мире есть магия!
— Наверняка именно это их заинтересовало больше всего!
— Да. Они сказали, что я отталкиваю магию во всех ее проявлениях, и это очень редкое явление. Точнее, такого вообще не бывает.
— И как тебя не сожгли?
— Чудом. Надо отдать должное Тереллину — именно он сумел разобраться в случившемся. Меня ведь просто могли объявить демоном, да и сжечь за компанию с хаоситами. А меня вот изучили, и признали что я — человек. Но человек особенный, чуждый этому миру настолько, что такая тонкая вещь, как магия, не может на меня воздействовать.
— Странно.
Литц задумчиво почесал голову.
— Насколько я знаю повадки нашей матери-Церкви, тебя должны были изучать как неведомое миру явление. Держать в заточении, изводить алхимией и наговорами. И кто тебе дал меч и немалую должность, герр коммандер?
— Тереллин, конечно же, кто еще. Он быстро сложил два и два. Я был разумен, обучаем, неподвластен магии. А у вас тут прорва гиблых мест, где такой парень как я, может откопать что-то интересное.
Литц заворочался.
— Сначала меня использовали как пристава при инквизиторах, особенно при процессах над ведьмами и варлоками. Они часто отводят глаза страже и сбегают. Со мною такой фокус не проходил! Насмотрелся я, конечно, всякого…
— Ха! И сколько аутодафе ты видел?
— Сбился со счета на второй дюжине. Но, думаю, каноник уже тогда планировал большее. За мною наблюдали. Учили меня вашему языку, религии и праву. Служба в страже была больше проверкой на лояльность, чем моим действительным предназначением. Вскоре мне стали давать более ответственные поручения…
— Отправили в Гиблые земли искать всякие интересные штуки?
— Именно. Я уже сбился со счета, сколько раз был там! Только вот с самим поиском не очень — то получается. Я даже амулет-поисковик толком не могу применять. Обычно Эйхе давал мне направление от края Мертвой земли, а я уже шел и пытался что-то найти. Ладно, что мы все обо мне, да обо мне. А ты как оказался у Тереллина?
Литц склонился с кровати, пошарился в своей суме, доставая початую бутылку вина. Открыл пробку зубами, выплюнул ее на пол, приложился к горлышку. Раздались долгие булькающие звуки.
— Хорошее вино. Жаль, что так мало.
— В возу целый бочонок.
— Нет, это не то. В бутылках лучше. Ну ладно, слушай.
Литц сел повыше, подоткнув одеяло.
— Я учился на факультете светлой и богоугодной магии в университете Реденштадта. На факультете был одним из лучших. Маги-наставники говорили, что я подаю надежды, что такие способности встречаются им раз в пять лет, а то и реже. Декан факультета приглашал меня на обед, и расспрашивал о том, куда я планирую податься после обучения — он хотел оставить меня в университете.
— Это как, профессором? Ты бы хотел там остаться?
— Возможно.
Литц сделал большой глоток из бутылки
— Мне очень нравилось учиться. Я просто было опьянен познанием метафизических основ бытия. Нет, конечно, мы с друзьями вовсю развлекались, устраивали попойки, разные веселые дурачества, отчего весь город, бывало, стоял на ушах. Однажды мы запалили сигнальные огни на башнях, так, что едва не начался сбор всех войск княжества. В другой раз — зажгли воду на Рейке, ночью — это было непередаваемо красиво. А уж народ-то перепугался!
Литц тихонько засмеялся. Даже сейчас он был страшно доволен той студенческой выходкой.
— Но по-настоящему меня интересовала именно учеба. Именно тогда я понял, что высшее наслаждение — познание чего-то нового. Вряд ли я смогу обьяснить словами, что испытвает маг, впервые сотворивший успешное заклинание.… Когда ты вдруг видишь парящий над своей рукой огненный шар, только что созданный тобой. Когда тайны, которые никто из окружающих не просто никогда не постигнет, а даже не задумается об их существовании, вдруг открываются перед тобою, как невеста жениху. Только вот на факультете был форменный магический целибат, если ты понимаешь, о чем я.
— Признаться, не очень!
Литц вздохнул и снова приложился к бутылке.
— Год от года обучение становилось все более формальным. Я вскоре стал замечать, что наставники скрывали от нас многое из того, что знали сами. Из книг, которые нам давали, были вырезаны десятки страниц! Тут и там мы видели обрывки знаний, от которых нас старательно уберегали — формулы заклятий, про которые нам не рассказывали, субстанции и сущности, о которых молчала профессура… Помнишь, я показывал вам иллюзию огненного метеора? Древние маги умели колдовать такое, начиная с магистратуры. Все умели делать метеор — нет, не иллюзию, настоящий метеор! Это было частью выпускного экзамена! А сейчас этому не просто не учат — об этом молчат, а все упоминания о мощных заклятиях изъяты из учебников. И я стал искать древние книги, и читать их сам, без наставников.
— Вместе с несколькими друзьями я начал искать и собирать запретные трактаты. Это было что-то вроде ордена, тайного братства студентов, одержимых силой огненной магии. Это было непросто, опасно, дорого, и абсолютно незаконно. Но мы были молоды и дерзки. Нам казалось, что перед нами открыт весь мир. Что нет тайны, которая не покорилась бы нам.
В темноте послышались сдавленные «бульки» — маг вновь приложился к бутылке.
— Ты рисковал познакомиться с инквизицией, Литц.
— Этим все и кончилось. Трактаты, в которых рассказывается про действительно сильные заклинания, не выдавались в библиотеке колледжа, запрещены к переписыванию и продаже. Приходилось иметь дело с темными личностями, за деньги готовыми на что угодно. А когда у тебя такие знакомства — в любой момент стоит ожидать удара в спину.
Литц выпил еще, высоко задирая бутылку. Похоже, она кончится раньше, чем его рассказ.
— На нас донесли. В колледж явились инквизиторы. Они начали допрашивать студентов, запугивать их исключением из колледжа и даже следствием о колдовстве. И многие… испугались. Ведь можно было потерять все. А исключение из университета для любого из нас было катастрофой — богатых наследников среди нас, сам понимаешь, не было. И вскоре я узнал, что меня оговаривают на допросах, представляя главным смутьяном и вольнодумцем… Мои друзья меня предали.
Литц помолчал, потом кивнул своим мыслям и продолжил:
— На третий день, наконец, вызвали меня. В самых скверных предчувствиях я вошел в скрипториум, где заседала комиссия инквизиторов. Одним из них был Терреллин Гильдебранд. С первых слов я понял — они уже все решили. Невозможно было что-то изменить, — слишком многие уже показали на меня, как на зачинщика. Я все отрицал и никого не выдал, ни одного имени. Я не мог действовать иначе, ведь могли пострадать другие студенты. А для дознавателей это означало
