Фру Шёблум? Она живет где-то здесь, в Нортелье… Неужто она хочет продать Столярову усадьбу? Она, верно, не в своем уме… Спросить бы у нее. Да, а почему бы нет?
— Ты знаешь фру Шёблум? — спросил он Чёрвен.
— А то не знаю, я всех людей на свете знаю.
— А где она живет?
— Где она живет? — переспросила Чёрвен. — Она живет в желтом доме, а неподалеку от него ость конфетный магазин, а совсем рядом — игрушечный.
Пелле молча размышлял. И У него все больше и больше болел живот. Наконец он вскочил со скамейки.
— Пошли, Чёрвен, искать фру Шёблум. Я хочу поговорить с ней.
Удивленная Чёрвен весело вскочила с места.
— А что скажет дядя Мелькер?
Пелле такой вопрос тоже приходил в голову, но сейчас он не хотел об этом думать. Он хотел найти фру Шёблум. Стареньким тетям Пелле обычно нравился, может, и ничего, если он ее спросит… Ой! Он сам толком не знает, про что ее спросит. Он знал только, что дольше невозможно сидеть сложа руки.
Чёрвен много раз бывала с мамой и папой в гостях у тетушки Шёблум. И все-таки найти желтый дом она не могла. Но она нашла полицейского и спросила его:
— Где тут конфетный магазин, который совсем рядом с игрушечным?
— Тебе нужно, чтобы все было в одном месте? — рассмеялся полицейский. Но потом, немножко подумав, сообразил, что она имела в виду, и показал детям дорогу.
И они побежали дальше по тесным, маленьким улочкам, мимо уютных домишек и нашли наконец конфетный магазин, который находился совсем рядом с игрушечным. Чёрвен огляделась.
— Вот! — показала она пальцем. — В этом желтом доме живет тетушка Шёблум.
Дом был невысокий, двухэтажный, с небольшим садиком и дверью, выходившей прямо на улицу.
— Позвони ты, — сказал Пелле. Сам он не решался.
Чёрвен надавила пальцем на кнопку звонка и долго не отпускала. Потом они стали ждать. Они ждали долго-долго, но никто не пришел и не открыл им двери.
— Ее нет дома, — сказал Пелле, сам не зная, огорчаться этому или нет. Вообще-то хорошо, потому что трудно разговаривать с незнакомыми людьми, но все-таки…
— Зачем же тогда у нее радио орет? — спросила Чёрвен, приложив ухо к двери. — Неужто ты не слышишь, как поют: «Весело было в субботу в дупле…»?
Позвонив еще раз, Чёрвен изо всех сил забарабанила в дверь. Но никто не отозвался.
— Она должна быть дома, — заявила Чёрвен. — Пойдем посмотрим с другой стороны.
Они обошли дом. Позади него, прислоненная к окну второго этажа, стояла лестница. Сквозь открытое окно слышались громкие звуки радио. Теперь они совершенно отчетливо слыхали, как «весело было в субботу в дупле…».
— Тетя Шёблум! — закричала Чёрвен.
Никакого ответа.
— Влезем наверх и посмотрим! — предложила Чёрвен.
Тут Пелле испугался. Так, наверное, нельзя влезать в чужой дом. Это надо совсем рехнуться! Но Чёрвен была непреклонна. Она подтолкнула его к лестнице, и, хотя ноги у него подкашивались, он полез наверх.
Уже на полпути он раскаялся, что послушался Чёрвен, и хотел было повернуть назад. Но не тут-то было: следом за ним карабкалась Чёрвен, а уж мимо нее никто бы не проскользнул.
— Быстрее! — сказала она, безжалостно подталкивая его наверх.
Испуганный, он полез дальше, лихорадочно соображая, что он скажет, если в комнате кто-то есть.
В комнате, конечно, кто-то был — наверное, Столярова жена. Она сидела на стуле спиной к окну; некоторое время Пелле в ужасе рассматривал ее затылок, потом кашлянул. Сначала тихо, а потом громче. Сидевшая на стуле старушка вскрикнула и обернулась; он увидел, что это и вправду Столярова жена, фру Шёблум. Именно такой он себе ее и представлял. Она была ужас какая старая, вся в морщинках, с седыми волосами, но с добрыми глазами и задорным носиком. Она смотрела на Пелле, словно на привидение.
— Я вовсе не такой страшный, как кажусь, — заверил ее дрожащим голосом Пелле.
Тетушка Шёблум рассмеялась:
— Вон что? Значит, ты вовсе не такой страшный, как кажешься?
— Да нет, он совсем не страшный, — успокоила ее, заглядывая в окошко, Чёрвен. — Здравствуйте, тетушка Шёблум.
Тетушка Шёблум всплеснула руками:
— Лопни мои глаза, коли это не Чёрвен!
— Да, это по мне видно, — подтвердила Чёрвен. — А это Пелле. Он хочет купить Столярову усадьбу. Можно?
Тетушка Шёблум расхохоталась, — сразу заметно, что она была хохотушка, — и сказала:
— Я не привыкла заключать сделки с людьми, которые торчат за окном. Пройдите-ка лучше в комнату.
Говорить с тетушкой Шёблум оказалось вовсе не так трудно, как вначале думал Пелле.
— Есть хотите? — первое, что она их спросила.
Подумать только, какое отличное начало!
Она повела их вниз в кухню и угостила бутербродами и молоком, бутербродами с ветчиной, бутербродами с сыром, бутербродами с телятиной и с огурцом. Настоящий пир! Уплетая бутерброды и запивая их молоком, они успели ей все рассказать. О Маттссоне, о Карлберге и о Лотте, о Вестермане и об Юкке, о Мосесе и о Туттисене, о Юм-Юме и о Боцмане и обо всем, что случилось на Сальткроке.
Особое внимание Чёрвен уделила Лотте Карлберг.
— Пунгало, — презрительно сказала она, — вот уж дурища, верно, тетя Шёблум?
Да, тетушка Шёблум согласилась с ней, что строить «пунгало», по крайней мере на Сальткроке, может только дурища, а снести Столярову усадьбу — ничего глупее она никогда не слыхала!
«Не хватало еще мозолей, — думал Мелькер. — В один день и мозоли, и литературная премия, и еще не знаю что, — это уж чересчур!» Но он решительно мчался вперед в сопровождении Юхана с Никласом. Нельзя было терять из виду Маттссона. Его уродливый полосатый костюм вел их по улицам, точно путеводная звезда, и привел в небольшой желтый дом, утопающий в кустах ракитника и жасмина.
Не успел Маттссон позвонить, как рядом с ним вырос Мелькер. Никто не может помешать ему участвовать в разговоре с хозяйкой усадьбы.
Директор Карлберг обозлился:
— Нет, господин Мелькер, уходите! Вам тут делать нечего!
— Имею я право говорить с фру Шёблум, если хочу? — с горечью спросил Мелькер.
Маттссон смерил его холодным взглядом:
— Я полагаю, господин Мелькер, что вам ясно: я — поверенный фру Шёблум. Неужели вы думаете, что вам поможет, если вы с ней переговорите?
Нет, Мелькер слишком хорошо знал, что не поможет, но он должен попытаться, и пусть кто-нибудь посмеет ему помешать!
Дверь отворилась. На пороге стояла фру Шёблум. Маттссон представил директора:
— Директор Карлберг, который покупает Столярову усадьбу.
Он делал вид, что не замечает Мелькера. Фру Шёблум, поздоровавшись с директором Карлбергом, осмотрела его с ног до головы. Мелькер деликатно кашлянул. Только бы она обратила на него внимание — она бы, может, поняла, что речь идет о жизни и смерти.
Но фру Шёблум не видела Мелькера; глядя на Карлберга, она спокойно и тихо сказала:
— Столярову усадьбу я уже продала.
Ее слова прозвучали словно гром среди ясного неба. Маттссон, как баран, уставился на нее:
— Продали?
— Продали? — переспросил Карлберг. — Что вы хотите этим сказать?
Мелькер побледнел. Все было кончено. Больше не оставалось никакой надежды. Не все ли равно, кто купил усадьбу, — для него и для его детей она потеряна навсегда! И он знал об этом заранее. Странно, однако, что, когда это подтвердилось, ему стало так больно.
Юхан с Никласом заплакали. Они плакали молча. Тщетно пытались они удержать горькие слезы. Ими овладела усталость, да и кому повредит, если они поплачут.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил хозяйку Маттссон, обретя наконец дар речи. — Кому вы ее продали?
— Пойдемте со мной, увидите, — сказала фру Шёблум, открывая парадную дверь. — И вы тоже, — сказала она Мелькеру и его плачущим сыновьям.
Мелькер покачал головой. Он не хотел видеть того, кто купил Столярову усадьбу, лучше даже не знать, кто он. Но тут из дома раздался внезапно голос, который он тут же узнал:
— У дяди Мелькера — настоящая хватка, уж поверь мне, тетя Шёблум!
В желтом доме был небольшой переполох. Директор Карлберг жутко разозлился. Он бушевал и орал, дымя сигарой прямо в лицо багрово-красному Маттссону:
— Я вам этого не прощу! Объясните, господин Маттссон, что это значит, а потом можете убираться на все четыре стороны!
Бедняга Маттссон весь сжался в своем уродливом полосатом костюме. Неожиданно он стал маленьким и кротким.
— Ничего не поделаешь, — тихо ответил он. — Она упряма, как старая коза.
Фру Шёблум стояла к ним спиной, но при этих словах она обернулась:
— Да, она такая. И к тому же еще прекрасно слышит.
— Если не орет радио, — вставила Чёрвен.
Мелькер заключил Пелле в объятия, крепко прижав к сердцу.
