избежать. Можно ли?
Столп света в небе потух, но вдалеке, там, где стоял Камушек, всё ещё заметно было сияние. Не знаю, сколько мы ехали. Казалось, что всю ночь.
Камень полыхал точно костёр. Я сощурился. После дороги по ночному лесу глаза заболели от яркого света. На перекрёстке гул стал ещё сильнее.
А у камня лежала Клара в своей светлой шубке.
Мы с доктором схватились за оружие.
– Не стрелять!
Из-за камня показалась Настасья Васильевна.
– Где вас носило?!
Она запнулась, заметив меня, нахмурилась, поджала губы.
– Зачем вы его привели?
Я стоял, не в силах ни слова сказать. Кучер бормотал слова молитвы, глядя на горящий камень.
– Где Клара?! – Голос доктора дрожал.
– При чём тут Клара?! – разозлилась Настасья Васильевна. – Где вас носило, Остерман?! Вы чуть не сорвали обряд. Да и… на кой вы привели мальчишку? За ним притащится Княжна…
Она снова запнулась, но в этот раз выражение её лица прояснилось, она вдруг улыбнулась, и яркий свет пылающего камня придал ей бесовские черты.
– Княжна… точно придёт за ним.
Помню, попытался что-то сказать, спросить, но на самом деле повёл себя немногим лучше кучера. Лошади волновались, ржали, так и норовили сорваться с места. Знаю, кучеру ужасно хотелось бежать. Пожалуй, только рабское послушание заставляло его оставаться.
– Хорошо, Густав Карлович, – вдруг усмехнулась Настасья Васильевна, – тащите его сюда.
Медленно, точно в кисельно-муторном сне, я оглянулся на доктора.
– Сначала отпустить Клару, – потребовал доктор.
– При чём тут Клара?! Это кметка…
В полумраке было тяжело разглядеть, но девушка на земле и вправду слишком походила на дочь доктора.
– Но где же тогда Клара?..
А дальше началась кутерьма.
В стороне, где-то за перелеском, раздался выстрел. Из темноты выскочил волк.
Не помню, кто выстрелил первым. Не помню, почему вообще я стрелял и в кого. Но в итоге пуля доктора угодила мне в ладонь. Я выронил «перечницу».
Визжал раненый волк. Рычал. Заржали лошади, и сани наконец сорвались с места. Всё завертелось.
Меня протащили по снегу, я вырывался, брыкался. Настасья Васильевна с неожиданной яростью пригрозила прострелить мне ногу, если стану сопротивляться. Меня бросили рядом с девушкой, на лице её была маска.
– Доктор, нужно спешить! – рявкнула Настасья Васильевна.
Меня пронзила такая боль, такой ужас от происходящего, что воспоминания сохранились смутные.
Помню, как кричал что-то неразборчиво.
Меня корёжило от боли. Боюсь, я запомнил их разговор слишком плохо. Хотя сейчас понимаю, насколько важно было уловить каждое слово.
– Но… Клара пропадать, – не унимался Остерман.
– Найдётся! Она наверняка осталась на празднике. А сейчас нужно поспешить. Режьте.
Точно из ниоткуда появилась пила. Доктор застыл с ней в руках. Девушка на земле осталась недвижима, но я заметил, как едва заметно поднималась её грудь. Она была жива.
Я снова закричал, попытался встать. Меня пнули обратно в снег. Очень отчётливо, как-то пугающе ясно прозвучал щелчок, и перед моим лицом появилось дуло «перечницы».
– Успели оценить эту малышку? – Тёмные глаза Настасьи Васильевны горели страшным, неземным, сосущим холодом. А вокруг летали чёрные бабочки.
Мне в лицо целились из револьвера, а я как дурак лежал и глазел на этих бесовских бабочек.
– Я сошёл с ума?
Она хмыкнула.
– Стреляли?
– Что?
– Сколько раз успели выстрелить из моего револьвера?
– Не помню, – честно ответил я.
– Значит, узнаем, когда спущу на вас все оставшиеся пули, – заключила она, и я резко точно протрезвел, увидел Настасью отчётливо и ясно. Но бабочки никуда не делись.
– Вы… как же так? – пробормотал я растерянно. – Я считал, вы хорошая.
– С чего вы решили, что я плохая? – повела она чёрной бровью и, недовольно дёрнув уголком губ, оглянулась на доктора. – Густав Карлович, поспешите.
– Да-да, конечно. – Он сбросил шубу прямо на снег, закатал рукава. – Не торопить. Я не любить работать, когда торопить.
– Если не хотите, чтобы нам помешала Княжна, лучше поспешите.
Настасья снова посмотрела на меня, склонила голову набок, щурясь, точно оценивала товар.
– Что же с вами делать, мой дорогой князь? Я не хотела, чтобы вы всё так узнали. Ещё слишком рано.
– А когда?.. Когда вы хотели, чтобы я всё узнал?
Она улыбнулась предательски соблазнительно. Непростительно, позорно, несмотря на всё, считать эту ужасную женщину соблазнительной, но такова уж она была.
– Не сейчас уж точно. Может, раньше или позже, но не сейчас.
– А зачем… зачем я вам вообще?
– Мне лично? Ох, мой дорогой князь, мне вы вообще не нужны. Но вы так мило помешались на Лесной Княжне, что я не сомневалась, что вы её найдёте. Понимаете ли, она крайне неохотно общается с местными. Сколько лет выслеживали эту пигалицу, но так и не нашли никого из её помощников, хотя знаем наверняка, что местные, даже кто-то из усадьбы, ей помогает. И тут появились вы, слёзно рассказали свою историю любви, и мне сразу стало ясно, что уж с вами-то она точно захочет встретиться. Не прошло и месяца, как все, все, кто состоял в заговоре с этой тварью, себя выдали…
– Настасья Васильевна, – вдруг перебил её доктор. – Вы взять мой сумка? Там эфир…
– Какой ещё эфир? – раздражённо переспросила Настасья Васильевна.
– Дабы девушка спать…
– Густав Карлович, – вздохнула Настасья, не опуская револьвера, – режьте уже. Я всё сделала. Она не проснётся.
Остерман вдруг опустил пилу.
– Клара… – только пробормотал я. Признаюсь, немного стыдно, что я от страха настолько плохо соображал и не мог понять, что происходило.
В моём помутневшем сознании всё расплылось, и я видел только кудрявую овечью шубку, которую так хорошо запомнил, пока танцевал в хороводе.
Доктор стянул маску и шубу с неподвижной девушки, отбросил в сторону. И взялся за пилу.
Я заметил круглые бледные щёки и вздёрнутый нос. Это была не Клара, но мне всё равно казалось, что это она, и я попытался остановить доктора.
Не смог. Меня вырвало. Настасья Васильевна с презрением назвала меня неженкой и пнула, отталкивая в сторону, чтобы я не испортил её обувь.
Какое-то время было слышно только, как зубья пилы вгрызались в плоть, потом захрустели кости. Меня точно вывернуло наизнанку.
Шипел пылающий золотом валун на перекрёстке.
Визжал, срываясь на вой, волк на земле.
– Леший бы тебя побрал. Заткнись, – раздражённо процедила Настасья Васильевна.
Она выстрелила. Волк затих.
– Хм, видимо, ещё две пули осталось, – посчитала она. – Доктор?! Вы скоро?
И в этот миг в стороне завыли волки.
Они появились точно из ниоткуда. Я закрутил головой, желая увидеть Княжну, но вместо неё заметил старуху. Она стояла у самой кромки леса. Длинные седые волосы стелились плащом по земле.
Ох, Создатель, как она улыбалась. Безумно, точно сама смерть.
– Доктор, – настойчивее повторила Настасья Васильевна, – скорее!
Она выстрелила, попятилась. Раздался глухой щелчок. И только.
– Револьвер! Отдайте мне свой револьвер!
Она встала спиной ко мне, сосредоточившись на волках. Нельзя было упустить шанс. Я схватил её за ноги.
И снова выстрелы, водоворот криков, страха, ночи.
Волки разлетелись в разные стороны, доктор отбросил пилу, выхватил револьвер.
А я, хватаясь простреленной рукой за «перечницу», навалился на Настасью Васильевну всем весом. Она укусила меня за запястье, вцепилась как лесной зверь, потянулась ногтями к лицу. Я снова закричал.
Не знаю, не хочу знать, кто из нас это сделал. Мы катались по земле клубком. Хочется думать, что револьвер выстрелил сам. И одновременно мы оба застыли – поражённые, оцепеневшие. Она посмотрела на меня полными удивления глазами.
– Ах ты… – Губы её скривились со злобой, с каким-то почти… восхищением. – Сукин сын…
Мы одновременно взглянули на её рану. Это было скверно, очень скверно.
Волки куда-то пропали. Доктор стоял прямо над нами, целясь из револьвера в темноту.
Позади пылал камень. И ничего, ничего на свете уже не могло удивить меня больше. Кроме поразительной стойкости этой женщины.
– Густав, – позвала она, – не успеешь уже…
– Что? – Остерман даже не опустил голову, точно не видел ничего странного или пугающего в том, что на земле лежала раненая женщина.
– Не успеешь… провести обряд, – проговорила Настасья Васильевна. – Князь, – она перевела на меня взгляд, – отпусти.
Я отполз от неё, опершись на здоровую руку, прижал другую к груди, чувствуя,
