Солнце уже подошло к зениту, когда из моря выплыла и пошла к берегу первая «королева» этого дня. Ей было на вид лет восемнадцать, на деле — лет на пять больше. Купальник на ней был сначала темно-белого, то есть мокрого цвета, но высохнув на солнце, он просиял ярко-белым, на фоне которого ее загар стал темно-оранжевым. В принципе, ее можно было бы сравнить с девушками одного из племен государства Сомали, в котором набирают манекенщиц иные парижские кутюрье, если бы не ее выцветшая до золотоносного уровня грива; такого с прекрасными дикарками не случается.
Другое существенное отличие, которое, возможно, разочаровало бы модельеров, но привело в восторг всех более-менее активных мужчин литфондовского пляжа, состояло в том, что она не была похожа на высоченную вешалку одежды. Спортивно-женственные пропорции ее тела были в полной гармонии с ее вроде бы девчачьей манерой передвижения в пространстве. Стоило только посмотреть, как она с кромки воды стала отмахивать «привет» кому-то в толпе пляжников, чтобы постичь ее прелесть и легкость в сочетании с некоторой самоиронией. Иными словами, она не была похожа на девушек сомалийского племени.
Ей вроде бы не хотелось привлекать к себе внимание литературных масс, и она делала вид, что не замечает, как много глаз на нее уставились. Среди уставившихся были, разумеется, и два ценителя женских прелестей.
«Ну, вот и чемпионка!» — произнес Ян.
«Десять баллов точно!» — подтвердил Роберт.
«Она совсем не изменилась», — сказал Тушинский.
«Ты ее знаешь?» — спросил Эр.
«А ты не знаешь?»
«Где-то, кажется, видел».
«Ты не рехнулся, Роб? Ты ее видел, и не раз, в моей комнате на Чистых прудах».
Роберт охнул, схватился за живот и перегнулся вдвое, как будто кто-то из пролетающих засандалил ему по органу глупости, который, как известно, располагается под ребрами.
«Милка?!»
«Вот именно, Милка Колокольцева. Ну ты даешь! А ведь ты мне тогда говорил, что она — главная девушка в твоей жизни».
Роберт ничего не ответил, он только мычал и раскачивался. Иногда бросал из подмышки взгляд на тент, где расселись за картами «домашние богини», в число которых теперь вошли Любка Октава и Фоска Теофилова. Почувствовав, что на пляже произошло что-то кардинальное, дамы бросили карты и уставились на девушку, вышедшую из моря, будущую, то есть почти уже объявленную «Мисс Карадаг». Не может быть, чтобы Анка знала ее, думал он. Ведь за все эти годы я ни разу ее не видел и ни разу ее не назвал, как и Анка не назвала мне человека, с которым согрешила. Теперь он понял, что она знала.
После лечения в антинаркотической клинике он дал себе зарок никогда не возвращаться к Милке. Нечего калечить этой девочке жизнь и растаскивать в клочья семью. Забота Анки была настолько всеобъемлющей, нежнейшей и самоотверженной, что он понял — без нее мне не жить. Мы будем с ней до конца, думал он, хотя и старался не представлять себе никаких вариантов конца. Трудно остаться однолюбом, когда округа кишит соблазнительными бабами, однако он вот именно останется однолюбом, а уж если возникнет какой-нибудь нестерпимый соблазн, пусть он пройдет по принципу «говорим на ты». Мгновенная встреча, полнейшее откровение, а потом — на все четыре стороны; с сохранением дружбы, конечно. Главное — не возвращаться к Милке.
Колокольцева сигналила своей подруге Катьке Человековой, которая совсем недавно вошла в круг первостатейных звезд, сыграв в ударном фильме невесту советского шпиона, принявшего огонь на себя. Сегодня рано утром кто-то сбросил с отвесов в Львиную бухту мешок почты, среди которой была записка от Влада Вертикалова. Корявым почерком бард сообщал, что он снова в Коке и специально для того, чтобы увидеть ее. Изнемогает. Жаждет увидеть. Чувствует себя х…во. Хотя бы положи руку на лоб. Ищи в Литфонде. Море было спокойное, и она отправилась из бухты в бухту вплавь. Из Первой Лягушки взяла чуть-чуть мористее, наискосок к пляжу. В полукилометре от берега познакомилась с мощным литовцем, который завершал заплыв от Хамелеона. Сказал, что повторил рекорд Велимира Хлебникова. Боги Олимпа, этот литовец оказался Юстасом Юстинаускасом, художником, о котором она писала в журнале «Декоративное искусство»! В полнейшем восторге он пригласил ее в ресторан. Какой, к черту, ресторан? Здесь нет никаких ресторанов, одни столовки паршивые. Знаете, Милка, у меня все еще голова кружится от этого коктебельского восторга. Если нет ресторана, устроим пикник; идет? Вот это здорово, Юстас, приглашение принято; мне только надо будет сарафан какой-нибудь одолжить у бабы Марины.
На пляже они с Человековой бросились друг к дружке в объятия. Немного поплясали сиртаки в такой позиции. Милка спросила Катьку, не видала ли она Вертикалова: страдает человек. Катька посоветовала Милке пока на Вертикалова не выходить; он гудит. Да где он? Да где-то тут в трущобах отлеживается. Хочешь, пойдем поищем? Пойдем, только мне сарафанчик какой-нибудь надо купить и тапочки. Да на фиг тебе покупать какой-то говенный местный сарафанчик, вскричала Человекова. У меня этих сарафанчиков полная сумка, многоцветный ком. Да и сандальки найдутся, у нас с тобой лапы-то одинаковые.
Пока собирали с пляжа Катькино добро, та полушепотом, а может быть, и шепотом, но все-таки явно не молча, делилась с подругой своими приключениями. Оказывается, она тут выслеживает Андрюшку Андреотиса. Как так? Да вот так, недавно в Москве налетели друг на друга и пошли ходить. Весь день Андрюшка читал стихи, ей-ей, как «трагик в провинции». Зашли ко мне, а он все читает и читает. Ну, думаю, этот не уйдет, пока ему не дам, а у меня утром репетиция. Дала и не пожалела. Так здорово все, подруга, получилось! Так весело, по-мальчишески, и не слабо, ей-ей, не слабо! Ну, в общем, «от гребенок до ног» пропахал! Словом, я влю-би-лась!
Ну, Человекова, ты даешь так даешь, это уж точно! А дальше-то что? А дальше он мне как-то сказал, что едет в Кок писать поэму про корабль «Авоську». Тогда и я собралась, чтобы поразить пацана своим прибытием, а тут гляжу, Матка-Боска, он с дамой из Реперткома, с товарищем Теофиловой. Ну, Человекова, как же ты отстаешь, да ведь они уже давно законным браком. Ах, Колокольцева, моя дорогая, я никому жизнь не собираюсь спасать, а все-таки дамочке не мешало бы слегка подвинуться по причинам старшинства; не находишь?
Так весело треща, две девушки направились к выходу и только уже за воротиками Милка спросила Катьку, не встречался ли ей здесь некий такой всемирно известный Роберт Эр? Как же, как же, покивала подруга, он здесь, и вы, мадмуазель, проскакали в пяти метрах от его тела. В общем, не волнуйтесь, этот поэт тоже в надежных руках, его пасет законная Анка.
И тут на Колокольцеву наскочили с объятьями все три стражницы-старушки. Милка, Милочка, родная копилочка! Милка-Милка, принесешь бутылку? Они лапали ее и кружили, словно вернулась их волошинская юность.
После пляжа Роберт и Юстас пошли собирать баскетбольную команду. Собственно говоря, нужно было собрать две команды, чтобы потрясти побережье историческим матчем «Союз писателей СССР против Всего Мира». Роберт уже наметил писательскую команду: он сам, Тушинский, Ваксон и Подгурский; пятого никак сыскать не могли, но потом подумали, что, может быть, кто-нибудь пятый еще с севера подгребет. Юстинас в поисках команды Всего Мира чуть ли не отчаялся: никого, кроме двенадцатилетних мальчишек, не нашлось ни в поселке, ни на баскетбольном корте в пансионате. Ну что ж, подумал он, за неделю я их так натренирую, что пух и перья полетят из московских декадентов.
В общем, начали пока что бросать. Роберт показал свой новый коронный — дальний бросок, в прыжке, из-за головы. Попал три раза из пяти. Юста, приехавший, как известно, с родины средневекового баскетбола Литвы, показал, как можно, прыгнув, повернуться в воздухе спиной к щиту, поменять руки и положить мяч из неожиданной позиции. Мальчишки зашлись от восторга и стали пытаться повторить этот финт. Он долго с ними возился, а потом обнаружил, что друг куда-то исчез. Тут непростая есть ситуация, подумал он. Нет-нет, такая данная ситуация нам оставляет пожелать чего-нибудь лучшего. Однако эта ситуация все-таки пока не падает к худшему.
Был час сиесты. Жарища сильно за тридцать. Пустые аллеи. Сияющий лоб центрового бюста. Роберт постоял там пару минут в раздумье. Если начнутся расспросы, скажу, что сидел в библиотеке: нужно было полистать БСЭ. Ну и дела, теперь придется отговариваться и от Анки, и от влюбившегося Юсты. Ну что ж, хитрить так хитрить. Во всем виноват Крым. Он направился в боковую тенистую аллею. Туда выходил фасадом корпус для высокопоставленных писателей. Вот за этой дверью скрылась она, предварительно бросив на него свой обжигающий взгляд. Он прошел за эту дверь и аккуратно ее прикрыл. Пошарил в темноте и нашел палку, которой тут обычно придавливали дверь. А что если у нее уже сидит какой-нибудь гость? Ну что ж, риск есть риск. Стал подниматься по узкой лестнице.
