Он прошел в свой угол и опустился на пол рядом с Шамякой.
Шамяка подвинулся, давая место, сказал, показывая на дальний бугор:
— Слышь, Алексеи, что я тебе скажу! Ось я уже давно наблюдаю: покажется на том бугорке фриц, посмотрит по сторонам и — хоп униз! Шо они там, морскую воду пьют, чн шо?
Он не договорил. На бугорке действительно появился очередной немей и, поспешно осмотревшись, юркнул вниз, под уклон, туда, где море подступало к самому подножью равелина.
— Погоди, погоди! — оживился Знмсквй. — Да ведь это они накапливаются! Вот гады! Ведь там, под берегом, до самых стен можно незамеченным дойти!
— От и я думаю, что накапливаются! — согласился Шамяка. — Надо лейтенанту сказать1.
Остроглазов еще не вернулся, и Зимский, вскочив, бросился его искать.
Он встретил лейтенанта во дворе, когда тот возвращался от Евсеева. Лейтенант шел, смотря себе под ноги, отфутболивая камешки, встречающиеся на его пути. Выслушав взволнованный доклад Зимского, он помрачнел и заторопился:
— Экие сволочи! Я сейчас! Будьте наготове — я вновь к капитану третьего ранга!
Когда Зимский вернулся в секцию, картина нс изменилась: все так же, словно работала какая-то детская игрушка, появлялся на вершине солдатик и тотчас же исчезал, уступая место другому.
— И как давно все это? — кивнул на бугорок Зим-скнй.
— Та уже минут сорок! — ответил Шамяка.
— Ну и дурак! — разозлился Зимский. — Сразу нужно было доложить!
— Э-э, нет! — протянул Шамяка.— От я раз «сразу» доложил, так потом месяц не мог людям в глаза смотреть!
Предчувствуя интересный рассказ, кто-то хихикнул, люди сдвинулись поближе. Однако Шамяка, будто это его нс касалось, продолжал наблюдать за бугром.
— Ну? — заинтересовался и Зимский.
— А что «ну»? — махнул рукой Шамяка. — Вот лейтенант Шуляков тоже приказывал: «Увидишь — сразу доложи!» И докладывали ему... Только и слышишь: «Товарищ лейтенант, справа вражеские танки!», «Товарищ лейтенант, за бугром немецкое орудие!» Все докладывали, а вот мне не везло! Не везло — и все тут! Ничего не могу первым заметить Зависть меня взяла и досада! Неужто, думаю, хуже я тех сопляков, что только вчера научились по боевой тревоге «спиральные сапоги» мотать?
Только раз идем мы ночью на разведку. Я во все глаза смотрю. Ну, думаю, пусть я лопну, если первый нс доложу лейтенанту Шулякову. Идем. Слева — поля, огороды, справа лесок. Ночь темная, луна где-то за тучами, ночные птицы жалостливо кричат. Я все поближе к лейтенанту держусь—молодняк оттираю. Вдруг—глядь! (луна па миг проглянула) - - немецкий часовой! Стоит себе посередь поля и в ус не дуст! Я аж захолонул: «Товарищ лейтенант! Слепа—фрицевскнй часовой!»—и показываю ему на темную фигуру, шагов этак на двести от нас. А он так спокойно: «Товарищ Шамяка! Поручаю вам его обезоружить!»
Что ж вы думаете? Эти зеленые первогодки даже фыркнули. Ну, думаю, погодите! Тут — боевое задание, а они!
Приложил я руку к пилотке, дескать, все будет в порядке, нож в зубы и ползком к часовому. Ползу, не дышу! Вот уже близко — несколько шагов. Смотрю, на нем одежда, как на скелете, болтается! «Что, — радуюсь, — исхудал, сволочь, на нашей землице?» VI уже хотел было на него прыгнуть, как тут снова луна выкатилась. В а-а! Вот чертовщина!! Стоит огородное пугало, а вместо головы на нем каска немецкая надета! Не помню, как я вернулся к своим, а сам аж горю от стыда.
— Ну, здесь-то дело ясное! — перебил Зимский. — Сейчас лейтенант доложит Евсееву...
Узнав обо всем, Евсеев приказал как можно лучше укрепить северный сектор обороны. Отсюда, с севера, стены равелина опирались на крутой пятнадцатиметровый обрыв, с узкой прибрежной полоской у подножья. Этой полоски не было видно из бойнни, и, очевидно, именно там готовились к атаке враги. Юрезанский, ощутив всю ответственность, которая ложилась на его сектор, сам устанавливал полученные дополнительные пулеметы. Но, раздавая пулеметные ленты, он впервые произнес неприятные. но неизбежные слова:
— Зря не палить! Боезапас на исходе! Бить только наверняка!
На крыше уже лежали гранатометчики, а так как гранаты тоже кончались, в ход пошли пятикилограммовые подрывные патроны со специально приспособленными запалами.
Все было готово к «встрече». На каждый срез обрыва смотрели дула пулеметов и автоматов; гранатометчики, лежа, занесли для броска руки — ждали сигнала.
А в секторе лейтенанта Остроглазова наблюдали за бугром. Вот еще одни немецкий солдат показался на его гребне и тотчас же скатился вниз. Больше никто не появлялся.
— Кончились! — провозгласил Шамяка. убедившись, что желтая плешина бугра продолжает пустовать.
Остроглазов мигом схватил телефонную трубку:
— Товарищ капитан третьего ранга? Докладывает лейтенант Остроглазов. Все! Да, больше нету. Очевидно, сейчас пойдут!
Получив предупреждение, бойцы Юрезанского впились глазами в срез обрыва. И вдруг над ним стали медленно расти блестящие зеленые каски. И когда вслед за касками показались десятки настороженных шаряшнх глаз, Юрезанский хрипло крикнул:
— Огонь!
Засвистели пули, разъедая срез обрыва, поднимая фонтанчики песка и земли. Раздались крики и стоны. Убитые летели вниз, увлекая за собой живых, и вот уже все беспорядочно катились к подножью, как это бывает при обвале в горах.
— Гранаты! — неистовствовал Юрезанский.
И вслед смятой, барахтающейся массе тел полетели черные кубики и комочки, такие безобидные с виду и беспощадно довершающие свое дело там, на земле.
В грохоте разрывов потонули душераздирающие крики. Тяжелая, плотная туча пыли, образовавшаяся внизу, медленно поплыла вверх, и, когда она достигла среза обрыва, все уже было кончено.
Атака захлебнулась в самом начале...
К полудню разыгрался резкий четырехбалльный ветер. Он шел с моря и, кроме желанной влаги, нес щемящие душу запахи иода и смоленой пеньки. Ворвавшись в развалины равелина, он поднял тучи пыли, пронесся по коридорам, приятной волной ударяя в разгоряченные липа. И люди, мучимые жаждой, немного приободрившись, широко раскрывали рты навстречу прохладной струе. Гордые, как каравеллы, облака величественно плыли на восток, и по земле вслед за ними бесшумно скользили торопливые тени. Оставив на КП Калинина, Евсеев пришел к себе в кабинет. Впервые все тут показалось ему чужим. Так бывает, когда зайдешь в комнату, в которой стоят уже упакованные вещи для переезда на другую квартиру.
Итак, решено уходить сегодня ночью, а пока... Пока ни один немецкий солдат не должен ступить на эти камни!
Тяжелый гул донесся сквозь стены: немцы, готовясь к переправе, бомбили южный берег бухты. Уже давно не пропадала над городом гигантская туча дыма н пыли, уже давно без счета н времени сыпались с неба немецкие бомбы, а со всех сторон беспощадно надвигался на Севастополь, все уже сжимаясь, как кольцо удава, железный грохот многодневного боя, н все же, когда в городе рвались вражеские фугаски, Евсеев болезненно морщился, словно страдал зубной болыо. Так со страдальческой гримасой капитан 3 ранга открыл сейф, высек искру н прямо в нем спалил все содержимое. Затем достал из яшика круглую печать части и. выйдя на балкон, далеко швырнул ее в море. Вернувшись, он вытер о штаны руки, будто сделал нехорошее, темное дело.
Немного постояв, он решительно подошел к телефону:
— Остроглазое!
— Петь, товарищ капитан третьего ранга!
— Оставь кого-нибудь за себя — и немедленно ко мне!
То же самое было приказано Булаеву и Юрезанскому.
Все трос появились необыкновенно быстро, и Юрезан-ский, войдя последним, с силой захлопнул дверь. Подхваченная сквозняком, взметнулась из сейфа бумажная гарь и закружилась черными бабочками, медленно оседая на пол. Командиры секторов молча, как зачарованные, смотрели на нее, пока она вся, до последней пылинки, не коснулась пола.
— Да! — жестко сказал Евсеев, когда глаза обратились на него. — Сегодня ночью мы оставляем равелин! За этим я и вызвал вас сюда!
Неужели всего несколько дней прошло с тех пор, как они тут же. в этом кабинете, получали сектора обороны? Тогда это были еще мальчики, смутно представлявшие себе встречу с врагом, теперь перед капитаном 3 ранга стояли воины с опаленными лицами, ввалившимися щеками и холодным блеском слишком много увидавших глаз. Никто из них не задавал вопросов, никто не проявлял признаков радости (до ночи нужно было еще дожить!) — просто ждали, что командир скажет дальше, готовые выполнить любой приказ.
Евсеев по достоинству оценил это молчание.
— Что скажете?
Юрезаискин сдержанно кашлянул — «гм», Булаев стоял молча, сжимая огромные кулаки, Остроглазое потерянно произнес:
Неужели оставим?
Внезапно Евсеев вскипел:
