Выходил из себя Грым – потому, что кроме ликвидации «непристойных» торговых точек не сделал ничего. Но сам он, разумеется, свое негодование мотивировал другими моральными факторами: во-первых – он один мыслящий из всех своих коллег-депутатов, которые, хоть и вносят какие-то корректировки в социум, но все же не стоят своего оклада, – именно поэтому он и не может сделать больше пользы для государства – потому что коллеги не окажут нужной помощи, а только покажут ему свои клыки, как они делают накануне съезда или конференции; во-вторых – он сейчас в том возрастном периоде, когда мужчина окончательно крепнет морально. Этот возраст придумал он сам. Он так и сказал Ромке Белякову: «В тридцать лет мужчина готовится к среднему возрасту – поэтому все переживания у него проходят в эдаком депрессивно-меланхоличном настрое». На вопрос Романа: «Почему так должно быть?» Грым привычно вышел из себя: «По качану! Посиди в Думе – и узнаешь, почему!». Потом быстро взял себя в руки и пояснил: «Чем больше ответственности – тем больше переживания. Чем больше переживания – тем тяжелее морально. Ты просто занимаешься бездельем – вот тебе и легко. А посиди в думе… Или, хотя бы, поработай где-нибудь в бухгалтерии – сразу хорошенько ощутишь».
Романа эти объяснения ничуть не убедили в правильности умозаключения его товарища, но он решил не расспрашивать его больше – с целью сохранить дружеские отношения и спокойствие Грыма.
6
Войдя в кабинет Юганова, Дмитрий застал психолога в компании миловидной шатенки лет тридцати пяти. Шатенка отвлеклась от своего рассказа и мило улыбнулась Грыму: – Здравствуйте, молодой человек. Я сейчас освобожу помещение. Подождите, пожалуйста, минуточку.
– Да на ради бога. Вы вовсе не мешаете. Это я – незваный гость. Николай, может, я выйду?
– Нет, нет, Дмитрий Сергеевич, присаживайтесь вон на тот стульчик.
– Психолог указал Грыму на стул возле своего стола. – Надежда Алексеевна, мы созвонимся завтра. Сейчас у меня сеанс. Серьезный сеанс.
– Да на ради бога. – Заулыбалась женщина и украдкой покосилась на Дмитрия. – Вы вовсе меня не напрягаете. Хоть послезавтра звоните. До завтра.
Надежда Алексеевна подошла к выходу и, делая прощальный жест ручкой, как-то подозрительно посмотрела на Грыма. Тот опешил и, боясь казаться смешным, тоже махнул милашке рукой: – Прощайте.
Когда женщина вышла, Юганов глубоко вздохнул и сказал своему пациенту: – Нимфоманка.
– А с виду – солидная барышня. – Грымов недовольно поморщился.
– Даже вызывающая крайнее доверие и уважение.
– Да. – Психолог снова тяжко вздохнул. – Самая проблема – не в том, что она хочет и в тоже время не хочет излечиваться, а в том, что таких как она – большинство, и далеко не все они считают себя больными. Знаешь Сальвадора Дали?
– Да кто ж этого безумного гения не знает… Он тоже был нимфоманом?
– Жена его, Гала. – С горькой усмешкой ответил Николай. – В молодости и в зрелости наслаждалась своей болезнью, а в старости – кидалась с дикой похотью на первого встречного.
Дмитрий не надолго задумался. Потом с грустной задумчивостью поглядел на своего врача: – Знаешь, по секрету тебе скажу, с моей матерью было аналогичное, но она уж, почитай, лет пять (если не больше) как не болеет.
– Значит, она – из тех немногих единиц, которые лечили себя, сами не зная об этом. Лечили – потому что просто хотели жить, а не существовать, заглушая крик больной души преходящими явлениями. Молодец, мудрая женщина.
– Я тебе больше скажу… Это при том, что она не верит ни в бога, ни в черта. Мой отец будто бы знал, что она перестанет прелюбодействовать. Я этого терпеть не мог, а он всегда мне говорил: «Она изменяет мне физически, но не духовно».
– Это верно. Те, кто изменяют физически, и не заражены духовным фанатизмом – те мудрее и духовнее большинства, которые заменяют свою духовность духовным фанатизмом, а любят только физически, при этом страдая, стеная, и пеняя на всех, кого угодно, но только не на самих себя. Ладно, слушать меня можно бесконечно и с удовольствием, но война войной, а тест – по расписанию. Давай-ка, пивни водички, – Юганов пододвинул Дмитрию небольшой графин с водой и подал пластмассовый стаканчик, который взял со столика, стоящего у окна. – Если чувствуешь небольшую жажду, да и начнем.
Грым налил воды из графина, выпил.
– Ну, давай, наконец, начнем…
– Давай. Только вначале скажи, ты много пьешь антидепрессантов?
– Не очень. Раз-два в день пью «Сан-драйв».
– Насколько я понимаю. – С заметной тревогой сказал Юганов. – «Сан» – это солнце, а «драйв» – это драйв, то есть всплеск, взвод, и тому подобное…
– Ну да. Он меня здорово тонизирует. Еще иногда настойку пиона уклоняющегося пью. Нормально?
– Многовато. Ты знаешь, ты лучше пей по необходимости настойку пиона, а этот солнечный драйв исключи из рациона… Так?
«Не так» – этот ответ Николай прочитал по брезгливо-хмурой физиономии своего подопечного.
– Ладно. Дело твое, но я бы все-таки настоятельно порекомендовал тебе пить как можно меньше антидепрессантов, даже если этот «солнцедрайв» и ничуть не вреднее «пиона уклоняющегося». И так, приступаем к тесту. Ничего сложного. Ничего противного. Я говорю слово, ты – схожее по смыслу. Не думай. Просто – я говорю: «паровоз», ты: «гудок». Как понял меня?
– Отлично понял. Железная дорога.
– Угу. – После недолгой паузы ответил психолог, и, смущенно покашляв, сказал первое тестовое слово: – Сладость.
– Тортик.
– Помада.
– Очень красивые коричневые губы. И тонкие, слегка волной. Я такие губы любил в свое время. Жаль, безответно.
Говоря об этих губах, Дмитрий вспомнил недавнюю встречу с Ларисой.
Дело было поздним вечером. Грым случайно оказался возле дома Ларисы и решил зайти к ней. Он не видел Лару с тех пор, как она вместе с Леной Карамновой устроила ему ту душещипательную встречу, от которой у него даже сейчас – по прошествии почти десяти лет, пробегает по спине легкий холодок.
Лара была любезна, но держалась с ним как-то отстраненно – так как держится с ним Ирина Владиславовна. Впустив Дмитрия к себе в квартиру, Лара поздравила его с тем, что он стал депутатом, пожелала ему политических успехов, и предложила чаю.
Дмитрий отказался от чая и поинтересовался у старой знакомой о ее теперешнем положении.
– Пока не работаю. Скоро, надеюсь, устроюсь. «Визиалу», вроде, нужны программисты.
– Если хочешь, я дам тебе работу. – предложил Дмитрий, и, хитро сузив глаза, добавил с лукавой улыбкой-ухмулкой: – Если денежки нужны…
– Денежки бы не помешали. – Ответила слегка удивленная Лара. – А что за работа? Уж не одноразовая ли?
– Мне не очень ловко говорить. – С наигранным смущением ответил депутат. – Но твоя внешность и харизматичность, прости, спровоцирует самого Иисуса Христа… Именно так. Разовая…
– Я как чувствовала, – С томной улыбкой ответила Лариса. Казалось, непристойное предложение ее ничуть не задело. – С того самого момента, как ты позвонил в дверь. Ты, может, лучше к Лене обратись?..
– Обращался. Она уже не занимается про… – Не договорив полностью слова, молодой политик потупил взгляд, на щеках его появились легкие румянцы. Чтобы как-то рассеять ощущение позорного ступора, он хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, в котором сидел, и, резко вдохнув носом воздух, промолвил: – Прости.
– Лена не занимается проституцией. – С издевательской ухмылкой проговорила женщина. – А я, значит, занимаюсь!..
– Прости, Лариса. – В очередной раз извинился Дмитрий, направляясь к выходу. – Сейчас такие времена, такие нравы… Я даже батьке родному не верю. Прости. Я, ей-богу, не хотел подумать о тебе дурного…
– Да ладно. – Подумав с полминуты, ответила женщина. – Вообще, в таких случаях – когда хочешь предложить женщине деньги за интим-услуги – надо очень тщательно думать. – Проводив сконфуженного Дмитрия до двери, она добавила: – Притом, не только о себе и о теперешнем времени с его нравами, но и о той женщине, которой собираешься предложить разовую работу.
Пообещав своей старой знакомой впредь быть более вдумчивым, Дмитрий душевно распрощался с ней, пожелав спокойной ночи, успехов в будущей работе и полного ажура в семейной жизни.
– Мяч.
– Мишка. Медвежонок с мячиком. У меня была такая игрушка. Мне подарили ее на пять лет.
– Птица.
– Окно… – Дмитрий заметил во взгляде психотерапевта легкое замешательство, и пояснил: – Потому что полдня назад птичка дюбнулась мне в окно… Или так нельзя?
– Можно, чего ж нельзя. Политика…
При каждом ответе Грыма Николай Георгиевич вглядывался в его глаза, наблюдая за реакцией его зрачков.
– Государство.
Здесь психотерапевт заметил, как зрачки его подопечного заметно расширились, а лицо чуть напряглось.
– Любовь.
– Мама.
– Почему «мама»?
– Потому что мама меня любит больше всех. Еще бабушка. Но та, кажись, охладевает. Как узнала, что я скоро стану…
