— Фриц покажет тебе такой фокус, Генри, что диву дашься, — вместо чародея ответил Маккоун. — Он очень талантливый гипнотизер и может за один сеанс сделать из человека зомби.
Теперь для прозорливого дельца Фишера уже не было загадкой, какое тайное оружие приготовил для победы в судебном процессе его адвокат.
— Ты хочешь сказать, что Фриц сможет так прозомбировать Лолу, что она не узнает собственных отца и мать? — изумился он. — Но это же невозможно! Неужели у него, — он посмотрел на невзрачного горбуна, будто первый раз увидел, — такой божественный дар?
— Представь себе! Я тоже этому не верил, пока лично не убедился, — поспешил подтвердить адвокат. — У нас Фриц Ранке недавно. А в Европе знают о чудесном даре, которым он обладает, и спецслужбы его уже использовали.
— Ну ладно, проверим, — зажигаясь любопытством, заключил Фишер. — Ведь недаром в народе говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Он немного подумал и спросил:
— А как долго действует его гипноз?
— Двое суток с гарантией, — неожиданно сочным баритоном ответил Фриц на довольно приличном английском. — А далее будет ослабевать.
— Выходит, ты умеешь говорить? Я было принял тебя за немого, — пошутил хозяин и, снова став серьезным, сказал: — Это подходяще. Пойдемте в детскую и, не откладывая, займемся делом!
Просторная комната с окнами во всю стену была залита солнечным светом. Посреди нее на пушистом ковре среди красивых игрушек сидела Оля и смотрела по телевизору мультсериал. При виде взрослых она на миг от него оторвалась и вежливо поздоровалась.
— Выключи ящик, Лолита! — мягко велел ей Фишер. — Эти дяди — доктора, и им надо обследовать состояние твоей нервной системы. Салли говорит, что ты по-прежнему много плачешь.
— Я плачу потому, что со мной нет Наденьки. Вы ведь знаете, дядя Генри, — сказала Оля, и ее глаза тут же наполнились слезами. — Когда же она приедет?
— Очень скоро! — за Фишера ответил ей адвокат, изобразив на лице добрую улыбку. — Ложись-ка сюда, — подняв Олю с ковра, перенес на небольшой детский диванчик. — Вот так, на спинку, а ручки подложи за голову. Сейчас с тобой будет говорить маленький доктор, и ты почувствуешь себя намного лучше.
Оля послушно делала все, что от нее требовали. Когда она приняла нужное для гипноза положение, подошел Фриц и, завораживающе глядя ей в глаза своим пронзительным взором, стал приглушенно и медленно говорить.
— Ты ощущаешь полный покой. Слушаешь только меня. Лишь меня, и никого больше. Все прошлое забыто. Ты ничего не помнишь. Люди из прошлого — это призраки. Призраки. Тебе незачем их знать.
Так, монотонно повторяя одно и то же ровным бархатным голосом, Ранке как бы втирал в память девочки то, что ему требовалось. Глаза у Оленьки были полузакрыты, и казалось, что она дремлет, но ее мозг впитывал внушаемую ей информацию. А он продолжал:
— Ты не можешь вспомнить, как тебя зовут? Запомни хорошенько. Тебя зовут Лена. Да, ты — Леночка. А фамилия твоя Шереметева. Ты — Лена Шереметева. Шереметева Лена. Тебя будут называть Оленька, Оля. Но ты — Лена, а никакая не Оля. К тебе придут злые духи. Очень злые. Будут говорить, что они — папа и мама. Но это не папа и мама. Ты гони их прочь. Вокруг тебя будут только злые люди. Ты не узнавай никого. Никого!
Разговаривая таким образом, Фриц, к неописуемому удивлению Фишера, да и Маккоуна тоже, добился результатов, которые превзошли все их ожидания. Решив, что пора предъявить продукт своего труда, Ранке оторвал свой взгляд от ребенка и бросил в их сторону:
— А теперь слушайте и удивляйтесь!
Снова повернувшись к Оленьке, он спросил:
— Так как же зовут тебя, девочка?
— Лена Шереметева, — открыв глаза, ответила Оля.
— Да ты можешь сесть, — сказал горбун и переспросил: — А разве тебя звать не Олей? Олей Юсуповой?
Оленька села и уверенно ответила:
— Нет, я — Лена Шереметева.
Ранке самодовольно ухмыльнулся и спросил, указав на Фишера и Маккоуна:
— А что это за дяди? Ты их знаешь?
Посмотрев на них так, словно видит в первый раз, Оленька отрицательно замотала головой:
— Нет, не знаю.
— И никогда не видела раньше? — сдвинув брови, строго спросил Ранке.
— Никогда, — испугавшись, ответила Оленька и заплакала.
— Ладно, не плачь! Можешь смотреть телевизор, — уже более мягко приказал ей гипнотизер и сделал знак Фишеру с Маккоуном, чтобы вышли.
По пути в гостиную, потрясенный увиденным, Фишер, не сразу придя в себя, с тревогой спросил:
— И как долго это будет с ней продолжаться? Лолита не заболеет?
— Через несколько дней все пройдет без следа, — успокоил его чародей Фриц.
— Однако до суда ее нежелательно беспокоить, — настоятельно порекомендовал он на прощание.
— Хорошо, я это передам жене и распоряжусь, чтобы Лолите ужин и завтрак принесли в детскую, — заверил его Фишер.
Очень довольный, он вышел проводить их на широкое крыльцо дома.
— Ценный субъект! — бросил он стоящему рядом адвокату, глядя, как маленький гипнотизер, открыв заднюю дверцу, садится в салон «кадиллака».
— Ты в этом убедишься завтра на суде! А еще, когда получишь от меня смету на оплату расходов, — самодовольно усмехнулся Маккоун, пожимая ему руку.
Большой зал с высокими окнами, где проходило заседание окружного суда, был набит до отказа. Это объяснялось тем, что еще задолго до него пресса проявила большой интерес к необычному процессу и оживленно комментировала его ход. Даже на телевидении ему уделили внимание в популярном ток-шоу, и видные политики и общественные деятели высказывали различные мнения.
К радости Генри Фишера, его опасения насчет единодушного порицания со стороны общества, как известно, питающего завистливую ненависть к богачам-толстосумам, не оправдались. Лишь в ряде газет благотворительного и церковного толка, появились статьи выражающие сочувствие пострадавшим родителям. Большинство же публикаций и выступлений осуждало полунищую Россию за торговлю детьми и выражало сочувствие американским гражданам, которым за свои добрые дела приходится расплачиваться судебными исками и другими неприятностями.
В своей пылкой, но немного занудной речи адвокат, представляющий истца, подробно рассказал залу историю похищения сестер-близнецов Юсуповых, не жалея красок на описание страданий маленьких девочек и их родителей, чем неплохо подогрел присутствующую на суде публику и журналистов. Следуя своему стратегическому плану, Гордон Смит особенно упирал на право удочеренной Фишерами Оли Юсуповой самой определить свою судьбу.
Умышленно не оспаривая это право, хитрый и коварный Дэвид Маккоун в своей речи, дабы сыграть на патриотических чувствах судей и публики, сделал акцент на неблаговидном поведении иностранцев, которые сначала, как кукушки, подкидывают своих детей богатым американцам, а потом сутяжничают, нарушая покой усыновителей и их воспитанников.
Оба адвоката были очень красноречивы, умели установить контакт с залом, и публика попеременно склонялась то в одну, то в другую сторону. Кульминация наступила, как и планировал адвокат Юсуповых, когда начался опрос главных свидетелей, и Гордон Смит попросил, чтобы была приглашена похищенная Оля Юсупова. Этому категорически воспротивился, тоже следуя своему хитрому плану, Дэвид Маккоун.
— Ваша честь! Мой клиент, как законопослушный гражданин, привез на суд приемную дочь, которая не является той, кого ищут наши истцы. Об этом убедительно свидетельствуют представленные суду документы. Поэтому, взывая к вашей человечности, он просит не тревожить несчастного ребенка, нервная система которого может не выдержать таких перегрузок!
— Эти бумаги — искусно сфабрикованная липа! — вскочив с места, заявил Смит. — Нами представлены подлинные документы Оли Юсуповой и письменные свидетельства того, что ее переправил в США по заказу Фишера ныне покойный Джеймс Ричардсон.
— Подделка наших документов не доказана, — возразил ему Маккоун. — Есть лишь ряд замечаний экспертов, но сомнения, а вам как юристу это известно, трактуются в пользу обвиняемых. Я категорически возражаю против опроса приемной дочери моего клиента!
— Вот видите, Ваша честь? — громогласно воззвал больше к публике, чем к судье адвокат Смит. — Этот отказ — косвенное подтверждение правоты истца. Они просто боятся, что девочка признает своих родителей, и все станет ясно. Я настаиваю на ее вызове!
Настроение зала резко качнулось в его сторону. Раздались возмущенные выкрики:
— Привести свидетельницу! Они боятся показаний ребенка!
Хорошо проплаченный Фишером судья бросил растерянный взгляд на его адвоката, и Маккоун величественно поднявшись с места, остановил шум жестом руки:
