поездкой, а с двоюродными сестрами — Машей и Кирой — детьми дяди Трофима — встретился в Усть-Илимске.
Мне повезло. Оказалось, что в новом Кеуле есть музей. По столичным меркам это, конечно, небольшой краеведческий уголок при библиотеке. Но здесь для всех это музей, вполне отвечающий названию. Потому что сравнивать не с чем. Других музеев нет. Вообще во многих сибирских небольших городках практикуется такое. Люди чтут историю своих мест. И вот, узнав об этом, перед поездкой я написал работникам Кеульского музея-библиотеки письмо, отправил свою книжку «Я родом с Илима».
Пришел ответ: «Получили посылочку с Вашим письмом и книгами и очень обрадовались, сразу нашлось у всех, что вспомнить». Любовь Ивановна училась в Нижне-Илимкой школе, ее отец был учителем. Татьяна Григорьевна жила в Тушаме и очень хорошо помнить Вашего дядю Трофима Савельевича, забавные случаи из детства. Готовы поделиться всем, что знаем и помним. Сегодня увезли Ваше письмо в Усть-Илимск. Там у вас тоже родственники…»
После этого я скоро смог убедиться, что родственников много. Позвонил двоюродный брат Иннокентий, сын Трофима Савельевича, моего дяди. Мы ровесники.
Никогда не виделись, но вот по телефону — встретились. Иннокентий сообщил, что прочитал мою книгу с интересом. Работники музея и библиотеки подивились сохранившемуся у меня чувству юмора. Пообещали сделать осенью презентацию книги, познакомить с ней родную деревню. Поругали «потопное» переселение. Рассказали, что новый Кеуль жил неплохо первое десятилетие. На совхозной ферме ходили в белых халатах и в тапочках. Приезжали партнеры — специалисты из Голландии и других стран. А сейчас все разрушено. Поля не сеют, фермы разобрали. Держится Кеуль только культурой. Особо отметили: «Песни у нас поют замечательные!». В Троицу, Масленницу, во все народные праздники выступает хор, фольклорная группа от бабушек до школьников. В поселке очень хорошая школа, в этом году получила «президентский миллион» (то есть гранд). А в старом Кеуле сообщили, сохранилось всего два дома, которые еще не снесли.
Потому получил письмо от Любови Ивановны Чугаиновой: «Мне было шесть с половиной лет, а брату восемь, когда мы приехали в Нижне-Илимск, это как раз после демобилизации папы. Работать он пошел в Нижне-Илимскую среднюю школу учителем военного дела и физкультуры. Позже стал учителем труда по столярному и слесарному делу. Возможно, вы его помните… Я с 1949 года, помладше вас, а брат мой с 1947-го; значит, мы учились в одно время с вами. Носились по одному и тому же коридору в школе и учили нас одни и те же учителя…»
Письма шли и шли. Генеалогическое мое древо разрасталось, сибирских родственников и друзей находилось все больше. Перед поездкой узнал, что вышла книга «О чем шумит Ангара» Анатолий Карнахуова. А вдруг родственник по матери? Он живет в Саратове, мы списались. Нет, оказывается. Хотя, в общем, Карнауховы все родственники. Фамилия произошла, как написал мне автор книги, от прозвища «кровавое ухо». А карнавое — значит отрубленное. Было такое в старину наказание за разные провинности. Лишались уха и в драке, в праведном бою. Наши же Карнауховы, по одной из версий, от болгар и тунгусов, создавших первую такую семью. Брат Анатолия Карнаухова написал, что знал старшего сына Савелия Федоровича Карнаухова Трофима Савельевича, моего дядю. Это, по его словам, был высокий, подтянутый, никогда не унывающий весельчак, брюнет. Красивое интеллигентное лицо, синие глаза, темные брови, усы. Похож на киношного Григория Мелехова. Не очень богатым был, но любил принимать гостей. Мог дать взаймы денег на водку и сказать просящему: «Долг мне можешь не возвращать, только не ходи с протянутой рукой. Не по позорь себя». Когда бывал в Невоне, всегда заходил к Карнауховым — однофамильцам. А началась война — ушел на фронт. Был ранен в голову и ноги, демобилизован. Заслужил Орден Славы, другие ордена и медали.
Вот это и еще многое о своей сибирской родословной я уже знал, когда в гостинице в Усть-Илимске рано утром подъехал Владимир Александрович Николаенков, наш добрый гид и помощник, мы сели в машину и отправились в Кеуль. Для начала в новый. Там теперь жизнь.
Час езды. Кругом тайга. Дорога хороша, сухо. Я еду не один — с представителями нескольких поколений: это дочь Анна — в этом году ей будет сорок лет — примерно столько же, сколько было моей маме, когда она покинула Кеуль. У нас много общего, иногда даже мысли совпадают. Я благодарен ей за эту поездку, уверен, без нее она бы не состоялась. Рядом сестра Людмила со своей внучкой Машей, взрослой уже девушкой — она учится в институте, ей здесь все интересно, как любому человеку в новых местах.
Вдруг из-за поворота мостик и табличка на перекладине — «р. Кеулька». сердце екнуло, где-то рядом моя деревня. Из-за перелеска показались поля (незасеянные, отметил про себя). Вот вдали — темные крыши, приземистые дома, бело-синим пятном школа, детсад, муниципальный Совет. Вот он — Кеуль. Правда, это пока двойник — новое издание моего старого села, но все же… Волнуюсь, даже руку приложить пришлось к сердцу. Пульс частит. Ищем дом Любовь Ивановны. Время не самое лучше для гостей — полевая пора, но все как положено: приглашены в дом, предложен чай. Только как-то не до этого. Тороплю в дорогу и Альберт — муж Любовь Ивановны — заводит мотоцикл с коляской. Сажусь с ним, и мы едем в старый Кеуль, в настоящую деревню, где я родился. Стоит — пустынная, заброшенная. Даже не деревня, а обрывки, кусочки прежней жизни, счастливой и грустной, где-то сохранился огород, видны контуры улицы, сломанный забор… И Ангара — синя и широкая. Таежная кайма по дальним — через реку — берегам. Спрашиваю сестру Людмилу: «Где дом наш стоял?». Она должна помнить, постарше меня была, когда с матерью уезжали отсюда. Мила ходила к берегу, останавливалась, снова возвращалась, что-то спрашивала у Альберта и наконец объявила: «Вот примерно тут… Вот тут был наш дом…». Огляделся вокруг, большие камни по углам, полусгнивший венец из листвяничных бревен — вот и все, что осталось от некогда большого дома, похожего на крепость (со слов сестры). Моего отчего дома. Здравствуй, дом родной. Как стремился сюда, сколько дум передумал, как боялся, что не увижу этих мест. успел, увидел, стою и не могу наглядеться. Далеко внизу под обрывистом угором плещется прозрачная ангарская вода, даже отсюда, с высоты видны песчинки. Дом стоял конами на реку и смотрел на таежные сопки на том берегу. Я родился в апреле, когда сибирская весна только начинается. А
