в споре, поэтому отказался от этой затеи.
«Что думаешь о „плохих парнях“, которых упоминала флед?»
«Если это правда, мы по уши в дерьме».
«Думаешь, она врёт?»
«В этом и состоит проблема с пришельцами: мы вынуждены верить им на слово».
«Флед бы ответила на это, что наша недоверчивость — один из источников наших проблем. Если бы она была человеком, то у меня бы тоже были сомнения. Но она не человек…»
«И почему у нас не должно быть сомнений?»
«Я уверен, что прот нам ни разу не соврал» — сказал я Вирджинии — «Да и флед пока не удалось поймать на лжи».
«Может, это и есть первый случай, когда она соврала».
«Но зачем ей врать о таких серьёзных вещах, как геноцид?»
«Кто знает? Может хочет нас припугнуть».
«В твоих рассуждениях есть изъян. Я не думаю, что флед есть дело до того, прислушаемся ли мы к предупреждению или нет. Подозреваю, она с тем же успехом наблюдала бы, как мы идём по пути додо[145]».
«Возможно и в этом она соврала».
* * *
Я и не замечал, как пациенты привязались к флед. За несколько дней её отсутствия они всё время подходили ко мне и требовали сказать, когда она вернётся. Это удивительно: вчера ты была изгоем, а сегодня превратилась в блудную дочь. Жаль, что нельзя узнать человека целиком с первых дней общения: знакомиться приходится долго и понемногу. Почему степень нашего понимания скачет вверх и вниз как йо-йо?[146] Но конечно подобное непостоянство и делает общение между людьми таким интересным.
Я искренне верю, что когда ты поближе узнаёшь человека, которого считал «другим», то найдёшь много общего между вами. По большей части это верно и для религиозных и расистских предрассудков. Я не утверждаю, что знаю многих афро-американцев или мусульман лично, но те, кого знаю, не сильно от меня отличаются. Они так же одевают штаны, едят, смеются и плачут, как и я. Подозреваю, что остальная часть мнимых различий произрастает из страха. Какого страха? Страха потерять работу, неспособности внести очередную плату за жильё и так далее. Это не означает, что мне нравится каждый встречный, чья раса отличается от моей. Клифф Робертс — один из наших лучших психиатров — является чернокожим и одновременно, на мой взгляд, редкой скотиной. С другой стороны, может я не знаю его достаточно хорошо, чтобы судить.
В любом случае, я спросил пациентов, почему они хотят увидеть её снова, ожидая, что причина кроется в их желании быть в первых рядах тех, кто отправится на Ка-Пэкс. Но здесь было нечто большее. Отчасти на них повлияло то, что скоро флед станет матерью. Кроме того, их поразило её интервью. Им не понравилось, как ведущая поджаривала её на сковородке, пытаясь выяснить, с кем флед спала, и кто был отцом ребёнка. И ещё их беспокоили «плохие парни», которые следили за человечеством издалека, готовые вмешаться, если мы окончательно отобьёмся от рук, — и они считали, что флед сможет что-то с этим поделать. На самом деле я был уверен, что «Баллокам» тоже не было до нас никакого дела.
Так или иначе, они ждали её возвращения. Как и я. Было множество вещей, о которых хотелось её спросить. Например, у меня не было шанса предупредить её, что Дартмут и Ван, возможно, хотели совершить с ней засекреченные действия, чтобы предотвратить эмиграцию ста тысяч человек, в частности потому, что среди них были американские граждане, планирующие уменьшить ВВП[147] (из-за снижения количества потребителей новых товаров и услуг ВВП заметно сократиться — прим. перев.). Я пришёл к выводу, что агенты правительства не остановятся ни перед чем, чтобы сохранить веру в те представления, которыми они (мы?) дорожили.
Что касается самих пациентов, я отчаянно хотел предоставить флед возможность в последний раз поговорить с каждым из них. Если она сможет найти корни их проблем, возможно некоторые из больных передумают совершать с ней долгое и, возможно, опасное путешествие.
Пока я лелеял эту надежду, ко мне подошёл Рокки.
«Ещё не вернулась?» — спросил он меня в десятый раз.
«Не думаю».
«Я собираюсь поквитаться с ней за это».
«Поквитаться с флед? За что?»
«Она сказала, что посмотрит мою голову и выяснит, как мне можно помочь. Она подключила меня к какому-то устройству, но так и не сказала, что обнаружила. А теперь она снова исчезла. Это был гнилой поступок».
«Она к чему-то тебя подключала?»
«Верно. И многих других пациентов».
«К чему именно?»
«Не знаю. К какой-то конусообразной штуке[148]».
«И сказала, что таким образом способна заглянуть в твою голову?»
«Да. А что? Она сделала что-то, чего не должна была делать?»
«Уверен, ничего, что может причинить вред. Она в любом случае вернётся, Рокки. По крайней мере ещё один раз. Но даже если и так, то нет никаких гарантий, что она сможет тебе помочь».
«Есть».
«Почему ты так думаешь?»
«Она сказала, что может помочь».
Подошёл Дэррил.
«И мне сказала».
Клэр, которая делала записи в жёлтый блокнот неподалёку, вступила в разговор.
«Я не пациент» — напомнила она — «Я — штатный психиатр. Но флед и мне пообещала, что поможет решить пару личных проблем».
«А я думал, ты принимала флед за обычного человека».
«Флед немного отличается: она заметно умнее большинства из вас».
Сзади подошёл Барни.
«Вам бы тоже с ней поговорить, доктор Брюэр» — посоветовал он мне на полном серьёзе.
Рик стоял неподалёку от Барни.
«А мне она ничего не говорила» — привычно солгал он.
В конце концов каждый, кто был на лужайке, пытался меня убедить, что когда флед вернётся, то исцелит всех пациентов. Я не знал, стоит ли всем им верить (за исключением Рика, конечно).
Или она имела в виду, что поможет им всем за счёт того, что отправит их в другое место и радикально изменит окружение?
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В 5:30 в понедельник нас разбудил телефон. Я подумал, что снова звонит Смайт с предварительными результатами конкурса детских имён, и предоставил автоответчику сделать свою работу. Но жена, которая боится пропустить экстренный звонок от одного из наших детей (мы всё ещё называем их «детьми», хотя самому молодому уже почти тридцать), подняла трубку. Через пару секунд она протянула её мне и снова легла спать. Это был мой зять. Никогда его голос не был таким радостным (а он всегда от чего-нибудь был в восторге).
«Что
