— Если солнце село в тучу, ожидай большую бучу, — солидно приговаривал Билли Бонс, изредка оглядываясь на старшего политрука. — Очень кстати для оморячивания.
Можно было подумать, что Рионов специально договаривался о грозе с небесной канцелярией.
Иллюминаторы задраили круглыми металлическими ставнями — «броняшками». Вентиляции не было. Пахло кислятиной. Из машинного отделения разносилась душная вонь разогретого минерального масла. У Аркашки Гасилова разболелась голова и начали слипаться глаза. Зубарик тоже залег на верхней койке и скоро захрапел. Раймонд Тырва назначил дневальным Жорку Куржака и строго-настрого предупредил его, чтобы никого на прогулочную палубу не выпускал. А Гена Ковров вдруг побледнел. Сын контр-адмирала, не желая поддаваться морской болезни, крепился изо всех сил. Но туго набитый желудок его жил самостоятельно. И с каждым размахом судна приближался все ближе к горлу. — Сразу видно, что из морской фамилии, — не удержался Жорка Куржак.
— Чего там… — вскинулся Генка. Только напрасно он полез в спор. Рот пришлось экстренно зажимать ладонями. Щеки Коврова вздулись пузырями, из глаз выкатились слезы.
— Ведро! — спокойно распорядился Тырва. Ковров замотал головой и попытался выбежать, но его удержали за плечо.
И тогда Генка вывалил в ведро добрый шматок размолотого куриного мяса.
Куржак отвернулся и зажал нос. Он тоже чувствовал себя не особенно крепко. А Тырва, наоборот, смотрел внимательно.
— Чужой кусок всегда поперек горла, — жестко заметил Раймонд.
— Чего там, — отмахнулся Генка. — Адмирал Нельсон тоже травил.
— Нельсон чужих куриц не жрал, — возразил комсорг Донченко.
— Подумаешь, — покраснел Ковров. — Все ребята советовали.
— Кто именно? — спросил Тырва.
У Бархатова округлились глаза. Но Генка никогда не прятался за других.
— Так, многие, — уклонился от ответа Ковров. — Не в этом дело.
— Я думал, что ты умнее, — покачал головой Донченко. — Неужели не понял, что Жорка трепался?
— Жадюг надо учить, — озлился Геннадий.
— Как замараешься, так и прилипнет, — заметил Донченко. — Потом с песочком не отодрать.
— Твое счастье, что Зубарик дрыхнет, — заметил Майдан. — Не то было бы звону.
— В общем, так, Геннадий. Пока позорить тебя не станем. Но учти, в последний раз, — подвел итог Донченко.
— Иди-ка, пират, выливать ведро в гальюн, — буркнул Тырва.
За этим разговором никто не заметил, как Петька Шлыков выскочил на палубу. Там вовсю хлестал ливень и никого не было. Зато в отличие от Коврова Петьке удалось проветриться без свидетелей.
ГЛАВА 23. ВАШ «КАТОРЖНИК»
По набухшему брезенту над головой барабанил дождь. Полотно палатки стало неприкасаемым. Капли цокали в подставленные кружки и консервные банки. Тонкие байковые одеяла с наброшенными поверх шинелями, подушки и простыни стали волглыми, и нельзя было пошевелиться, чтобы не растерять тепло.
Димка Майдан слушал, как стонут под ветром мачтовые сосны, стонут и безостановочно гудят, подобно телеграфным столбам. Ветер хлестал по брезенту. Палатка прогибалась и жаловалась монотонным капельным перезвоном.
Димка проснулся еще до подъема. Ему срочно требовалось выбежать из палатки. Но снаружи было так мокро! Вылезти из постели не хватало сил. И зачем они так опрометчиво поступили, поддавшись на подначку Политуры!
Рядом с палатками находилось трехэтажное здание городского типа с широкими окнами и паровым отоплением. На первом этаже его размещалась столовая и камбуз с шеренгой никелированных электрокотлов посреди блестящего кафеля. Железобетонный трап вел наверх в классы и совершенно пустые кубрики. Правда, все в доме провоняло чужатиной. За два года отсюда не выветрился дух бывшей белофинской казармы. Наверняка здесь находилось гнездо самых отъявленных фашистов-шюцкоровцев. Стоило только заглянуть в карцер, который располагался в подвале, чтобы пропали последние сомнения на этот счет. Здесь были оборудованы одиночные камеры с откидными койками на цепях, заделанными в бетон столами, массивными решетками на окнах. В соседнем отсеке «спецы» обнаружили еще более убедительные подробности — каменные мешки, в которых узники могли только стоять. Майдан вошел внутрь и попросил захлопнуть за ним дверь. Его окружила тьма. Майдан пробовал стучать. Его не слышали.
Короче говоря, казарма «спецам» не понравилась. Старший политрук Петровский терпеливо дождался, когда экскурсия окончится, потом построил роты на великолепной лужайке посреди соснового бора и стал советоваться.
— В казарме, конечно, будет теплее, — сказал он. — Но я предлагаю устроиться в палатках. Как вы думаете?
Думали тогда все одинаково и поэтому без промедления стали оборудовать сорок десятиместных палаток. Кто же мог предполагать, что июнь обернется глубокой осенью и проклятый дождь заставит их пожалеть о принятом решении.
Побудку все еще не играли. Ожидая сигнала, Майдан съежился под одеялом и завидовал спящим товарищам. Только напрасно завидовал. Когда над лагерем разнеслись протяжные сигналы горна, все подскочили как на пружинах и наперегонки бросились к одному и тому же заветному месту. Вдогонку неслись трели дудок дежурной службы, которая объявляла форму одежды на физзарядку, если ее вообще можно было считать «формой». Учитель физкультуры и командир второй роты Ростислав Васильевич Оль, не обращая внимания ни на градусник, ни на дождь, разрешил надеть только трусы и тапочки.
Физзарядка шла в бешеном темпе. Бежали в строю по лесной дороге мимо почерневшего скита с крестом на коньке деревянной крыши, мимо железобетонного колпака огневой точки, прищурившейся на бухту пустыми амбразурами. Заброшенный дот очень заинтересовал Димку Майдана, но детальное знакомство с ним пришлось отложить до лучших времен. Командир роты бежал рядом со строем и зорко поглядывал по сторонам.
Через двадцать минут дождь уже не казался холодным, а погода промозглой. На голых спинах вполне можно было бы жарить блины.
Предусмотрительный Майдан хотел сохранить тепло под надежной защитой тельняшки. Но проникнуть в палатку никому не удалось.
— Всем умываться! — потребовали бдительные командиры отделений.
Ледяная вода в Ладожском озере ломила зубы. Но уклониться от умывания не было никакой возможности.
Захватив полотенце и прочие причиндалы, Димка поплелся вниз по косогору.
— Братва, скорее! — зазывал у воды Жорка Куржак. — Спешите видеть! Мировой аттракцион! Только один раз!
— Чего треплешься? — не слишком приветливо осадил его Майдан.
— Я треплюсь? — обиделся Жорка. — Тогда смотри сам.
Майдан поднял голову и застыл с зубной щеткой в зубах.
Неподалеку на гранитном валуне возвышалась массивная фигура Антона Донченко в традиционной позе стартующего пловца.
— Совсем спятил, — решил Майдан. — И влетит же дурню.
— Сгоняет лишние килограммы, — пояснил Куржак. — Видишь, кто тренер?
Только теперь Димка заметил рядом с Донченко сухощавого человека в спортивном тренировочном костюме. Это был сам командир роты Оль.
Антон Донченко продолжал весить ровно центнер. Зимой ему не помогли ни специальные занятия в спортивном зале, ни диета. Но командир роты не отступал.
— Ростислав Васильевич! — отчаянно кричала с кручи доктор. Екатерина Николаевна бежала по тропинке, размахивая термометром. Крутой спуск к пляжу был явно не для ее туфелек на высоких каблуках. Докторша наверняка полетела бы кувырком, не окажись поблизости Генка Ковров. Он галантно поддержал доктора и подвел ее к командиру роты.
— Ростислав Васильевич! — повторила Подачина, переводя дыхание. — Я хотела сказать… Вы знаете, что вода в озере всего шесть градусов Цельсия.
— Сам изме'ял, — невозмутимо кивнул Оль и обернулся к Антону. — Дистанция пятьдесят мет'ов, к'о-лем… ма'ш!
Заранее посиневший Донченко тюленем плюхнулся в Ладогу. Вынырнув, он ошалело завертел головой и выскочил обратно как ошпаренный. Из рассеченного колена текла кровь.
— Вот и травма, — со значением констатировала Подачина. — К сожалению, я не захватила с собой перевязочный материал.
Ростислав Васильевич тоже осмотрел ссадину.
— Что с вами, това'ищ Донченко? А я считал вас волевым человеком…
С берега неожиданно грянула песня:
Пошел купаться Веверлей,Оставив дома Доротею.С собою пару-пару-пару пузырей-рей-рейБерет он, плавать не умея…
Болельщики на берегу веселились от души. Гена Ковров, размахивая полотенцем, стал в позу кантора. Из хора выделился чистый тенор Аркашки Гасилова. Солист со скорбью выводил:
Но, ох, судьбы злосчастный рок,Хотел нырнуть вниз головою…
Ковров быстро развел руки. Солист замер, и после паузы хор подхватил с удвоенной силой и залихватским посвистом:
