Это чудесное место для рыбы – окуневых, краппи, большеротой рыбы буффало. И то, что этим съедобным видам удается жить и метать икру, а их потомству – уцелев, плодиться снова, является чудом, учитывая, сколько хищников обитает в Рилфуте. Здесь можно встретить сарганов более крупных, чем где-либо еще, с прочной, словно рог, чешуей и мордами аллигаторов – как говорят натуралисты, они сохранили теснейшую связь с нынешним животным миром и эрой динозавров. Уродливая разновидность пресноводного осетра, с ковшеобразным носом и крупными бляхами веероподобной чешуи, выступающей на носу, как бушприт, целыми днями выпрыгивает из воды в тихих местах, звучно хлюпая, словно упавшая в озеро лошадь. На прибитых к берегу бревнах огромные каймановые черепахи в солнечные дни лежат группами по четыре-шесть особей, дочерна обжигая свои панцири, настороженно подняв маленькие змеиные головы, готовые бесшумно ускользнуть при первом звуке весла, скрипнувшего в уключине.
Но самые крупные из озерных хищников – это сомы. Эти чудовищные создания, сомы Рилфута – бесчешуйные, скользкие твари с мертвецкими глазами, ядовитыми плавниками, похожими на копья, и усами, свисающими по бокам их ячеистых голов. Они вырастают до шести-семи футов в длину и могут весить более двухсот фунтов, их рты достаточно широки, чтобы вместить человеческую ступню или кулак, они достаточно сильны, чтобы сломать любой крюк, даже самый прочный, и достаточно прожорливы, чтобы поедать все, будь то живое, мертвое или сгнившее, с чем смогут справиться их могучие челюсти. О, это страшные твари, и местные рассказывают о них жуткие истории. Они называют сомов людоедами и сравнивают с акулами – разумеется, из-за их повадок, а не внешности.
Рыбоголовый принадлежал к этому миру. Он приходился ему таким своим, каким желудю приходится его шляпка. Всю жизнь Рыбоголовый прожил в Рилфуте, в одном и том же месте, в устье густой трясины. Там он и родился: отец его был негром, а мать – индейской полукровкой, и они оба уже умерли. Говорят, перед его рождением мать испугалась одной из крупных рыбин, поэтому ребенок, появившийся на свет, оказался помечен ужасной печатью. В общем, Рыбоголовый представлял собой человекоподобное чудовище, истинное воплощение кошмара. У него было человеческое тело – невысокое, приземистое, жилистое, – но лицо настолько походило на морду огромной рыбы, насколько это возможно при хоть каком-то сохранении человеческих признаков. Его череп обладал таким резким уклоном назад, что едва ли можно было сказать, что у него вообще имелся лоб; подбородок был скошен буквально в никуда. Посаженные далеко друг от друга глаза, небольшие и круглые, с мелкими, тусклыми, бледно-желтыми зрачками, смотрели пристально, не мигая, будто рыбьи. Нос имел вид не более чем пары крошечных щелей посреди желтой маски. Но хуже всего был рот: отвратительный рот озерного сома, безгубый и немыслимо широкий, перечеркивающий все лицо. Когда Рыбоголовый повзрослел, то стал еще больше походить на рыбу, так как над губой у него выросли две тесно сплетенные волосяные подвески, свисавшие с обеих сторон рта, словно рыбьи усы.
Если у него и имелось другое имя, то никому, включая его самого, оно не было известно. Все звали его Рыбоголовым, и на Рыбоголового он отзывался. Так как он знал воды и леса Рилфута лучше, чем кто угодно еще, люди, каждый год приезжавшие на охоту или рыбалку, ценили его как проводника. А другой работы, которой он мог бы тут заняться, было не так уж много. Бóльшую часть времени Рыбоголовый проводил в одиночестве, ухаживая за своей кукурузой, расставляя сети в озере в сезонной погоне за призами городских рынков. Его соседи – и белые, страдающие от разносимой малярийными комарами лихорадки, и не поддающиеся малярии негры – старались держаться от него подальше. Большинство из них на самом деле испытывали перед ним суеверный страх. Так он и жил один – ни знакомых, ни родных, ни друзей, – избегая других так же, как и они его.
Его домик стоял близ границы штата, где Мад-Слау впадала в озеро. Эта лачуга из бревен была единственным человеческим жилищем в радиусе четырех миль. Густой лес, что рос за ней, доходил до самого края маленького участка Рыбоголового, скрывая его в густой тени, за исключением тех часов, когда солнце стояло почти в зените. Он готовил простую еду на открытом воздухе, над ямой в сырой земле или на ржавых развалинах старой печи, пил шафранового цвета озерную воду, зачерпывая ее ковшом, сделанным из тыквы, – и заботился лишь о себе. Мастер по части лодок и сетей, Рыбоголовый умел обращаться и с охотничьим дробовиком, и с рыбачьей острогой, но все же оставался несчастным одиноким созданием, полудикарем, почти амфибией, разлученной со своими молчаливыми и недоверчивыми собратьями.
Длинный ствол упавшего тополя перед самым домиком, словно пристань, лежал наполовину в воде; верхняя его часть была опалена солнцем и стерта босыми ногами Рыбоголового так, что виднелся древесный узор, а нижнюю часть, черную и прогнившую, беспрерывно покачивали слабые волны, будто вылизывая маленькими язычками. Дальний конец этого бревна нависал над глубокой водой. И Рыбоголовый, независимо от того как далеко он рыбачил и охотился днем, к закату всегда возвращался, оставлял лодку на берегу и сидел там, на дальнем конце древесного ствола. Люди не раз видели его издали: иногда неподвижного и прильнувшего к дереву, подобно одной из тех больших черепах, которые в его отсутствие заползали на погруженный в воду конец бревна, иногда выпрямленного и бдительно посматривающего по сторонам, точно журавль. И все вокруг желтело при закатном солнце – вода, берег, очертания уродливой фигуры Рыбоголового…
Если днем жители Рилфута просто избегали Рыбоголового, то ночью они страшились его, как чумы, впадая в ужас от возможности даже случайной встречи. Причиной тому служили мерзкие рассказы об этом человеке – истории, в которые верили все негры и некоторые из белых. В них говорилось о крике, что слышался перед закатом или сразу после захода солнца, – крике, что проносился над темнеющей водой. Это был клич, взывающий к огромным сомам. По зову Рыбоголового они приплывали целой стаей, и вместе с ними он плавал по озеру в лунном свете, играя, ныряя, а порой даже разделял с сомами их отвратительную трапезу. Крик этот слышали неоднократно, многие были в этом совершенно уверены – как и в том, что видели крупную рыбу в устье Мад-Слау, возле «топи Рыбоголового». Ни один житель Рилфута, будь то белый или черный, по своей воле не коснулся бы там воды даже пальцем.
Здесь Рыбоголовый жил и здесь ему предстояло умереть.
Этот день середины лета должен был стать днем его смерти. Так решили Бакстеры, двое братьев, Джейк и Джоэл, которые специально для этого приплыли сюда на своем челне. Они долго планировали убийство. А прежде чем перейти к действиям, варили свою ненависть на медленном огне. Это были белые бедняки, нищие во всех смыслах – в репутации, обеспеченности, положении в обществе; пара терзаемых лихорадкой поселенцев, живших на виски и табаке, когда им удавалось его достать, и на рыбе и кукурузном хлебе, когда не удавалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
