Здесь вот, в бабушкином саде
Я любуюсь розой чайной
В предночной звездной прохладе,
В эйфории чрезвычайной
Это незатейливое стихотворение показалось ему довольно неплохим. Он даже решил записать стих в одном из своих блокнотов. Всего блокнотов у него было три: один – для записи информации, которую Ирина выделяла красным маркером, второй – для умных мыслей, третий – для стихов.
Запечатлев поэтические строки в блокноте, Дмитрий Сергеевич решил прогуляться по двору. Подойдя к хлеву, он поймал себя на мысли, что все еще хочет заглянуть в него, несмотря на то, что там нет никакой живности.
Бабушка Агафья не держала никакой живности: в восемьдесят восемь лет трудно следить не то что за животными, но и за собой.
Побродив с полчаса по двору, политик зашел в дом, принял небольшую дозу «Сан драйва», и лег спать.
10
Зайдя в кабинет Кузьмича, Иванов оповестил его – о том, что к ним в гости пришёл бывший горе-слесарь, который теперь занимает почетное место в городской Думе. Механик, увлечённый чтением журнала, никак не отреагировал. Тогда Юрий рассказал ему про Боцмана, который безуспешно чистит свой прогнивший радиатор и ругает свою долю.
Юрий Иванов рассказывал всё в жестах и в лицах, но Василий Кузьмич остался равнодушным. Лишь в самом конце рассказа – когда Иванов изображал, как Алексей бросает на землю прут для чистки сот, он оживленно закивал, усмехнулся, и, закрыв журнал, сказал: «Да, клоун этот Лёха Боцман…»
Зная, что Кузьмич больше ничего весёлого и интересного не скажет, шофер пожелал ему приятного чтения и вышел из кабинета.
Выйдя из административного здания, Иванов увидел Дмитрия Грымова. Политик был в потертом джинсовом костюме и старался держаться просто.
– Здравствуй, Юрий Викторович… – Сказал он своему старому знакомому.
– Здоровкались уже, Дмитрий… – Ответил шофер с ехидной улыбкой. – Как тебя там, по отчеству… Прости, не помню.
– Не обязательно. Как живете?
– Живем, как видишь. – Бесцветно ответил Иванов, глядя куда-то мимо собеседника. – Ладно, Дмитрий, извини, занят. Приходи, если хочешь, завтра – потрындим.
– Завтра – я занят. Ну, ничего, ничего. У вас завсегда работы – выше крыши. А я слыхал, у вас молодой слесарь работает? Как он? нечего, держится?
– Держится, чего ж ему не держаться. Работает получше чем ты в свое время. За бугор бегает, как положено. Ни всегда, правда, но, если кому в ремонте помогает, так исполняет работу гонца исправно. Ладно, товарищ депутат, извиняйте, дел у меня – во. – Шофер провел ребром ладони на уровне шеи. Иванов беспечно улыбался, но его глаза холодно щурились. В этом прищуре Грым прочитал потаенное презрение и, чтобы хоть как-то смягчить его, предложил: – Давай как-нибудь в выходные в ресторан сходим…
– Не пьем мы, Дмитрий Батькович. Батон уже, почитай, два года в рот не берет. Я – полгода. Неделя – как курить бросил.
– Вот это вы молодцы. – Дмитрий душевно улыбнулся во весь рот, и протянул водителю руку. Но тот, вместо того, чтоб ответить старому знакомому такой же любезностью, озадаченно глянул на раскрытые ворота бокса и, скорчив кислую мину, хлопнул себя по затылку: – Вот дурья башка! Забыл, что у меня камера вулканизируется!
Иванов поспешил в бокс, а Грым, понимая, что спешка его бывшего коллеги мотивирована нежеланием общаться с ним, огляделся по сторонам и, завидев тучного человека в черном комбинезоне, двинулся к нему.
Человек в черном комбинезоне будто почувствовал, что его заметили, бросил баллонный ключ, которым крутил гайку колеса своего тягача, оглянулся – и превратился в ополоумевшего истерика. Лицо его исказилось гримасой ярости и густо покраснело, кулаки нервно сжались.
Подойдя к рассвирепевшему рабочему, Грым узнал в нем Георгия Чернова. Узнал не сразу: Чернов сильно поседел, сбрил усы, и стал еще толще, чем был тогда – пять лет назад, когда они были коллегами, и открыто проявляли антипатию другу к другу.
– Во, товарищ депутат пожаловал! – презрительно фыркнул Батон. Тут же невесть откуда появился Бузун и успокаивающе обнял коллегу за плечи: – Не ерепенься, Георгий. Держись, крепись, не бойся – и нечисть сдастся.
Дмитрий Сергеевич, будто не слыша слов своих бывших коллег, подошел к ним поближе, и, сделав глубокий вдох-выдох, заставил себя улыбнуться: – Здравствуйте, рабочий класс.
– Здравствуй, думающий класс! – Ухмыльнулся Чернов, нервно сбрасывая с себя руку беспечно улыбающегося Бузунова. – Ты пришел нам себя показать?
– Да. – Ответил вместо политика Николай Бузунов. – Себя показать, нас посмотреть.
Батон уже почти успокоился, но Бузун делал ему скрытые мимические знаки – то подмигивая, то мелко кивая, чем только мешал своему коллеге полностью придти в себя.
– Как живете-поживаете?
– Живем помаленьку. – Ответил Бузун, как-то двусмысленно улыбаясь депутату. – А вы как, Дмитрий… Кстати, я не знаю, как вас по отчеству… Я за вас не голосовал. Вы ведь не в обиде?
– Вовсе нет. Каждый выбирает себе кого хочет, когда хочет, и сколько хочет.
– Каждый выбирает кого хочет, когда хочет, и сколько хочет. – Повторил Бузун, беспокойно поглядывая на Чернова, который, казалось, снова начал выходить из себя. Батон сновал возле своего грузовика, нервно комкая в грязных руках ветошь. – Георгий, ты бы повременил с работой… пообщался бы с политиком… Когда еще с умным человеком поговоришь-то?..
Батон положил ветошь на колесо «КАМАЗа», повернулся к Дмитрию: – Скажи нам, депутат, что ты в нашем городе, как умный человек, сделал, а…
Грым в легком замешательстве потупил взгляд, сбросил щелчком пальцев невидимую пылинку с рукава джинсовой куртки, и неопределенно пожал плечами: – Кое-что. Не все сразу.
Батон хотел что-то сказать, но его внимание отвлек подошедший к нему Степан Касанов. Увидев Степу, Георгий Чернов улыбнулся ему: – Здорова, боец…
– Доброе утро, – промолвил Степа, пожимая ладонь водителя и удовлетворенно улыбаясь.
Батон вынул из кабины «КАМАЗа» тормозные колодки.
– Видал, как износились?.. Тащи их в токарку, и… Что с ними надо делать?
– Обрубать.
– А потом?
– Знаю, что потом.
– Знаю, что потом… – Чернов шутливо передразнил парня. – Чего ты такой мрачный сегодня? – Не дождавшись ответа, он задал очередной вопрос: – Что-нибудь случилось дома?.. Степка…
– Нет, – нехотя ответил парень, глядя куда-то в сторону. – Дома ничего не случилось…
– А что? На любовном фронте что-то?
Касанов усмехнулся, отвернулся. Батон громко засмеялся.
– Женщина бросила, да?.. Не горюй. Бабы – это дело наживное. Сегодня есть – завтра нет, завтра нет – послезавтра есть…
– Да я знаю. – Сказал Степан, и, взяв колодки, послушно пошагал в направлении токарного цеха.
– Как сделаешь работку, я тебя пивком угощу. – Крикнул Георгий ему вслед. – Хорошо?
– Хорошо-хорошо…
– Вот, видишь, паря работает. – Обратился Батон к политику. – Вот это в натуре умный человек. Сравни с собой – что сейчас, что тогда… Сравниваешь?
– Сравниваю. – Как можно спокойнее ответил Грым. При этом лицо его стало хмурым, на скулах заиграли желваки. – Что тогда – это да, согласен. Но вот сейчас – знаете ли, управление городом – дело не столько своего ума, сколько вообще, положения – как экономического, так и социального. И то, и то – дело социума, верхов, низов. Это такая кухня… Неужели вы вообще не представляете!..
– Представляем. – Бузун успокоительно замахал руками, улыбнулся. – Представляем. Мы даже, представь, Дмитрий… Как тебя все-таки, по отчеству?
– Бузун, а ты как был ехидно-ушло-противно-скотской личностью, так и остался! – Выдохнул Грым, уже не скрывая своей накипевшей злости. Затем он с презрительной ухмылкой сверкнул глазами на шоферов, которые нагло смеялись с него, и, круто развернувшись, энергично пошел в сторону ворот.
У ворот он увидел Василия Кузьмича, который, будто не замечая его, спешно вынимал из кармана брюк мобильный телефон.
«Вот так-то! даже механик – совесть и авторитет автоколонны – не желает меня видеть! И это только из-за того, что я, не очень удачливый слесарь по ремонту автомобилей, теперь являюсь депутатом городской Думы! Неужели зависть точит даже таких совестливых людей, как Кузьмич?!» – С этими мыслями Дмитрий Сергеевич покинул территорию автоколонны и зарекся больше никогда на нее не заходить, даже если Василий Валерьевич будет грозить ему смертной казнью.
11
Задремавший охранник, услышав хлопок входной двери, встрепенулся.
– Я к Николаю Георгиевичу. – Пояснил вошедший человек. – К психологу.
– Я понимаю. – Не сразу ответил охранник, с интересом вглядываясь в лицо вошедшего. – На втором этаже, вторая дверь направо.
Лицо это показалось охраннику интересным тем, что цвет его контрастировал с цветом рук. Руки посетителя были бледными, а лицо – приятного, смуглого цвета, будто искусно загримированное.
