Однако средства, собранные монастырями, особенно их постепенно возраставшие земельные владения, с конца XV в. постоянно вызывали зависть служилых людей и побуждали государственную власть принимать меры если не к секуляризации церковных земель, то по крайней мере к ограничению их роста. Вспыхивала полемика по поводу права Церкви владеть землей и имуществом (см. выше: иосифляне, нестяжатели).
В домонгольской Руси известны почти исключительно городские или пригородные монастыри, их владения были своего рода самоуправляемыми «государствами», замкнутыми стеной и освобожденными от налогов и повинностей. Основание монастырей в сельской местности активизируется только в XIV в. (в это время говорят даже о «вторичной христианизации»: облик христианского быта и культуры изменился под воздействием идеалов монашеской жизни, а нормы Студийского устава, монастырской культуры стали входить в жизнь города и деревни). На малоосвоенных территориях такие монастыри в XVI–XVII вв. становились центрами сельской округи, обзаводились слободой и сетью хозяйственной инфраструктуры, охватывая окрестности и подчас распространяясь по всей стране. Вокруг них группировалась хозяйственная и административная жизнь области. Крупнейшие монастыри играли в XVI–XVII вв. роль небольшого города. Их слободы превращались в торгово-ремесленные посады, которые часто оставались второстепенным деловым придатком при монастыре, выполнявшем роль «кремля», принадлежащей государству военной крепости. Наиболее знаменитые среди них (Троице-Сергиев, Кирилло-Белозерский), приобрели вид сказочных городов с высокими каменными стенами и башнями, за которыми спрятаны многочисленные церкви и кельи, напоминающие снаружи маленькие дворцы.
Внешние, архитектурные, черты монастырей были выражены у разных типов обителей в неодинаковой степени. Частновладельческие (ктиторские) монастыри не имели особой формы, поскольку под них часто отводилась попросту домовая церковь с участком, городской двор, усадьба. Кроме того, строгую структуру было трудно создать в маленьких особножительских монастырях, где кельи (подчас не отличавшиеся от боярских палат) находились в собственности монаха, а общественные здания иногда ограничивались только церковью. Однако монастыри-киновии нуждались в зданиях для хранения обширного имущества и припасов, в помещениях для приготовления пищи, в трапезной, иногда в скриптории-книгохранилище и других мастерских, наконец, в прочной ограде, которая могла защитить все это, по крайней мере, от разбойников. Поэтому они начали вырабатывать более-менее устойчивые формы плана и типы зданий уже с IV–V вв. В западноевропейском монашестве этот процесс очень рано вылился в сложение очень устойчивой структуры монастырского комплекса, предписываемой уставом того или иного ордена. В Византии такая степень формализации не была достигнута.
Хотя первые монастыри Руси появились в XI в., но их здания XI–XV вв. уцелели лишь в единичных случаях, а нынешние постройки принадлежат в основном XVI–XIX вв. Поэтому их ранняя планировка мало изучена, и даже о первоначальном месте расположения часто спорят. Сделано много попыток вскрыть в планах монастырей устойчивую функциональную или символическую зависимость, но они не дали результата. Более того, полностью реконструировать путь развития хотя бы одного комплекса от зарождения до Нового времени до сих пор ни разу не удавалось.
Большинство городских и пригородных монастырей уже с XIV в. стояли не в глухих уединенных местах (как обычно полагают). Их располагали ближе к людным перекресткам больших дорог, на пересечении торговых путей, в давно обжитой местности, где кипела активная жизнь, где были обильны даяния паломников, благоприятны условия для торга, приема на хранение товаров, денежных операций. (Первый в Москве Данилов монастырь основан на месте одного из древнейших, конца X в., славянских поселений Подмосковья, вблизи переправы через Москву-реку.) Богатства монастырей нуждались в защите, которую давали крепостные стены, — поэтому их во множестве ставили прямо в городе, вблизи усадеб ктиторов, которым было важно участвовать в службах и присматривать за вложенным имуществом (так расположен, например, великокняжеский Спасский монастырь).
Киевская Русь и позже Московское государство, видимо, наследовали византийскую традицию монастырского строительства, со свободным планом и замкнутой внешней стеной. В плане монастырь мог иметь любую форму — она определялась рельефом местности, а в городах — полученным для строительства участком. Но постепенно специфические черты организации монастырской жизни воздействовали и на плановую структуру, и на выработку особых типов зданий. Начиная с конца XV–XVI в. план ограды обычно стремился к четырехугольнику, а в XVII в. мог получать форму правильного прямоугольника, ромба или квадрата. Это объясняют влиянием планировки регулярных, «европейского типа» крепостей и городов, а также представлениями о монастыре как Небесном Иерусалиме, описанном в Библии. Внутри монастырь делился на три зоны. Примерно в центре, на специальной площади, ставили собор, трапезную, вторую церковь, колодец или источник чистой воды, колокольню. Их окружали по периметру кельи и другие жилые покои, больницы. Вдоль стен, а позже и в башнях, помещали склады, службы, ремесленные мастерские. Вне ограды лежала «зона контакта» с внешним миром: конюшенный двор, монастырские службы, слобода с ее особой церковью.
Особым типом постройки, выработанным в монастырях-киновиях Руси, стали двух-трехэтажные трапезные. Зимой всегда стремились уменьшить расход тепла и ограничить передвижения вне зданий, поэтому монастырский комплекс для коллективных трапез, по крайней мере с XV в. строившийся в камне, стал идеальным решением этой задачи. В одном здании соединили хранилища припасов (ледники, кладовые), общую столовую со всеми подсобными помещениями и, часто, церковью, кухню и хлебопекарню с мощными печами, которые одновременно обогревали по проложенным в стенах каналам все здание.
К важнейшим элементам архитектуры монастыря относилась ограда. В XX в. распространилось мнение, что это связано с важными военными функциями монастырей. Однако археология этого не подтверждает. До сих пор не обнаружено ни одного монастыря XI–XV вв., который имел бы крепостные валы и рвы (наиболее характерный тип фортификации на Руси в этот период), до нас дошли в основном сведения о деревянных оградах, в одном-двух случаях — о каменных (но не крепостных) стенах. С середины XVI и особенно со второй половины XVII в. ими окружили многие монастыри, которые стали внешне напоминать крепости. Но функция стен — в защите небесной, символической, а не реальной. Это наглядное выражение отгороженности от внешнего мира, его архитектурный образ. Военные возможности монастырских оград ограничены: например, главные ворота ограды, «святые врата», были непригодны для эффективной обороны, поскольку обычно несли большую церковь (это уникальный элемент русской православной архитектуры). До начала XVI в. нет сведений об использовании монастырей и как фортов, напротив, с приближением врагов защитники города их уничтожают, чтобы лишить противника удобных опорных точек. В немногих случаях, когда монастырь намеревались использовать как военную крепость, его укрепляли дополнительно (снаружи от «святых врат» ставили еще одни, уже боевые, без церкви; устраивали на стенах и башнях площадки для пушек), а внутри размещали гарнизон из профессиональных воинов. Монастыри, накопившие огромные богатства, были заинтересованы в этих укреплениях, но большая часть обителей продолжала обходиться символической, хотя и внушительного вида, оградой. Особый тип обителей представляли пещерные монастыри, известные в Киеве (первый из них — Успенский Печерский, затем Зверинецкий, Выдубицкий), Чернигове (Ильинский), на северо-западе (Псково-Печерский) и на юге (группа монастырей XVII в. на реках Дон и Оскол). В равнинной Руси не было настоящих гор, поэтому, подобно римским катакомбам, кельи, церкви и некрополи пещерных монастырей, сообщавшиеся коридорами, специально вырубали под землей, в мягком грунте.
Важным элементом монастырского комплекса был некрополь. Сейчас монастырские кладбища хорошо изучены: погребения обычно почти не содержат вещей, но изредка встречаются кресты-тельники (металлические, деревянные, костяные или плетеные из кожи), иконки, элементы облачений (великолепная коллекция вышитых куколей XVII в. собрана в московском Моисеевском монастыре). Важны следы совершения обрядов восточнохристианской церкви: например, в могиле оставляли посуду, из которой совершалось последнее помазание елеем и окропление покойного (с конца XIV в. для этого пользовались специальными майоликовыми чашами или обычной глиняной посудой; в самых богатых погребениях XVI в., например у царя Ивана Грозного и его сыновей, находят европейское стекло; в XVII в. оно распространяется шире, а с середины XVIII в. дополняется фарфоровыми сосудами местного и европейского производства). Для захоронений здесь использовали не только деревянные гробы и колоды, но и каменные саркофаги из светлого известняка, на поверхность могил с XIII–XIV вв. в Московском княжестве клали плоские надгробные плиты. Те и другие украшал орнамент, а с конца XV в. и надписи (их текст строится по унаследованной от Византии строгой информативной формуле: дата смерти (от сотворения мира); указание на церковный праздник в день смерти; имя (а также монашеское имя) покойного; его родовое имя (для женщин также имя мужа или отца); изредка — сведения о профессии, положении в обществе, в исключительных случаях — об обстоятельствах смерти и похорон; никогда не включаются священные или литературные тексты, сожаления, благопожелания, молитвенные обращения). В Новгороде и Пскове плиту обычно заменял каменный крест.
