Кому, как не человеку, отвечающему за охрану дворца и за безопасность государыни, было легче всего обеспечить надлежащее прикрытие своим черным делишкам. Круглов имел все возможности и использовал их полностью. Тайком перевез Груню, переодел ее в одежду императрицы. Осталось только устранить настоящую Анну Иоанновну и подменить ее самозванкой.
Действовал Круглов нахрапом, веря в полный успех задуманного. Это-то его и погубило.
Ныне сообщники схвачены и сдадут его с потрохами. Груня тоже не станет затягивать с признательными показаниями, особенно если узнает, кто и как хотел устранить ее.
И вот сейчас я стоял напротив Круглова и отчетливо понимал, почему многие его боялись. Мне открылось то, что он прятал от меня в минуты наших встреч.
А еще я теперь точно знал, что он и есть второй гость из будущего.
Мне удалось уговорить Ушакова, что первый допрос буду вести я сам, без палача и свидетелей.
— Ладно, — усмехнулся Андрей Иванович. — Ты его на чистую воду вывел, тебе с него и спрос вести.
Мы остались тет-а-тет. Вдвоем в темной камере. Круглов не был связан, но понимал, что я убью его при малейшей попытке к бегству.
— Валяй, фон Гофен, или как там тебя по-настоящему, — зло ощерился он. — Грохни меня.
Я почему-то вспомнил, как мы брали Левицкого, его странный взгляд.
— Скажи, Левицкий тебя тогда иудушкой назвал?
Круглов кивнул:
— Меня. Я так надеялся, что он тебя первым кокнет, а уж потом и я его. Жаль, не сложилось.
— Только этого тебе и жаль? — спросил я.
— Ничего-то ты не знаешь, дурень! — криво усмехнулся он и замолчал.
Круглов смотрел в глаза того, кто его допрашивал, и видел в них отражение самого себя.
Фон Гофен… мальчишка, юнец. Наивный, честный, играющий в благородство. Жизнь еще не проехалась по нему асфальтовым катком, раздавив мечты и планы.
Память Круглова обратилась в прошлое.
Юность его пришлась на девяностые. Редко кто вспоминает о них с ностальгией. Разве что те, кто сменил красные турецкие пиджаки на костюмы от «Армани». Успел сменить.
Он был парнем из обычной семьи. Средняя (можно с приставкой «очень») школа, не особо престижный институт. Там Круглов получил мирную профессию инженера-теплотехника, хотя не мог сказать, почему выбрал именно ее. Само собой вышло. Приятели-одноклассники хором подали заявление на этот факультет. Подумав, Круглов присоединился.
Учился так себе. Прогуливал лекции и практические занятия (приходилось подрабатывать — сидеть в ларьке, работать грузчиком на овощебазе). Потому и диплом в итоге был не красный, зато, как любят шутить студенты, рожа не синяя.
Окончание института, как положено, отметили в ресторане.
Пьяные сокурсники, добродушные преподаватели. Тосты, танцы до упада, песни под гитару, женский смех, прогулка по ночному городу. Мечты о будущем, о новой и прекрасной жизни. Планы…
Где-то шла война, но сюда доносились лишь ее отголоски в теленовостях и газетных заметках. Разве что на кладбище становилось все больше аккуратных могилок молодых ребят, а на улицах появились парни, чьи взгляды говорили одно: они были на войне, где проливали кровь и теряли боевых товарищей. По таким взглядам фронтовики Великой Отечественной распознавали друг друга. Тот, кто ходил в атаку и смотрел смерти в лицо, прежним не остается. Война оставляет свой отпечаток.
Но фронтовики тех лет ходили гордо расправив плечи. На той стороне был враг. Они знали, в кого и почему стреляют.
С солдатами девяностых было иначе. Все очень запуталось. Никто не понимал, где правда, где ложь, кто друг, а кто враг. Они не знали, кем были на той войне. То ли героями, то ли душителями свободы самопровозглашенного бандитского государства.
Их предавали, подставляли, мешали с грязью. Генералы торговали солдатскими жизнями, отправляли неподготовленными в бой, обстряпывали за спинами черные делишки.
Эти парни не были ангелами, но ангелов на войне не бывает. Нельзя убивать, оставаясь чистым.
Они догадывались, что их принесли в жертву войне, в которой нет ни правых, ни виноватых. Вернее, у каждого была своя правда, идущая вразрез с правдой других.
Ломались судьбы, ломались характеры. Кто-то срывался, кто-то замыкался в себе, остро чувствуя свою ненужность и настороженность окружающих. Вчерашние домашние мальчики возвращались мужчинами, повидавшими все.
На войне трудно, но еще труднее привыкнуть к миру.
В вузе была военная кафедра, готовившая офицеров мотострелковых войск. Вот только за все время учебы Круглов успел лишь исписать пару тетрадей да разок съездить на стрельбище, где студентам позволили высадить по рожку патронов из АК-74. Стрелял он на удивление метко, будто с автоматом и родился.
А еще ему понравилось. Настоящему мужчине всегда нравится оружие.
Дрожащий автомат прыгал в руках, бил прикладом в плечо, но все пули кучно легли в мишень. Завкафедрой только присвистнул, увидев его результаты.
— В тебе, парень, снайпер пропадает, — сказал полковник. — Талант у тебя.
Круглов вспомнит эти слова немного погодя, а тогда в ушах звенело, пороховой дымок щекотал ноздри, от теплых стреляных гильз исходил пряный запах, казавшийся приятным.
Выпускников военной кафедры от службы не освобождали. Косить от армии Круглов не стал. Здоровье было в порядке, да и военкоматы гребли в войска почти всех, до кого дотянулись, не очень заморачиваясь тем, что записано в медицинской карточке.
Многие друзья успели обзавестись семьями, у них появились дети. Кто-то устроился учителем в сельскую школу и ездил раз в неделю в глухую деревню, чтобы провести пару уроков, а затем вернуться в город. Все это либо освобождало от службы на вполне законных основаниях, либо давало длительную отсрочку. Был еще вариант со взяткой военкому, но нужной суммы Круглов не собрал бы при всем желании. Да и не стал бы. Это казалось ему унизительным.
В военкомате предложили на выбор побыть «сапогом», то бишь рядовым, или «пиджаком» — офицером двухгодичником. Круглов выбрал последнее. И деньги будут платить, и жить не в казарме, да и свободы больше.
Солдат — существо подневольное и бесправное, к тому же Круглова пугали рассказы об армейской дедовщине. Он не знал, как поведет себя, столкнувшись с этой стороной солдатского быта, хотя парнем был неслабым и мог дать сдачи. Однако против коллектива в одиночку выстоять невозможно, будь ты хоть трижды Брюс Ли.
Офицерское житье-бытье сладким не назовешь. Сначала его направили в один из пригородов Санкт-Петербурга, где находилась учебка для таких же «пиджаков». Потом распределили в «войска». Он получил под свое командование взвод — три десятка восемнадцатилетних пацанов, призванных несколько месяцев назад.
Круглов втянулся. Дни летели незаметно. Служба гигантской воронкой засосала его, не оставляя времени на другое.
Через пару недель взвод погрузили на борт самолета.
Они летели несколько часов. Круглов уже знал куда. Их ждала Чечня, неподалеку от границы с Дагестаном.
На аэродроме взвод распределили по нескольким уазикам-«буханкам» с импровизированной броней: лист железа на крыше и на полу, армейские броники по обшивкам боков кабины и кузова.
Микроавтобусы проехали по улочке маленькой деревни. Старуха, закутанная с ног до головы во что-то, показавшееся Круглову большим черным платком, завидев солдат, встала со скамеечки и поспешила во двор, провожая машины недобрым взглядом.
В этот момент ему стало ясно, что здесь он чужой и таким останется навсегда.
Уазики выехали за деревню и покатили по осенней грязи.
Дорог здесь не было. Одни направления.
Головной автомобиль остановился. Круглов на правах старшего вышел, чтобы узнать, что случилось. Даже обрадовался возможности размяться. Комфорт в «буханках» весьма относительный. Ноги Круглова затекли.
Поперек дороги стоял армейский грузовик с тентом, на котором белой краской было выведено «РУСКЫЕ ЭТО ВАМ».
Солдаты опустили борт, отодвинули тент в сторону. В ноздри ударил сладковатый запах гниения и сырости.
Круглов отшатнулся, увидев страшную картину: в кузове лежали обезглавленные тела солдат. Над ними кружилась мошкара. Впоследствии выяснилось, что голов было больше, чем тел. Тогда он этого не знал.
Желудок скрутило. Неимоверными усилиями удалось погасить рвотный порыв.
«Не хватало еще опозориться перед подчиненными», — отстраненно подумал он, пытаясь убедить себя в том, что увиденное пугает его не больше какого-нибудь фильма ужасов. Получилось слабо.
Еще хотелось забыть обо всем. Проснуться и понять, что это страшный сон.
Тошнота мучительно рвалась наружу.
«Мне это приснилось! Закрою и открою глаза, и все исчезнет».
Не помогло!
— Твою мать! — коротко выдохнул водила одного из уазиков. — Да я этих сук сейчас на ноль помножу!
