Она спустилась, хрипло мяукнула и развалилась на теплом полу, вытянув лапы и выпуская и втягивая когти. Я погладила её по животу и она, повернувшись на спину, вытянулась и заурчала.
– И сколько ей лет? – спросила я, помня, как Дмитрий при нашем знакомстве сказал, что Дуся должна скоро "сдохнуть".
– Я точно не знаю. Я её подобрал у мусорки полуживую и со сломанными рёбрами. Видимо, кто-то пнул её несколько раз и выбросил. Она уже тогда не была котёнком, а с тех пор, наверное, уже лет двенадцать прошло.
– А у неё котята были?
– Нет, с тех пор, как я её принёс, она на улицу ни разу не выходила. В машине, когда перевозил, даже в обморок падала, тряслась, хрипела, задыхалась. Только в помещении ей хорошо. На улицу ни-ни. Максимум, на подоконник открытого окна запрыгивает посидеть. А домой котов я ей не приводил. Да она и не просила, судя по поведению. Так и прожила всю жизнь одна.
– Видимо, того, что было до мусорки, хватило, – сказала я, снова погладив Дусю.
В гостиной Дмитрий усадил нас в кресла перед камином и разжёг огонь. У него всё было приготовлено заранее, нужно было лишь поднести спичку.
На маленький круглый столик, стоящий между креслами, Дмитрий принёс из столовой три бокала, лёд в маленьком металлическом ведёрке и бутылку с содержимым приятного зелёного цвета. Ножом он наколол в ведёрке льда, потом замысловатой ложкой насыпал лёд в бокалы и налил туда абсенту.
– Если не пила, предупреждаю, он крепкий и горький, – сказал Дмитрий, подавая мне бокал. – Вера? – он подал ей лайм, неизвестно откуда появившийся в руке.
Вера взяла нож, разрезала лайм пополам и выдавила пальцами половинку в бокал с тающим льдом. Дмитрий с дивана, стоящего у противоположной от камина стены, принёс пару небольших подушек, бросил их на ковёр, лежащий у столика, лёг, опёршись на локоть, словно римский патриций, и взял свой бокал.
– За нас.
Я отпила маленький, обжёгший язык, глоток. Очень необычный и ароматный вкус. Напиток мне понравился. Потрескивал огонь, было так тихо кругом – у нас на Коптюга всегда слышен город, даже если окна закрыты, а здесь стояла тишина.
– Так тихо, – сказала я.
– Летом, на рассвете, здесь так громко поют птицы, что просыпаешься, – сказал Дмитрий. – Это приятное пробуждение.
– А у нас дома рядом железнодорожная станция, – вспомнила я Рубцовск. – Я всю жизнь просыпалась под свистки маневровых тепловозов, грохот сталкивающихся вагонов и разговоры через громкоговоритель диспетчеров. Этого даже не замечаешь, если привыкнуть. Вера, а ты подо что просыпалась?
Ну почему я всегда сначала говорю, а потом думаю?
– Под сигнал подъёма или тревоги, – как ни в чём не бывало ответила Вера.
Вообще-то, можно было и не спрашивать.
Минут через десять я почувствовала, как в желудке образовалась бездонная пустота – приятное ощущение.
Когда мясо приготовилось, Дмитрий ненадолго ушёл в столовую, сервировать стол. Вера встала с кресла, подошла к пианино, села на пуфик, подняла крышку и начала играть что-то медленное и мелодичное. Я тоже подошла и с интересом смотрела на Верины руки, как её пальцы уверенно бегают по клавишам.
– Я не знала, что ты играешь, – сказала я.
– Я тоже не знала, пока не увидела пианино, ноты на нём и однажды не попробовала, – Вера закрыла крышку. – Ты же знаешь, как я это делаю. Не намного сложнее, чем компьютерная клавиатура без разметки. Тут ещё нужно соблюдать темп исполнения и выдерживать длительность нот, но при этом я не использую педали и интонационные акценты. В результате музыка получается дубовая, как говорит Дима. Оно и понятно, музыкой я никогда не занималась. Если специально заняться, то, конечно же, результат не заставит себя ждать, но тяги к музыке у меня нет. К стихам и то больше. Музыка без семантики – можно всё легко рассчитать и куда безупречней. Не интересно.
В арке, разделяющей столовую и гостиную, показался Дмитрий с салфеткой в руке:
– Дамы, прошу. Кушать подано!
Мы перешли в столовую, наполненную аппетитным ароматом жареного мяса и печёного картофеля. У круглого стола стояло три стула с высокими спинками, а вот на столе было накрыто только два прибора. На третьем месте лежала лишь чистая салфетка. Я специально села на это место.
Вера остановилась, а Дмитрий сказал:
– Таня, это Верино место.
– Почему же тут ничего нет?
– Ты знаешь почему. Вера не ест и потому я приготовил только две порции.
– А мы с ней поделимся. Дай мне, пожалуйста, тарелку.
Вера села за стол перед накрытым прибором. Дмитрий поставил передо мной тарелку, положил вилку и нож, принёс фужер.
– Ты научилась есть? – спросил он Веру.
– Я всегда умела, ты же знаешь. Просто, Таня не может есть одна, если с ней за столом кто-то не ест. Дома мы всегда едим вместе. Просто я ем совсем маленько.
– Понятно, – сказал Дмитрий. – Это правильно. Я не подумал.
Вера поставила передо мной тарелку с мясом и картофелинами:
– Положи мне немножко этой вкуснятинки, – улыбнулась она.
Аппетит, благодаря аперитиву, у меня разыгрался зверский, и после восстановления недоразумения с сервировкой я с удовольствием принялась за еду. Утолив первый голод и запив съеденное красным вином, я не могла не сказать несколько комплиментов Дмитрию по поводу его кулинарных талантов.
– Если уж мужчина берётся готовить, то у него, как правило, получается отлично. Мой папа тоже иногда готовит, но редко. Эксклюзив, так сказать. Готовить на семью три раза в день – это не то, что его может вдохновить, а уж про уборку со стола и мытьё посуды и говорить нечего. Так что, посуду после ужина сегодня могу помыть я.
– Вот умеешь ты, Таня, сделать человеку приятное, – рассмеялся Дмитрий. – Как продвигается твой китайский?
– Пока никак, но я изо всех сил стараюсь. Может, поехать в Китай и что-нибудь там натворить неподрасстрельное? Лет за двадцать, пока буду отбывать срок, в каком-то объёме китайский выучу.
– Читать надо больше. Что-то незамысловатое для начала. Может быть, детское или подростковое, – посоветовал Дмитрий. – И в интернете есть такие специализированные и очень простые тексты для изучающих язык. Вера, поищи для Тани – тебе с этим проще.
– Всё найду, – кивнула Вера. – Таня тоже не
