— И я тоже, — кивнул я. — Вот только Чернобыль уже случился. И случился у нас. Это ведь могло произойти где угодно. Аварии уже были. В Англии — в Уиндскейле. В США — на Три-Майл-Айленд. Во Франции — в Сен-Лоран-дез-О[1]. Да, у нас все гораздо страшнее. Такова судьба. Вот только принимать ее или нет — это уже выбор человека. Наша страна выбрала бороться и побеждать. Не жалея себя. Те же парни, с которыми я разговаривал для статьи — ни один из них не кичился своим героизмом. Наоборот, скромничали. И каждый был уверен, что не зря находился там. Потому что нужно было закрыть эту адскую радиоактивную брешь. И они закрывали ее собой. Как сейчас это делают другие. Не по принуждению, а потому что это нормально — защищать и спасать. Знаете, я бы не хотел, чтобы кто-то прошел мимо меня, когда мне станет плохо, из-за того, что это не его дело. Представьте, что наши деды не пошли воевать с немцами, потому что не захотели. Подумали бы, пусть другие умирают…
— А у них был выбор? — диссидент подался вперед. — Они могли отказаться? Может, они боялись сказать правду?
— Хорошо, что сейчас это слышу я, а не они, — теперь мне по-настоящему стало противно.
Я вспомнил, как Садыков смущенно отмахивался, когда я называл его героем. Как искренне восхищался теми, кто расчищал крышу реактора. И как другие ликвидаторы говорили мне, что еще раз туда бы поехали. А если бы им дали возможность выбирать — они бы все равно согласились. Я ведь задавал им этот вопрос. Каждому. И никто не ответил мне, что остался бы дома. Лапину, спецкору «Московского вестника», к слову, говорили так же.
— Мы еще вернемся к нашему разговору, товарищ главный редактор, — улыбнулся Алексей Котенок. — И отдельной темой будет моя правота, когда страна свалится в бездну. Но с вами я с удовольствием подискутирую на руинах.
— Для начала вернитесь в профессию, — предложил я, понимая, что мой оппонент пытается укусить напоследок. — Насколько я знаю, вы учились на журналиста… Интереснее, знаете ли, вести дискуссию с коллегой, а не хулиганом, останавливающим автоколонны.
— Думаете меня таким образом зацепить? — помрачнел диссидент. — Не получится. Да, я учился на журналиста. Вот только забросил, когда понял, что журналистики нет.
— Кроме черного и белого есть еще тысячи оттенков серого, — сказал я. — Запомните это, Алексей, когда у вас появится возможность высказаться. А она скоро появится. И еще кое-что важное. Кроме слова «толпа» есть понятие «коллектив».
— Коллектив… — процедил диссидент. — Коллективизация… По злой иронии судьбы среди моих предков были бойцы продразверстки. Прадеда убили крестьяне в Тамбовской губернии.
— А у меня, представьте, предки как раз были зажиточными крестьянами, кулаками. И именно в Тамбовской губернии. В Мучкапе[2].
— Ирония судьбы… Злая ирония.
— Вот только мне кажется, что мы строим будущее, а не прошлое, — возразил я.
— А прошлое, вы считаете, нужно задвинуть? — снова ухмылка.
— Отнюдь, — я покачал головой. — О прошлом нужно помнить. С гордостью и уважением. И там, где надо, с болью. Но жить нужно в настоящем.
— Я услышал, товарищ редактор, — Котенок скривил губы и, развернувшись, зашагал прочь.
[1] Кашеваров перечисляет известные инциденты на западных ядерных объектах: комплекс «Селлафилд» в Великобритании (1957), АЭС «Сен-Лоран-дез-О» во Франции (1969) и АЭС «Три-Майл-Айленд» в США (1979). Во всех трех случаях обошлось без жертв.
[2] С 1958 года поселок Мучкапский, административный центр одноименного района Тамбовской области.
Глава 31
После окончания демонстрации и торжественных речей наша работа отнюдь не закончилась. Оказалось, что весь следующий номер Хватов планировал забить материалами о Седьмом Ноября. На планерке он, конечно же, говорил, что мы готовим спецвыпуск, но сегодня концепция расширилась. Причем настолько, что возникла угроза работы без выходных. Впрочем, я еще в будущем к такому привык, особенно в ходе предвыборных кампаний, а тут люди еще более крепкие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В первую очередь нам нужно было поговорить с сильными града сего, чтобы потом украсить их речами передовицу. Мой репортаж шел отдельно, причем вместе с фотками Лени и других мастеров объектива и вспышки на него отводился целый разворот. Шикину предстояло накатать такую же по объему экономическую аналитику, однако этот пожилой журналист, успевший повоевать не только в Великую Отечественную, но и в финскую, не пугался больших текстов. Наоборот, даже излишне к ним тяготел.
Дальше больше — помимо поздравлений и пожеланий партийных лидеров Хватов решил добавить несколько интервью. С Краюхиным я уже беседовал, материал вышел в одном из прошлых номеров, но оставались еще Кислицын, председатель райисполкома, и секретарь райкома ВЛКСМ Жеребкин, главный андроповский комсомолец. На меня Хватов повесил Кислицына, а вот со вторым беседовать пришлось Бродову. Но тот только рад был после своего больничного заточения поговорить с кем-нибудь молодым и активным.
А потом… один за другим на нас валились почетные жители города и района, заслуженные машиностроители, доярки-рекордсменки, многостаночники с ЗКЗ, наследники дела Стаханова, еще сами помнившие революцию. Со всеми нужно было побеседовать, каждого отснять — и при всем этом не запутаться.
Планерку, кстати, Хватов провел прямо на улице — и немудрено, учитывая фактически полностью измененный план номера. Богдан Серафимович прямо об этом, конечно же, не сказал, но и так было понятно, что такой приказ спустили сверху. А потому целая куча материалов съехала уже в номер от девятнадцатого ноября, через полторы недели. По опыту знаю, что многое придется сильно редактировать, а то и полностью менять. Даже в неспешные по меркам будущего восьмидесятые информация имеет свойство устаревать. И это весьма неудобно для работы в принте. Сайты и телеграм-каналы — с ними гораздо проще. Хоть ночью выкладывай, в любом объеме. Было бы что выкладывать, а место и время найдутся. Но газета, увы, не резиновая.
В общем, объемы на нас свалились немалые, и вечером на концерте в РДК я был уже в мыле. Смотрел вполглаза, фиксируя в блокнот важные тезисы фактически на автомате. Это, кстати, один из минусов нашей работы — когда ее много, теряется свежесть мысли, творчество заменяется конвейером, и за некоторые тексты потом становится неудобно. Лично я такие подписываю псевдонимом. У каждого пишущего есть один или два, порой даже больше. Во-первых, именно для проходных текстов, а во-вторых, на случай, если придется размещать несколько твоих материалов на одну полосу или даже на один разворот. В печати не принято ставить одну и ту же фамилию под статьями рядом, и в будущем я иногда подписывался Геннадием Тальпой. Последнее было вольным переводом Кротова на итальянский. А имя просто более-менее созвучное: Ев-ГЕН-ий — ГЕН-надий. Кстати, не вижу препятствий взять себе такой же псевдоним для этого времени.
Аглая на концерт не пошла, потому что ее попросили подменить коллегу на скорой. Причем довольно резко и неожиданно. Но я даже обрадовался, потому что нормального свидания в рабочий день, плавно перешедший в рабочий вечер, точно не получилось бы. Мало того, что текстов свалился на голову целый вагон, я еще и совсем забыл о Юльке Бессоновой, которая все-таки пришла на концерт — знакомиться с музыкантами «Боя с пустотой». Вдобавок и текст принесла, который я ей задал. Только вот посмотреть я его теперь смогу не раньше субботы, а то и воскресенья. Когда я сказал об этом своей новой внештатнице, она расстроилась — думала, что прям вот сейчас все будет здесь и сразу. Но нет, пусть привыкает к тому, что журналистская реальность немного другая. Главное, девчонка восприняла тот наш разговор всерьез, и шанс, что она не станет смертоносной Феей-Морфеей, довольно высок. Так что я познакомил Юльку с Сашкой Леутиным и его музыкантами, взял аккуратно исписанные листочки, убрал в карман и поспешил откланяться. Голова уже абсолютно не соображала, и что-то еще писать или даже читать у меня не было никаких сил.
