— Могу заверить вас, что маршал… я хочу сказать, генерал принял все меры предосторожности, и мисс Хедрикс ничто не угрожало. Речь шла лишь о том, чтобы члены Комитета освобождения Раджада могли выслушать ее свидетельские показания. Маршал, естественно, не мог предусмотреть, что два авантюриста, поняв, какие внушительные суммы они могут заработать на этой кассете… Маршал — традиционалист, человек, очень привязанный к прошлому…
Слово «маршал» предназначалось для того, чтобы дать Руссо понять, что готовится.
Господин Дараин вздохнул.
— Реакционер, скажут сегодня. На деле же он человек очень скромного происхождения… А люди, вышедшие из самых низов, особенно привязаны к традициям… Его отец был хайберским пуштуном, который осел у нас…
— Вы, естественно, были в курсе, — сказал Руссо.
Правая рука господина Дараина запротестовала — жест был усталым и вместе с тем исполненным покорности.
— Вы заблуждаетесь. Но я сразу все понял, когда узнал про приказ прекратить патрулирование пустыни… Только во власти Мандахара было сделать такое.
Руссо вернулся к себе домой по улочкам, на которых насчитал больше военных грузовиков, чем бродячих собак. Лавочки были еще закрыты, но перед дверьми уже образовались очереди, традиционный признак нервозности населения. Любая угроза государственного переворота и гражданской войны тут же выражалась в создании продуктовых запасов.
Он велел отвезти его в резиденцию американского посла, где узнал, что Хендерсон провел ночь в министерстве иностранных дел, а сейчас находится в советском посольстве, где возмущены ролью «жандарма», которую Иран, похоже, все больше и больше настроен играть в зоне Персидского залива.
Еще Руссо узнал, что уже в первые часы ночи сначала подпольные станции, а затем и «Радио Триполи», и «Радио Багдад» ежечасно передавали крайне эмоциональный репортаж о «геноциде» и информировали мировую общественность о судьбе двух выживших свидетелей: Массимо дель Кампо уже устранен, а Стефани Хедрикс только что едва не лишилась жизни.
Было видно, что информация поступает оперативно и во всей полноте…
Было шесть часов утра; Руссо уже собирался покинуть резиденцию, когда на всей скорости подъехала машина Хендерсона со звездными флажками и остановилась под нервный скрежет гравия. Руссо заметил два джипа военного эскорта с полным вооружением: всякий раз, когда в странах третьего мира повышается политическая температура, толпа нападает на представителей США. Хендерсон вышел из своего «кадиллака», стараясь не улыбаться при свидетелях, чтобы не сложилось впечатления, будто он с недостаточным уважением относится к разыгрывающейся национальной драме. Но за толстыми очками в черепаховой оправе наблюдалось некоторое поблескивание, которое не имело ничего общего с простой игрой света на стекле…
— Правительство настаивает, чтобы в течение суток вы и мисс Хедрикс покинули страну, — сказал он Руссо. — Похоже, вы недопустимым образом вмешиваетесь во внутренние дела Хаддана…
— Знаю.
— Они проявляют такт и добрую волю, — добавил Хендерсон. — Они высылают только вас, а не меня. Но… не знаю, в курсе ли вы?
Он сделал паузу, чтобы приберечь эффект, и на сей раз позволил себе слабую улыбку. Хендерсон был из тех, кто упивается сюрпризами.
— Я был в курсе десять минут назад, — сказал Руссо, — но здесь это уже далекое прошлое.
— Министр внутренних дел сэр Давид Мандахар… Кстати, знаете, слово «сэр» не является, как это обычно считают, почетным английским титулом, оно означает «могущественный господин» на одном из афганских диалектов… Происходит от персидского Sirdar…
Если послу нравится поджаривать его на слабом огне любопытства, то Руссо к этому готов.
— Да, знаю, это было в его досье…
— Мандахар сбежал. В данный момент он, вероятно, уже в горах Раджада…
Руссо взглянул на часы.
— Я виделся с ним каких-то полтора часа назад, могу вас заверить, что он находился под хорошей охраной. Вокруг него было как минимум шесть танков…
— Сейчас не больше трех, — сообщил посол, — и командующий ими офицер — шахир… И они уже не вокруг него, а с ним. В его распоряжении также по меньшей мере один армейский вертолет, потому что двадцать минут назад он выступал по радио — вещала новая радиостанция, кажется, «Радио Единство» — требуя отставки «марионеточного правительства, продавшегося американским империалистам и получающего приказы от ЦРУ». По-моему, он метил лично в вас.
Руссо был вынужден признать, что с трудом сдерживает свои чувства.
— Кстати, Никсон собирается подать в отставку? — спросил он.
— Нет, говорят, он укрылся в горах Кемп-Дэвида и организует там Сопротивление… Похоже, все-таки вас это потрясло, старина. Вспомните принцип Маккарти: если какое-то несчастье может произойти, оно обязательно произойдет… Это еще не все. Мандахар также обвинил правительство «безбожников» и «осквернителей священных ценностей ислама» в том, что оно хочет устранить принца Али Рахмана, единственного человека, способного спасти страну от раскола…
Становилось жарко.
— Это Мандахар велел похитить мисс Хедрикс, — сказал Руссо. — Он считал, что ее показания, данные Комитету освобождения Раджада, немедленно вызовут мятеж. Но эти молодые люди, по-видимому, были настоящими «политиками»: они поняли, откуда исходит провокация и какова ее цель. Полагаю, они не испытывали никаких симпатий к «горному вепрю» и отказались играть в его игру…
Хендерсон задумчиво смотрел на своего соотечественника.
— Выставят вас или нет, но думаю, Руссо, что в ваших интересах как можно быстрее покинуть эту страну, — сказал он, и на сей раз в его голосе не было и следа деланного безразличия. — Мне жаль, что первый самолет отбывает только завтра во второй половине дня. Советую вам вернуться к себе и не выходить из дома до тех пор, пока я не пришлю за вами машину…
Руссо рассмеялся. Сильное раздражение, а может, еще и возмущение чуть ли не нравственного толка, которое он предпочитал приписывать усталости, а не тайной искорке идеализма, как всегда пробудили в нем агрессивность, желание сражаться и атаковать, и состояние боевой тревоги распространилось по всему телу, мобилизуя внутренние ресурсы. В такие моменты в игру вступал скрытый личный фактор, который, однако, уже давно учуяло его начальство; этот фактор полностью менял его отношение к порученным заданиями. Лишь однажды его непосредственный начальник с высокомерным неодобрением охарактеризовал его одной-единственной фразой: «В состоянии аффекта у вас, Руссо, есть склонность к преступлениям…»
— Я совсем не стремлюсь произвести на вас впечатление, старина, — сказал чуть смущенный Хендерсон, кладя руку ему на плечо. — Но, похоже, вы поняли слишком многое, а у Мандахара здесь наверняка есть преданные люди…
— Завтра я улечу, чтобы не причинять вам неприятностей, тем более что я нахожусь здесь под вашим началом, — сухо ответил Руссо. — Но ваш «горный вепрь» и те, кто ему предан, действительно вызывают у меня желание задержаться здесь чуть подольше…
Он подумал о человеке, который этой ночью позвал его на помощь.
— Что, по-вашему, они собираются сделать с Дараином? — спросил он.
Он не мог не испытывать симпатии к человеку, чьи таланты мореплавателя в мутных водах политики стоили не меньше тех, что когда-то проявил в более благородных морях Васко да Гама…
— На данный момент он находится под наблюдением. Все зависит от того, какой оборот примут события… У него есть союзники в обоих лагерях, и за него могут проголосовать единогласно… Либо за расстрел, либо за включение его в будущее правительство «национального примирения»…
Вдалеке раздалась стрельба.
— «Безответственные элементы», — с довольной улыбкой сказал Хендерсон и, напоследок дружески похлопав Руссо по плечу, стал подниматься по ступенькам своей резиденции.
Руссо вернулся домой, где застал Стефани за приготовлением завтрака, — она проделывала это с видом настоящей матери семейства. Он вручил ей с полдюжины каблограмм, пришедших в посольство на ее имя. Помимо всех классических «выздоравливай скорее, мы много о тебе думаем, дорогая», были и встревоженные вопросы, касавшиеся фотографий, сделанных Бобо, которым смерть их автора и ее нестандартные обстоятельства придавали исключительную ценность, тем более что сезон модных показов уже приближался.
В середине дня, после нескольких обращений к господину Самбро, они получили разрешение съездить в оазис Сиди-Барани, чтобы попрощаться с юным принцем. Им был навязан эскорт из двух бронеавтомобилей, но, судя по движению на дороге, в направлении пустыни двинулась вся армия Хаддана.
