждения, царящую в зале для анализов. Здесь один из присутствующих гроссмейстеров объясняет нюансы позиции и пытается предсказать, что произойдет дальше. Бент Ларсен, прибывший с кратким визитом в Рейкьявик, — местный любимец; его ясные, увлекательные и подробные комментарии иногда встречают аплодисментами. Шум просачивается в игровой зал, Шмид снова в затруднении.
В конце партии кучка энтузиастов ожидает игроков по обе стороны от входа. Фишер игнорирует всех. Он садится в машину, пристёгивается, а водитель — обычно Палссон, иногда Ломбарда — медленно ведет машину сквозь толпу. Спасский уходит не столь торопливо. Проигранная партия может заставить его просидеть над доской ещё несколько минут, обдумывая, как, где и почему всё пошло не так. Шмид присоединяется к нему, утешая своей компанией. Чемпион надевает пиджак и медленным шагом покидает сцену. Зал пустеет. Шмид убирает фигуры.
Взгляните вверх, и вы увидите человека, перебирающегося по платформе под самой крышей здания. Он тайком уносит аппаратуру для видеосъёмки матча. Честер Фокс намерен завладеть записями, но человек, ответственный за съёмку, Гуннлаугур Йозефссон, считает, что американский продюсер не имеет на это права. Именно Йозефссон трижды в неделю забирается под самый потолок.
События, происходящие в те дни, когда партий нет, также приобретают более регулярный характер. Комитет ИШФ собирается практически каждый день, чтобы обсудить последние события. Казначей Хильмар Виггосон должен разработать ещё более искусные схемы для компенсации потерь дохода со съёмок. Некоторые советы приходят и от публики, после того как он разместил в газете объявление с просьбой присылать идеи. Наиболее успешным предприятием являются памятные золотые монеты. Расходятся они хорошо. «Мы сделали на них состояние», — говорит Виггосон.
Подготовка к следующей партии остается для обоих соперников главным приоритетом. Между аналитической работой с секундантами Спасский отдыхает за игрой в теннис, если нет дождя и не слишком ветрено, или смотрит кино. (Когда приезжает Лариса, корреспондент ТАСС сопровождает её на фильм о похотливом монахе, отвечающем за женский монастырь, который никогда бы не достиг экранов Москвы.) Во время двухмесячного матча к Фишеру приезжают его друзья и родные. Среди них первый учитель Джек Коллинз, сестра Джоан Тарг с семьей, близкий друг из Лос-Анджелеса Лина Груметт.
Под аккомпанемент рок-музыки он в одиночестве работает до позднего вечера, затем плавает в бассейне, играет в настольный теннис или выходит на корт, а иногда отправляется на военную базу в Кефлавике поиграть в боулинг. Довольно средний шахматист Арчи Уотерс — любимый партнёр Фишера за теннисным столом. В большом теннисе ему есть из кого выбирать, включая Светозара Глигорича и Роберта Бирна; оба они намного старше его самого. Бирн говорит, что они выходили на корт примерно в одиннадцать вечера: «Фишер видел, что я могу играть лишь двадцать минут, и все эти двадцать минут мы просто разогревались. Заметив, что я уже задыхаюсь, он говорил: "Ну ладно, разогрев закончился. Теперь начинаем играть"».
Любимый отдых Фишера — боулинг. Но даже он служил делу шахмат, вспоминает Виктор Джакович из американского посольства. Как самый молодой дипломат, Джакович отвозил Фишера на американскую авиабазу:
