за мысль?
Мне подумалось, что я угадал, каким будет ответ. Так оно и вышло.
Эдик сказал:
— Генку и Мишку и ударил один и тот же человек.
— Удивил, — усмехнулся Санжай. — Это и так ясно.
— И этот человек среди нас. Кто-то из нас! Ясно?
Эдик резко поднялся, встряхнул мокрыми руками и с тоской оглядел лагерь.
Глава 25
Сначала все замолкли. Каждый честно пытался примерить на себя последнюю фразу, словно впервые подумал о том, что убийцу нужно искать здесь, в лагере, среди своих. Я не был исключением, ровно до тех пор, пока ребята, как по команде, не уставились на меня. Их взгляды мне не совершенно понравились.
— Но-но, — я выставил перед собой ладонь, — не надо грязи. Не думаете же вы, что это я сначала убил Генку, а потом сам себе настучал по затылку и прилег голым в тайге отдохнуть?
Эдик вздохнул.
— Было бы, конечно, неплохо. Но нет, мы так не думаем. Просто надеемся, вдруг ты хоть чего-то вспомнил?
Я засунул руки в карманы штанов. Я всегда так делал, с самого детства, когда мне ужасно не хотелось врать. Когда врать приходилось. На душе стало тошно. Как можно вспомнить то, что было не с тобой? Никак! Собрался духом и соврал:
— Не помню. Если бы помнил, давно бы сказал.
— Жаль, — бросил Санжай.
По его голосу стало понятно, что ему действительно жаль.
— Все было бы куда проще.
— И про карту ничего не помню, — сказал я, на всякий случай. Новых вопросов категорически не хотелось.
— Что будем делать с ним?
Тоха указал пальцем на бездыханное тело. Назвать Генку по имени он почему-то не решился.
— Хоронить надо, — сказал Санжай. — Закапывать. Глубоко. Иначе зверье сожрет. Они на запах тухлого мяса знаешь, как падки!
— Давай без подробностей! — Антон побледнел не хуже Юрки. — У меня желудок не железный. И так тошно…
Он неопределенно махнул рукой.
— Командуй, — велел Санжаю Эдик. — Что делать?
И Колька скомандовал.
* * *
Место для могилы выбрали на возвышенности, под старой елью, подальше от воды. Сухое, тихое, защищенное с трех сторон кустарником. Метрах в стах от лагеря.
Для начала Эдик притащил из Зиночкиной палатки Генкин спальник.
— Так будет лучше, — парень нервно потер ладони, сказал виновато, — гроба все равно нет. Не класть же его в землю голым лицом…
Санжаю идея понравилась. Он сразу захлопотал, расстегнул спальник, разложил на земле.
— Теперь бы его, — он указал на покойного, — надо поднять и перенести.
Антон начал вновь расстегивать манжеты. Мне же пришла идея куда лучше.
— Постойте, — остановил их я, — давайте, как в больнице с лежачими больными.
— Это как? — Не понял Санжай.
— Я знаю.
Эдик даже повеселел, до того ему пришлось по вкусу мое предложение. Он обернулся к Антону.
— Мы с тобой переворачиваем тело на бок, а ребята подсунут ему под спину мешок, а потом перекатим обратно.
Дальше все получилось довольно просто. Труп без проблем упаковали внутрь, сверху на него положили и куртку. Молнию застегнули наглухо. Уже в спальнике отнесли тело к кустам, с глаз долой. Никто не хотел, чтобы покойный лишний раз попадался Зиночке на глаза.
После весь день, почти до темноты, копали могилу. На пятерых у нас было лишь две саперные лопатки. Таежный грунт оказался тугим, плотным, густо переплетенным сетью корней. Поддавался тяжело, неохотно.
Тоха, взявшийся за работу первым, стер руки до кровавых мозолей. Вместе с ним изо всех сил старался Юрка. Он словно пытался загладить свою вину за то, что не помог нам с мертвецом.
Когда работа близилась к концу, Санжай принес из-под навеса знакомый кривой нож и топорик. Хлопнул меня по плечу, велел:
— Пойдем лапника нарубим. Нам его много надо.
— Зачем не понял я?
— Чтоб запах отбить.
Это было разумно. Я перехватил у него топор, примерил в руке. Рукоятка удобно сидела в ладони. Сам топорик был легкий, совсем маленький.
Колька вывел меня прицельно к ельнику. Остановился, расправил плечи, глянул сквозь пушистые ветви вверх, вдохнул полной грудью. Воздух здесь был душистый, смоляной, вкусный.
Я еще раздумывал, стоит ли сейчас затевать откровенный разговор, как парень меня опередил. Сказал сам:
— Я вижу, ты хочешь о чем-то спросить? Спрашивай, я отвечу.
Он стоял ко мне спиной, ничуть не беспокоясь о собственной безопасности.
— Ну же?
А в самом деле, черт подери, почему бы и нет? Что он мне сейчас может сделать? Убьет? Оглушит? Он же не дурак. Все видели, что мы ушли вместе. А это значит, действительно хочет ответить.
Хочешь? Получи! И я не стал разводить политесы. Спросил в лоб:
— Ты, сволочь, зачем всех перетравил? Нахрена подмешал в чай эту пакость?
Санжай обернулся, глянул с любопытством, усмехнулся.
— Умный, значит, догадался? Даже Эдик не додумался. А ты… — он покачал головой, — удивил.
— Ты обещал ответить, — напомнил я.
Колька расплылся в широченной улыбке, глаза его совсем превратились в щелочки. Ответ меня выбил из колеи.
— Никто же не умер? — Он поднял нож, примерился и рубанул по ближней ветке. — Так? Чем ты недоволен?
— Коль, — сказал я, — это не ответ. Зачем?
— Зачем?
Санжай отбросил ветку, нож, обернулся, воткнул руки в боки.
— А сам как думаешь?
Я пожал плечами.
— Не знаю.
Я действительно не знал. Нет, догадки, конечно, были. Но это все вилами писано по воде.
— Не знает он, — Колька вздохнул.
Я решил ему помочь.
— Ты правда веришь в хозяина? Веришь в то, что он не выпустит нас, пока ему все вернут?
Тут Колька откровенно заржал. Смеялся долго, старательно закрывая ладонью рот. Смех его был слишком неуместен в это время, в этом месте. Я молча ждал.
— Ну ты даешь, — сказал он наконец. — Нет, тебе точно весь мозг отшибли. Какой хозяин? Ты что? Мы с тобой в двадцатом веке живем! Люди в космом летают. А ты — хозяин!
— Тогда зачем все это?
— Зачем, зачем… — Он поморщился. — Вот заладил. Как по-твоему я еще могу заставить убийцу выдать себя? А? Как?
Я проворчал:
— Не больно-то у тебя вышло.
Потом примерился и тоже принялся резать лапник. В конце концов, выяснение отношений можно отложить и до лучших времен. Только Колька отказываться от разговора не спешил. Накипело на душе.
— Зато я попытался, — сказал он. — А что сделали остальные?
Тут парировать было нечем. Действительно, ничего.
— То-то же, — констатировал Санжай. Он обернулся ко мне, наставил назидательно палец. — И ты мне не смей мешать.
Я бросил на землю пушистую ветку, взялся за новою. Спросил ради интереса:
— Меня, стало быть, не подозреваешь?
