Впрочем, Флорентина скорее угадывала их присутствие в собственной душе, чем воочию убеждалась в реальности происходящего, поскольку чувствовала ту внутреннюю нить, связывающую ее с ними, общее начало всего живого, где музыка апологией вырастала пред сияющим ликом девушки. Материальность плыла в пляшущем мареве, а слово реальность окончательно потеряло первоначальное значение.
Не видела девушка и того, что происходило в то время в другой части замка. Не видела, как взволнованная исчезновением дочери миссис Деллинг упала без чувств посреди своих покоев, стоило ей только услышать отдаленные завывания флейт, срывающихся фистулой, точно как на безумных плясках корибантов. Не видела, как, объятая бесконечным ужасом, прислуга жалась друг к другу около спасительной близости каминного огня, дрожа и стеная в неизвестности. Не видела, как скользкий холод проник в самую тихую комнату старого готического замка, пронзая сердце спящей старушки, лежащей на широкой постели среди пышных одеял, саваном укрывших ее немощное тело. Не видела, как мистер Бальдр, озаренный ужасной догадкой, мчался в южную башню замка, сбивчиво умоляя весь мир о прощении и милосердии, но в глубине души мучительно понимающий, что время ушло, он безнадежно опоздал, а девушка потеряна безвозвратно.
В призрачном зале разгорались огни, сама жизнь вливалась в него яркими потоками.
Близилась полночь. На старый замок опустилась ночная тень.
Михаил Федоров
БУДРИЦА-ПУДРИЦА
1
С возгласом «Посадить — меня!» из зала суда в коридор выскочил адвокат Конкин.
Минуту назад с таким заявлением обратился к суду его подзащитный Будрица. Ни Конкин, ни судья, ни суд в своей практике еще не сталкивались с ситуацией, чтобы просили посадить адвоката, причем просил именно тот, кого этот адвокат защищал.
По коридору прохладно гулял июньский ветерок, залетавший с улицы сквозь распахнутую настежь дверь. Что-то писал на коленке дед, присевший на скамью. Смотрела на мечущегося адвоката моложавая крашеная женщина. Бросали взгляды судебный пристав и вышедший следом за адвокатом прокурор.
Два месяца назад Конкин напряженно ходил по бетонной, в щербинках, дорожке, кроившей его дачный участок пополам, и обнаруживал одну за другой досадные подробности. Дверь в летний домик была открыта: створ треснул у ручки, задвижка врезанного замка согнута, скоба сломана. Навесной замок в сарае сорван. Под навесом все перевернуто. Пропали алюминиевая лестница, стойка для поливалки, коляска для перевозки груза. Он заглянул в домик. Проход на веранде перекрыла куча из кружек, тарелок, кастрюль, сковороды; раскладной мангал стоял без шампуров, а в углу пустовал чан, где он оставил на зиму опрыскиватель и шланг для полива. В большой комнате на полулежали коробки, поверх — одежда с вешалок, книги из секретера. По стенам свисали обкусанные концы проводов. В соседней кирпичной пристройке дверца холодильника раскрыта: на месте морозильной камеры зияла пустота.
Конкин выбрался из домика и, обойдя след кроссовок на земле, опустился на скамью:
— Хоть сидушку не утащили…
Было не по себе: дачу обокрали, обокрали те, кого он по роду своей профессии защищал.
Солнце припекало. Чернозем от жары исполосовало трещинами. Он заметил, что даже одуванчики этой весной не распустились от зноя.
Смотрел на след обуви, яблоню, вишни, кусты смородины и ждал.
Приехавший на «УАЗе» капитан милиции налетел на Конкина:
— Вы же юрист… Понимаете, что тащат все… Цветной металл… И ловить здесь нечего…
— Но ведь надо искать!
— Украли-то когда?..
— Может, неделю назад…
— Во! Все давно уже продано! Они в тот же день лом сдают, и его сразу вывозят из города…
— Но лестница! Она два метра высотой… Ее-то сразу не увезешь…
— Распилят…
— Так вы….
— Что «вы»? Глухое у вас дело… Всю улицу прошли… И у всех одно: морозильная камера, лестница из алюминия, опрыскиватель дюралевый….
— Но как же… Я ведь адвокат, и вижу, что ловят и судят…
— Это тех, кто лопухнется!
— Следы взлома фотографировать будете?.. Изымать след обуви?.. — показал Конкин на створ и выемку в земле.
— Вы в своем уме? — Капитан носком ботинка засыпал след. — Чего без толку суетиться!
У адвоката перехватило дыхание. Проводив негодующим взглядом милицейский «УАЗ», он залез на мансарду и уже безо всякого участия отмечал очередные утраты: сорвали плафон, унесли музыкальный центр, скрутили с вешалки крючки, разбили стекло окна.
Варвары!
Теперь ему не из чего было поливать, не из чего опрыскивать, не по чему лезть на деревья снимать яблоки, не на чем жарить, не в чем кипятить. Но самое важное — его охватило чувство брезгливости. Ему больше не хотелось появляться там, где наследили чужаки.
Ощутив запах селедки от спинки кресла, он отвернул голову:
— И ее измазали!
На полу валялись лоскуты рыбной кожуры и бутылка с жирными пятнами. Он поднял бутылку за краешки, посмотрел на свет, увидел четкие папиллярные линии отпечатков пальцев. «Какие пальчики!» И, вспомнив слова капитана, кинул бутылку через окно в огород.
— Ну, ворюги! Я вас назащищаю!
2
Конкин принимал участие в деле Будрицы, которого обвиняли в краже оргтехники из павильона и продуктов питания из магазина. Тот еще с Нового года томился под арестом в следственном изоляторе. Адвокат уже сделал определенные шаги, помогая Будрице избежать наказания, но теперь, после кражи на даче, желание защищать вора пропало.
В уголовное дело он вступал нехотя. Его упросили взяться за то, в чем не пожелал участвовать ни один местный адвокат. Почему?
— Не хотят ссориться с милицией, — пояснила сестра Будрицы, моложавая шатенка с подведенными глазами и накрашенными губами. — А вы живете в другом городе.
«Ко мне идут клиенты даже из другого города!» — с удовлетворением отметил Конкин и произнес:
— А я милиции не боюсь! Для меня не имеет значения: милиция или не милиция… Что там у него, если можно поподробнее?
— На него хотят повесить видеомагнитофоны, плееры, сканеры… Водку, колбасу, шпроты…
Когда адвокат слышал «повесят», у него всегда поднималось давление.
— Я не позволю!
После таких слов шатенка вручила адвокату пачку из пятнадцати тысячерублевых купюр — гонорар.
Теперь, побывав на обворованной даче, Конкин пожалел о рвении, с каким взялся задело.
В кабинет следователя он вошел гоголем.
— Буду защищать Будрицу! — прихлопнул адвокатский ордер к крышке стола. — Мне надо ознакомиться с материалами.
