Из аневризмы, как из шланга, полилась кровь, затапливая мозг.
— Я потеряла пульс. Есть только фибрилляция.
Звук рвущейся ткани. Стринг смутно осознал, что блузка мамы разорвана и валяется теперь на полу. Он чувствовал сильные толчки, от которых трещали ребра — кто-то опытный делал непрямой массаж сердца. Беда заключалось в том, что это было неверное решение неправильно поставленной задачи.
Толчки прекратились. Голоса зазвучали глухо, как будто издалека.
— Все готовы? Электроды на месте. Разряд!
Стринга пронзило молнией, и он отключился.
— Это она? Прошу вас, подтвердите, что вы ее опознали.
Майер опустил взгляд на тело Дианы и кивнул.
— Она.
— Пожалуйста, для протокола.
— Это тело моей сестры, Дианы Вандербринк. Я опознал ее.
Медбрат быстро прикрыл лицо покойной. Он дотронулся до пластины в ногах, и двойные двери разъехались в стороны. Подняв голову, Майер увидел длинный ряд смотровых с задернутыми занавесками по одну сторону коридора. Вторая представляла собой сплошную стену из стальных люков, как раз такого размера, чтобы можно было протолкнуть в них тело.
Медбрат покатил труп на каталке по коридору и скрылся из виду. Двери за ним закрылись.
— Примите мои соболезнования, герр Вандербринк, — сказал медэксперт.
В его голосе звучала профессиональная отстраненность — заботливость, скрывающая равнодушие. Похоже, он был из тех, кто оставляет все дела на работе и спокойно идет домой.
Майер кивнул. Он все еще был в смятении — даже сейчас, спустя двадцать четыре часа.
Медэксперт протянул Майеру небольшой конверт из коричневой оберточной бумаги.
— Личные вещи, обнаруженные на теле, — пояснил он. — Сережки, «ожерелье жизни» и все такое. В регистратуре вам помогут получить остальное. Еще раз выражаю вам соболезнования.
Майер наконец-то взглянул на него и протянул руку к конверту. Медэксперт проводил его к регистратуре и оставил на попечение удивительно милой женщины, получавшей, казалось, немалое наслаждение от работы с бумагами и бланками…
Майер сидел в гостиничном номере Дианы. Ее чемоданы и сумки валялись по всей комнате. Майер держал в руке «ожерелье жизни», принадлежавшее сестре.
Он чувствовал, как за глазницами, глубоко в черепе, зарождается боль — и гадал, просто ли у него болит голова, или это что-то серьезное, что-то фатальное.
«Я слишком молод, чтобы умереть».
Нечестная мысль. Он должен был горевать по Диане. Он должен был думать сейчас только о ней.
«Я слишком молод, чтобы умереть».
Майер заметил читалку сестры, лежавшую на прикроватном столике. Он положил рядом с ней ожерелье. Экран устройства еще секунду оставался темным, затем засветился.
— Голосовой ввод, — приказал Майер.
«Пароль?» — отозвалась читалка.
Майер улыбнулся. Диана заставила устройство говорить голосом их матери — серьезным и даже суровым, но с чуть заметной смешинкой. Как будто она знала, что все в конечном счете лишь шутка.
— Я веселая панда.
Принято.
Читалка включилась, и с экрана на него взглянула Диана.
«Майер, мне жаль, что ты смотришь это».
Лицо Дианы было серьезным, однако затем сестра улыбнулась и бросила взгляд на Майера поверх дисплея.
«Стыдно признаваться, но я рада, что с этим пришлось разбираться тебе, а не мне. Я устала устраивать похороны».
— Язва, — проворчал он и улыбнулся.
«А теперь нам надо поговорить. Помимо очевидного, у меня для тебя плохие новости, хорошие и снова плохие, — сказала Диана и перевела дыхание. — Плохие новости, понятно, заключаются в том, что я мертва или умираю. Я от этого не в восторге, и ты тоже. Ты знаешь, что я хочу сделать и как. Это в моих медицинских распоряжениях. Я не хочу снова пережить это. Я помню Кристину и Джимми и все эти чертовы трубки и иголки. Не вздумай обречь меня на это».
«Это первая плохая новость. Теперь хорошая. Стринг работает. Это заметно по мелочам, но он работает. Он говорит со мной мысленно, ну ты в курсе. То, чего ты не знаешь — это как я себя чувствую. Ко мне возвращается аппетит, Майер. Головные боли пока не отпускают, но становятся слабее. Я просто чувствую себя лучше. Не знаю, как это объяснить, но он работает. А теперь последняя плохая новость».
«Новый имплант не готов. Мастерская испортила слепок и микросхемы. Им придется начать снова — и даже после этого для завершения работы потребуется несколько месяцев».
«Мне жаль, Майер. Жаль, что мы не сделали так, как я хотела, — чтобы ты был первым. Сейчас уже слишком поздно. Мы близнецы. Мы кинули кости, и ты остался в проигрыше».
Диана взглянула на него. Казалось, она сейчас расплачется.
Она потянулась, чтобы выключить устройство.
«Мне жаль, Майер. Я люблю тебя, и мне очень, очень жаль».
Экран почернел.
Майер оттолкнул читалку. Окинул взглядом багаж сестры, ее вещи, ее зубную щетку с миленькой ручкой в виде котенка.
Затем он взял со стола ожерелье Дианы и надел через голову.
«Я слишком молод, чтобы умереть».
— Я слишком богат, чтобы умереть.
Майер подтолкнул свои медицинские документы, аккуратно сложенные в папку, по грязной столешнице к человеку, известному ему как Пун. Майер чувствовал, как пот течет по воротнику и заливает подмышки. Пот был плохим признаком. Его можно было трактовать по-всякому. Может, просто тропическая жара, а может, и лихорадка. Последнее означало бы, что он опоздал.
Пун безразлично отстранил папку и, вооружившись ножом и вилкой, с нарочитой неторопливостью доел ланч. Майер возился с тарелкой, размазывая по ней еду, но так ни к чему и не притронулся. У него не было аппетита, а от запаха съестного мутило.
Они сидели в тени навеса в одном из тысяч безымянных уличных ресторанчиков Джакарты. Легковушки, грузовики, мотоциклы и мопеды, перегруженные пассажирами, сумками и коробками, с ревом проносились мимо, всего в паре дюймов от них.
Посетителей кафе и поток машин разделяли только ржавеющие ограничители и декоративная железная оградка по пояс высотой.
В воздухе висел удушливый запах гари, бензиновых выхлопов и солярки, приправленный ароматом специй и океанской соли. Пун покончил с ланчем и отодвинул тарелку. Протер лицо и губы салфеткой, бросил ее на тарелку и лишь затем открыл папку.
Медицинские записи он попросту пропустил и сразу перешел к последней странице. Колонки и числа — состояние финансовых счетов Майера — вот что было по-настоящему важно.
Вчитываясь, Пун вытащил из кармана безрукавки сигарету и зажигалку. Прикрывая пламя ладонью, прикурил. Затем, откинувшись в кресле, сильно затянулся и выпустил из уголка рта струю дыма. В ноздри ударил приторно-сладкий запах ката. Пун уселся прямо и засунул листок обратно в папку. Вновь затянувшись, он ткнул пальцем в Майера сквозь дымное облако и заявил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
