Алистер смотрел на валявшиеся на полу перчатки и на ее руки.
— Вы не можете быть… — Он не договорил, борясь с искушением воспользоваться этой невероятной возможностью.
Она сняла шляпку и бросила на кресло.
— Нет, — сказал он.
Она принялась расстегивать накидку.
— Мне тридцать один год, — сказала она. — И мне хотелось бы, чтобы кто-то сорвал мои розочки, прежде чем они начнут ронять лепестки.
Глава 12
Выражение его величественною патрицианского лица было настолько забавным, что Мирабель рассмеялась бы, если бы не нервничала так сильно. Но она тряслась от страха.
— С этим не шутят, — произнес он.
— А мне не до шуток, я серьезна, как никогда.
Он сказал, что скучал по ней. Что испытывает к ней чувства. Возможно, это всего лишь вожделение, но ведь она чувствует то же самое.
Она так давно не испытывала желания, так давно мужчина не отвечал ей взаимностью. Она вела себя сдержанно с Уильямом и сохраняла свою добродетель ради чести. Она позволила мужчине, которого любила, уйти из чувства долга. На этот раз она не станет думать о чести и долге. Она поступит так, как велит ей сердце.
Она и мистер Карсингтон были одни, и на этот раз они находились не под крышей дома ее отца или в гостинице. Никто не видел, как она входила в его спальню, и никто не увидит, как она выйдет оттуда. Такой шанс нельзя упустить.
Она не хотела умирать девственницей. Хотела познать страсть с мужчиной, к которому ее влечет. Заняться с ним любовью.
Он шагнул к ней. Она попятилась.
— Вам следует застегнуть эти пуговицы, — строго сказал он. — Или я застегну их сам. — Он снова шагнул к ней.
Она отступила.
Комната была несколько меньших размеров, чем его спальня в Олдридж-Холле. Мебель и его вещи загромождали путь, оставляя ему мало места для маневра. Она понимала, что он побоится опрокинуть стул или стол или уронить какую-нибудь бьющуюся вещь, которых в комнате великое множество. Ведь на шум сбегутся слуги.
Он осторожно хромал за ней следом, а она отступала, расстегивая дрожащими пальцами пуговицы на накидке.
— Мисс Олдридж, это очень опасная игра, — сказал он. — Нас могут услышать.
— В таком случае говорите тише, — прошептала она.
Она вскочила на кровать и, торопливо стряхнув с плеч накидку, бросила в него, попав ему в лицо. Он на мгновение задержал ее у лица, потом прижал к груди.
— Вы не должны так делать, — хрипло пробормотал он. — Жестоко так поступать со мной. Она хранит… — он судорожно глотнул воздух, — она хранит ваше тепло и запах.
У нее неистово заколотилось сердце.
— Это в высшей степени неразумно, — проговорил он. — И несправедливо.
— Вы не оставляете мне выбора, — возразила она. — Вы и ваша честь, черт бы ее побрал!
— Вы не должны этого делать, — сказал он. — Не должны.
— Другого шанса у нас никогда не будет, — промолвила она.
«Другого шанса у нас никогда не будет».
Алистер пытался убедить себя, что это не имеет значения. Он не мог обесчестить ее здесь, как и в доме ее отца.
Она сражалась с застежками своего платья. Они были на спине. Он мог бы без труда расстегнуть их.
Он сжал кулаки и стоял не двигаясь.
Без его помощи она не сможет снять платье. Он не должен помогать ей.
— Я всю жизнь выполняла свой долг, — продолжала она, пытаясь повернуть платье задом наперед, чтобы добраться до пуговиц и тесемок. — Я не жалею об этом. По крайней мере не очень. Но я знаю, что буду сожалеть о вас.
— Моя дорогая!
— Не говорите так!
— Но вы действительно мне дороги. Если бы не… Но мы не можем. Нам надо поговорить. Умоляю вас, не раздевайтесь. Невозможно говорить разумно, когда вы это делаете.
— Я всегда была очень разумна, — произнесла она. — Всегда делала то, что правильно. Почему бы мне хоть раз не поступить неправильно?
— Вы можете это сделать, но в другой раз. Не сейчас.
— Вы сказали, что скучали по мне, что без меня чувствовали себя несчастным, — напомнила она. — Когда вы вернетесь в Лондон, там будут другие женщины, которые заставят вас забыть обо мне. А у меня не будет никого похожего на вас. Я не хочу сожалеть о том, что упустила этот шанс. Разве вам не понятно? Мое время истекает.
Она перестала возиться с застежками и ухватилась за столбик кровати. Подняв правую ногу, она расстегнула сапожок и, едва не потеряв равновесие, сняла его.
Он шагнул к кровати, чтобы остановить ее.
— Даже не думайте, — предупредила она. — Я так нервничаю, что могу закричать.
Алистер отступил на шаг. Она нервничает. Похоже, от ее храбрости скоро не останется и следа, подумал он, моля Бога, чтобы это произошло раньше, чем исчезнет его решимость. До того, как он забудет о чести. Он должен притвориться. Это он умеет.
Он отошел, смахнул с кресла ее шляпку, сел и сложил руки на коленях.
— Ладно, — сказал он. — Снимайте с себя всю одежду. Лежите на постели голая, если желаете. Все это я видел раньше и увижу еще не раз. Как вы изволили заметить, в моей жизни были и будут другие женщины. Я меняю их как перчатки.
Он увидел, как в его сторону пролетел другой сапожок. К счастью, сапожок был мягкий, а ковер толстый. Сапожок приземлился почти неслышно.
Затем последовали подвязки.
Алистер уставился на носки своих сапог.
Что-то мягкое, невесомое опустилось на его голову. Он схватил это и открыл глаза. Это был чулок.
Второй чулок приземлился у его ног. Он уставился на него, ероша волосы.
Что-то снова пронеслось мимо, и на его колено упали шелковые панталоны, сразу соскользнувшие на пол.
Он хотел сделать вид, будто не заметил их, но это было выше его сил. Воображение нарисовало ему светло-рыжие кудряшки в…
Ее огненные волосы рассыпались по плечам, платье было сдвинуто набок. Подол задран до бедер. Она развязывала тесемки нижней юбки. Когда он увидел ее впервые, то обратил внимание на ее щиколотки и икры. Алистер знал, что они красивой формы. Но он еще не видел ее длинные стройные ноги.
На сгибе под левым коленом он заметил родинку.
— Мисс Олдридж, — заплетающимся языком проговорил он. — Мирабель.
— Мне еще никогда не приходилось расстегивать платье изнутри, — сказала она. — Это нелегкая задача. — Она спустила нижнюю юбку и, переступив через нее, взглянула на него.
— У вас очень красивые ноги, — сказал он. «Пожалуйста, прикройте их», — следовало бы ему добавить. Но от этого ничего не изменилось бы.
Она взглянула на свои ноги.
— Да, ноги у меня действительно красивые. Но их никто не видит. Все остальное у меня тоже достойно внимания. Жаль, что все это никому не нужно!
И тут он понял, в чем ее беда.
