— И мастака бьедовых воздушных афей на свою задницу! — оживляется, делая на ящиках «уголок», дядя Лука.
— Отобрать у них одно очко в нашу пользу! — посылает из-за Шуйцы Коля.
Резко, всем телом дернувшийся Авангардий вскакивает с разлетающихся ящиков, быстро надевая на руку часы-компас.
— Вот оно! То самое!
Выхватив из рук забревневевшего от неожиданности Молекулы глобус, он в упор смотрит на облезлый болезненный бок предмета.
— Спасибо за мысль! — бросает капитан авангардистов неизвестно кому и, потрясая глобусом, звонко кричит своим товарищам — Как там у вас, ребята? Все готово? Заполняй на полную катушку!
С силой пущенная модель мира бурым спутником пролетает над задранными головами подпарусной братии и хлопается о дальний заборчик.
Сомкнувшиеся у жестяной корзины бородачи-авангардники направляют рвущуюся из прикрученной к баллону горелки острую гудящую струю желто-синего пламени в эллипсовидно-сморщенную горловину своего летательного произведения.
— А-я-яй, капитан, а-я-яй, — укоризненно говорит Молекула схваченному перчатками Авангардию. — Эк вас, батенька, разобрало, испугаешься. Прямо-таки Тит Андроник с лавиньевыми пирожками. Сиденье казенное разнесли, в людей увесистыми приборами кидаетесь… Вот, наших заслуженных работников Парусов — деда Кондратия и старуху Лукерью — чуть не угробили. Явный перебор выходит, не так ли? Да, этот раунд вы проиграли. Что же мы с вами будем делать дальше? Надо как-то исправлять положение.
— Надо, — спокойно соглашается Авангардий. — И начнем с вашего театра — театра Молекулы под Парусами. Не надоело вам еще в себе и в других урода выпесты-вывывать?
На сцену наваливается тишина. Шуйца и Александра оторопело глядят на Авангардия, друг на друга, на Молекулу и даже на Колю. Чуть поскрипывают ящики под вытянувшим по-черепашьи шею Волохонским.
— Тихо, — тихо говорит хозяин эстрады. — Отпустите его. Пусть подойдет поближе.
Перчатки отпускают крамольного капитана, и тот возвращается к разбросанным ящикам.
— Так какой это там Театр уродства ты имеешь в виду? — компрачикосно улыбаясь, подставляет под подбородок руку Виктор Вильямович. — Расшифруй нам, пожалуйста.
— Ну что ж, попробуем… — поправив сместившиеся на бок часы, плотнее затягивает ремешок Авангардий. — Твои балаганные представления, Молекула, всего лишь безнадежная попытка создать видимость пребывания своей личности над окружающим тебя человеческим материалом, получить от этого максимум удовольствия и придать, таким образом, хоть какой-то смысл собственному существованию на фоне всеобщей бессмыслицы — жизни. Ну, а на деле, Виктор Вильямович, вы не только органическая часть этого же материала, но и сами являетесь эпицентром этой импровизированной вами же клоаки. Вот и все, вроде бы…
Авангардий наблюдает, как его товарищи заканчивают вязать узлы на шпангоутах корзины.
— Значит, говоришь, клоака — жизнь, и люди в ней уроды? — скрипит голос Виктора Вильямовича. — А я, конечно, сволочь и злодей? А может и того еще похуже… — Он огорченно качает головой, роняя гвоздику на пол. — О справедливость! Ты в груди звериной!! Лишился наш приятель разума!!.. А, впрочем… может, я неправ?.. Неправ… Пускай тогда народ меня с тобой рассудит!
Молекула в искренне-поддельном волнении протягивает колышущемуся в беззвучной тревоге залу фальшиво-виноватые руки.
— Скажите мне, возлюбленные чада, всю правду выскажите откровенно — обидел вас хоть раз Молекула? Принизил? Втоптал ли в грязь? Достоинство скомкал, как утверждает добрый Авангардий? И если это так, хоть на крупицу правда — то я тотчас уйду от вас вот с этой сцены… — безжизненно роняет руки Виктор Вильямович. — А если нет, — вздрогнув двумя воскресшими Лазарями, руки Молекулы вновь приподнимаются кверху, — то мир стоит, а значит добро и вера не погаснут в человеках. Скажите мне как есть, чтоб истина жила!!..
Двенадцатым, чудовищйоблюминговьгм валом накатывается на эстраду неземной рев людского прибоя.
— Не-ет!!! Нет!!! Нет.
Народ по всему фронту начинает штурмовать сцену. Перчатки ногами отражают штурм.
— Убить собаку!! Не оставляй нас, не бросай!! Радетель наш!! Спаситель!! Отец родной!! Не уходи!! Не покидай!!! Все борода воду мутит!! НесынедядецП Дядеху-у-у-у-льцыН Спалить их детище!! Убить собаку!! — ревут атакующие. Прорвавшийся рыжий гидрант в армейской, с засученными рукавами рубашке, злой струей бьет по невозмутимо наблюдающему события объекту всеобщей ненависти, но, сильно промахнувшись, чуть не выбивает составную этажерку из-под дяди Луки. Профессиональным ударом штепселя в кран-подбородок динамик Шуйца удаляет с помоста боевика-водометчика, который попутно захватывает с собой взгромоздившихся на эстраднокрепостную стену двух клокочащепенных унитаза в спецовках и питона в сетчатой майке. У суфлерской будки вздыбившая шерсть Александра лупит по глазам папахой сутулого треугольнодюралевого трубкозуба.
Оставляя без внимания наступательный порыв расстихиившей-ся массы, глубоким сокровенным голосом, слышным только капитанам, Молекула говорит Авангардию:
— Нет, ты так ничего и не понял, Авангардий… А я думал, что мы с тобою родственне души, что именно ты-то меня и поймешь. Неисправимый я Назаретянин! В какой уж раз на вере людской обжигаюсь… Ахм… — грустно глядя куда-то поверх головы своего бородатого слушателя, смахивает сухую слезинку Виктор Вильямович. — Ладно, слушай тогда, — освободив от шелка тонкую бледную шею и кусок волосатой груди с желтым зубом ископаемого, он продолжает — Театр Молекулы, проникновенный наш мечтатель, для его создателя совсем не шутовской гороховый балаган фиглярнических выкрутасов, ерничества, паясничанья над человеком и его слабостями. Нет. Театр Молекулы — это моя реальная возможность спасти от гибели и выявить, повинуясь совести души, опускающиеся и разлагающиеся на стенках жизни драгоценные капли человеческой личности, ее талантов и без всяких там, уверяю тебя, извращенческих побуждений поднять свою собственную персону над человеческим, как ты выразился, материалом. Вот и вся суть. Неужели это надо было разжевывать?..
Авангардий молчит. Не прекращая активных попыток прорыва на сцену, толпа лавой и пеплом извергает в адрес чернобородого антихриста необратимые обличения и нещадные угрозы.
— Ты думаешь, я не мечтал о подобном? — продолжает свое откровение Виктор Вильямович, показывая черносмородиновыми глазами на укладывающих в бухту канат-якорь соподвижников Авангардия. — Еще как мечтал. И мечтаю. — Он вновь обращает свой взгляд на штурмующих. — Погляди, ведь это тоже люди… И у них свои замыслы и стремления. И у них есть свой шанс. Ведь все эти шоу, игры, конкурсы и забавы — все это не что иное, как поиск высокой души и духа средь глины сырой, непосоленной, выход моей заветной веры в человека и его возможность вершить Чудо.
Пущенная кем-то из зала бритвеннокрылая консервная банка из-под частика, брызжа золотистыми масляными искрами, проносится «сухим листом» рядом со щекой Авангардия и, срезав по пути несколько волосинок с хохолка закиноварившегося на своем сиденьи дяди Луки, вонзается в шалаш.
Молекула прячет шею под платком, стряхивает с поручня кресла наглую растительную каплю.
— Пора утихомирить это стадо. Меня их простолюбье начинает донимать.
Он поднимает руку к залу.
— Друзья! Сограждане! Внемлите мне, вне…
— Уаауааааауааах-ахх!!
Единый многосотенный вздох замершей вдруг толпы плотной воздушной подушкой забивает дыхание Виктора Вильямовича. Охолоднившись затылком, он секундомерно, по-совиному, поворачивает голову лицом за спину, и дальше…
Над сценой, удерживаемый четырьмя белосахарными напрягшимися канатами, оплетенный ажурной коралловой сетью, упруго трепеща и звеня в нетерпении, волшебно сияет и переливается цветом индиго, отгоняя кисею сумерек, огромный летательный аппарат. Принявшая в себя четырех товарищей Авангардия, одетая в байковый зеленый чехол корзина с проделанной в ней и открытой дверкой и с канатной двухступенчатой лесенкой плавно покачивается в метре над полом.
Архитектор Федор, прижав руки к груди и не отрывая взгляда от колосистосиней воздушной плоти, оставляет завороженных курсантов и Колю и, новоявленным архатом, подойдя к корзине, гладит канаты, дотрагивается до дверцы, шепчет сам себе беззвучную молитву.
— Капитан! — зовет Авангардия крепкожилый, с коричневой бородой авангардник с по-пиратски повязанным пионерским галстуком на голове, держа один из канатов. — «Абитурьент» к полету готов!
— Ой, Виктор! — звучит восторженный писк-колокольчик Александры. — Какую прелесть пошили эти мальчики! Вот на какой воздушной лодочке я бы с удовольствием покаталась!..
