— Никакой родни, — ответила Диана. — Все наши братья и сестры мертвы, и мы ни за что не хотели передавать болезнь детям. С этим надо покончить раз и навсегда.
Она снова улыбнулась, но на сей раз улыбка вышла грустной. Вспомнилась соседка из квартиры напротив и две ее маленькие дочки.
— И все же было бы неплохо…
На запястье Мастрацци запищал мобильник. Взглянув на него, врач быстро подмахнула бумаги о выписке и, извинившись, поспешила к следующему пациенту.
Диана нажала кнопку пульта на прикроватном столике, и оконные жалюзи раздвинулись. Женщина устремила взгляд на голубое, испещренное облаками небо и озеро, раскинувшееся за пляжем. По озеру разбегались яхты. Их паруса раздувал ветер.
По запястью пробежала мягкая дрожь. Майер. Диана улыбнулась и развернула экран.
— Да, я в порядке. Только что оформила выписку. Они выкатят меня в инвалидном кресле. Да, голова больше не болит, слава Богу. Да, увидимся. Да, я тоже тебя люблю.
Женщина щелчком выключила телефон. Возбуждение внутри нарастало. Диана погладила виски. Прикосновение доставляло удовольствие, не принося с собой больше слепящей боли.
Она покосилась на прикроватный монитор. И давление, и частота пульса были повышены. Диана заставила себя сделать биорелаксирующию гимнастику. Это был ее последний шанс, и она не собиралась упустить его из-за того, что слишком перевозбудилась.
Диана снова откинулась на подушку и уставилась в потолок. Глубокий вдох через нос, медленный выдох через рот.
Она не знала, пробудился ли Стринг и работает ли он, но уже чувствовала себя лучше. Возможно, всего лишь эффект плацебо, но что плохого в надежде?
Стринг был самым младшим ребенком, последним в длинной череде провалов — но, в отличие от старших сестер и братьев, он был успешным. По крайней мере, так ему сказала мама. Единственное, что он знал наверняка — что он последний и больше детей не будет.
И все же мама говорила ему, что он хороший мальчик, добрый мальчик, а что еще ему было надо?
Он помнил, как они вернулись домой из больницы и следующие долгие недели своего пробуждения. Стринг помнил, как глотал кровь и отращивал волокна, настолько тонкие, что их можно было увидеть только под туннельным микроскопом. Он растил эти микрофиламенты, пока они не проникли в каждую клетку маминого мозга.
Стринг под держивал работу импланта. Не считая этого, он просто смотрел, записывал и копировал каждую мамину мысль, эмоцию и воспоминание, а потом сохранял это в собственной памяти.
Он был счастлив. У него была работа, и он выполнял то, что велела ему программа. Жизнь была хороша.
А потом внезапно все покатилось к чертям.
Все началось со спазма, прокатившегося по болевым рецепторам в ее мозгу. Мама ощутила это как невыносимую боль. Для Стринга это была электрическая буря, вызвавшая перенапряжение всех его субсистем. Шок ослепил его, и он потерял драгоценные секунды при перезагрузке. Когда он очнулся, мамины пульс и давление уже находились в свободном падении. Ее кровь затопил адреналин и гормоны стресса — последние, безнадежные попытки тела сохранить жизнь. Мама? Мама!
— Прости, малыш, — пробормотала Диана, его мать, — Это не твоя вина. Мы не думали, что все случится так скоро. Просто не хватило времени…
Стринг принялся отчаянно перебирать все микрофиламенты, сетью опутавшие ее мозг. Проблема, как он понял, заключалась в том, что он знал все деревья — все индивидуальные клетки, но не видел огня, пожиравшего лес.
А затем, следуя вдоль одного из филаментов, глубоко в лобных долях, где начался спазм, Стринг ощутил вкус крови. Он тут же сосредоточился на ее кровеносных сосудах. Они оказались тонкими и хрупкими, с растянутыми стенками — часть ее генетического наследия.
Все было в порядке. Тонкие и слабые, да, но достаточно прочные, чтобы… аневризма. В точке соединения двух основных артерий, глубоко в мозгу. Одна из артерий чуть надорвалась, и из нее вытекла кровь — достаточно, чтобы оглушить маму, но недостаточно, чтобы ее убить. Клетки мозга, которые окатила кровь, погибли, но у Стринга оставались записи. Только дайте ему время, и он заново загрузит воспоминания, приведет маму в норму.
Вторая артерия представляла большую опасность. Она была крупней и раздулась сильнее, и готова была лопнуть при следующем же скачке кровяного давления.
Стринг должен был помочь маме, должен был сохранить ей жизнь. Безжалостно высасывая из нее кровь, он начал штопать рассеченную артерию, начал обволакивать вторую крепкими нитями, чтобы починить позже…
Он услышал, как в дверь врываются санитары. Должно быть, их вызвало мамино ожерелье, сработавшее после того, как мама потеряла сознание и упала на пол.
Теплые ладони на холодной коже, пальцы, прижавшиеся к запястью и шее. Веки Дианы приоткрылись, но по-разному: правое целиком, левое едва-едва. Стринг увидел размытые пятна больничных халатов и услышал два голоса, мужской и женский.
— Фрау Вандербринк? Диана Вандербринк? Вы в порядке, мэм?
— Мой брат, — лихорадочно шепнула Диана.
Стринг видел глазами Дианы, как женщина неловко подняла руку и указала на висящее на шее «ожерелье жизни».
— Обещайте мне…
Ее голова бессильно повисла. Стринг увидел, как рука Дианы опускается и падает на грудь.
— Диана? Диана, очнитесь.
Мужчина говорил спокойно, но настойчиво. Стринг почувствовал, как усиливается давление на мамину руку.
— Нет реакции. Пульс на запястье не прощупывается.
— Нитевидный пульс в шее. Очень слабый и становится слабее. Поставьте ей капельницу и дайте атропин.
— Сердечный приступ?
— Навскидку? Да. Передайте в больницу, что у нас тут синий код[9]. Хочу, чтобы все были наготове, когда мы подъедем.
«Нет!» — беззвучно выкрикнул Стринг. Он ощутил слабое жжение, когда игла капельницы вошла в мамино предплечье.
— Искусственное дыхание? — спросил мужчина.
— Пока не надо. Приготовься. Я ввожу атропин.
Голос женщины был ровным, бездушным и отстраненным. Стринг почувствовал, как пальцы шарят по маминой шее в поисках пульса. «Нет! — кричал и умолял Стринг. — Оставьте ее в покое. Дайте мне время. Все, что мне нужно — это немного времени».
В маму хлынул поток лекарств. Он ощутил, как сердце нерешительно дрогнуло, а потом забилось сильнее. Кровь ринулась по кровеносным сосудам. Кровяное давление поднялось, и вторая аневризма разлетелась в клочки, как мокрый листок бумаги.
«Не плачь, малыш, — сказала Диана ласковым, но затухающим голосом. — Это не твоя вина. Не твоя вина».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
