порадовал меня Хэг-Дааль. Я взволнованно посмотрела на него, будто именно он олицетворял нашу с Дэйном последнюю надежду:
— А мы успеем туда и обратно? Порталы не закроются?
Услышав этот закономерный вопрос, дракон в задумчивости почесал подбородок.
— Вы знаете, когда мне случалось видеть такие порталы девятнадцать лет тому назад, я обратил внимание на один любопытный факт. Они оставались открытыми гораздо дольше, нежели те, что вели в немагический мир. Я даже отмерил время на песочных часах: граница не закрывалась ровно двое суток.
— Интересно, сколько народу успело бесследно исчезнуть в те времена, — проворчала я и покосилась на Гэрхола. Он совсем поник. Казалось, развяжи верёвки, что держали его, и жрец мгновенно рухнет и останется недвижим.
— Если мы вылетим в портал завтра утром, то наверняка всё успеем сделать, — бодро предположил Хэг-Дааль. — Во всяком случае, попытаемся.
— А если не выйдет? — тихим сдавленным голосом спросила я. Очень хотелось верить в лучшее, но когда у тебя нет ничего, кроме одной только веры, рано или поздно начинает тускнеть, как закатное солнце, и она.
Хэг-Дааль помолчал и спокойно ответил:
— Выход есть всегда. Я же сумел улететь из Ирлигарда, хотя это тоже считалось почти невозможным.
— А как вы осмелились улететь? — задала я вопрос, который давно был у меня на уме. — Если знали, что вам грозит смертная казнь? Неужели не боялись, что ваш план провалится? Те квизари сказали, что вас держали в не таких уж плохих условиях…
— Только по сравнению с остальными, Роника, уверяю вас. Тюрьма — это гнусное место, — Хэг-Дааль заметно помрачнел. — Я видел, как там сходили с ума те, у кого не было моей выносливости, моего умения целиком уйти мыслями в комбинации по тейроку, сосредоточиться на умственных упражнениях. И те, кто не тренировался неделями, как я, проводить время лишь в человеческой форме. В своё время я так боялся Ирлигарда, что неплохо подготовился к нему.
Он помолчал и продолжил с некоторым высокомерием:
— А осмелился я улететь, потому что тюрьма — не место для такого дракона, как я. Поэтому я решил рискнуть. Тщательно обдумал и претворил в жизнь свой план. Он был неплох, но было то, чего я не мог предвидеть. А именно — что в горах слишком устану, уроню тейрок, потом мне откажут крылья и я потеряю память, ударившись головой…
Солнце окончательно скрылось за кромкой небес, и начало темнеть. Расслышав негромкий стон Гэрхола, я повернулась к нему и увидела, что жрец обмяк в верёвках. Глаза его закрылись. Хэг-Дааль наклонился, приложил пальцы к его шее, прислушался к дыханию.
— Пока жив, но протянет недолго, — выпрямляясь, равнодушно обронил дракон и, поймав мой взгляд, дёрнул уголком рта: — Не будьте такой чувствительной, Роника. Этому человеку не было жаль ни вас, ни Дэйнхара.
Вместо ответа я попросила:
— Убейте его. Так будет милосерднее.
— Что ж, как пожелаете. Обычно я не убиваю своими руками, но раз вы просите и во имя милосердия… Пусть будет по-вашему. Всё, что он знал, я уже выудил, — Хэг-Дааль едва заметно шевельнул рукой, и огненное лезвие слетело с его пальцев. Я вздрогнула и отвернулась, затыкая уши пальцами.
К тому времени, как мы вернулись в чистенький дом старейшины, я уже достаточно пришла в себя, чтобы рассказать Дэйну о случившемся. Выслушав меня, он указал на своё плечо:
— Это заживёт не позже завтрашнего утра. После чего мы можем сразу пускаться в путь.
— А Замок-Артефакт и Эллейн? — с упрёком спросила я. — Они же волнуются, — звучало это очень по-детски, но мне действительно казалось, что даже артефакт и иллюзия способны испытывать какие-то чувства.
Дэйн хмыкнул.
— Предлагаешь потратить время на то, чтобы вернуться туда? А если у Замка нас поджидают братец Инор и братец Кирен? Потратим время ещё и на драку с ними, сколько же его останется?
Слушая его, я сжала кулаки, досадуя, что Дэйн абсолютно, совершенно прав, и возразить ему нечем.
— Ну, хорошо, а послать Замку весточку нет никакой возможности? Пусть хоть портал закроет, чтобы не зиял там в лесу! Я сама готова написать письмо, — с готовностью предложила я, — а уж отправить несложно. Я знаю, как вы, драконы, это делаете: щёлк пальцами, и пергамент сгорел, а на деле очутился перед тем, кому ты его отправил!
Дэйн вдруг улыбнулся и привлёк меня к себе, обнимая.
— Твоё плечо! — Я хотела аккуратно высвободиться, но мой дракон заверил, что всё в порядке, ему не больно, а если б и стало больно, он потерпел бы.
— Просто хотел почувствовать тебя ближе, — и он коснулся губами прядки моих волос, ещё утром уложенных в красивую причёску, а сейчас больше похожих на ворох соломы. — Я рад, что ты моя, что ты рядом со мной, Роника.
Я извернулась так, чтобы ему не пришлось напрягать пострадавшую руку, уткнулась в грудь дракона, поёрзала, устраиваясь поудобнее. И спросила тоненьким голоском:
— Ты ведь не сердишься на меня, правда?
— Не сержусь. Это же была не ты, а жрец, руководивший тобой… Интересно, — с каким-то хищным любопытством проговорил Дэйн, — каково ему было, когда его собственное оружие обратили против него? Когда грубо и бесцеремонно копались в его голове?
— Дэйн! — возмущённо пискнула я. Мне было не по себе от таких разговоров.
— Ладно, ладно. Побеседуем о хорошем. А может, и не только побеседуем, до утра много времени…
И после этих слов наши губы сошлись в поцелуе.
XV
Дэйн
На восходе солнца я проснулся раньше Роники и смотрел, как она спит у меня на груди — такая нежная, красивая, принадлежащая только мне. Светлые, золотившиеся в свете утренних лучей волосы разметались вокруг её головы, чуть припухшие от моих поцелуев губы приоткрылись во сне. Ночная рубашка сползла с плеча, открывая такое соблазнительное зрелище, что я не удержался и поцелуями разбудил Ронику. Сонно щурясь, она повернулась ко мне и прежде всего потрогала моё плечо под повязкой. Небесные очи удивлённо расширились:
— И правда зажило. У вас, драконов, наверное, магия по жилам течёт вместо крови!
— Вместе с кровью, — поправил я Ронику и вновь притянул её к себе. Нестерпимо хотелось зарыться в её тёплую грудь, покрыть поцелуями всё её маленькое, совершенное тело, оставаться рядом с моей волшебницей целую вечность, ни на шаг от неё не отходить. Сейчас я бы и помыслить не смог о том, чтобы бросить Ронику в подземелье. Сказать ей хоть одно грубое слово. Или в чём-то несправедливо упрекнуть…
Как она могла спрашивать, сержусь ли я на неё, простил ли,
