Окопавшийся в Париже великий князь Николай Николаевич и в самом деле до сих пор не оставлял мечты о возвращении престола Романовых. Его отнюдь не смущало, что престол этот находится в некотором отдалении от его особы и представляет уже исторический экспонат. Порфироносным мечтаниям беглого князя можно было бы и не придавать особого значения. Но эти устремления подкреплялись силой «Российского общевоинского союза», где заправлял ставленник Николая Николаевича генерал Кутепов. У «союза» была армия в несколько десятков тысяч человек, «военная академия» и даже собственные «высшие полицейские курсы». Во всех странах, граничащих с СССР, «союз» имел свои «представительства», проводившие открыто и тайно активную контрреволюционную работу против СССР.
— Странно слышать от вас подобную оценку усилий великого князя. Ведь вы же в свое время состояли в его свите.
— Да… Был у его высочества адъютантом. Но к моему приезду сюда это не имеет никакого отношения, господин Менжинский. Вы знаете, что в эмиграции я не пошел на поклон ни к Врангелю, ни к Кутепову. Не стал наниматься на службу, не влезал в долги, не продавал ни совести, ни имущества…
— Имущества тогда у вас уже не было, Раздолин, — усмехнулся Менжинский и раскрыл лежащую перед ним папку. — Остатки капиталов вы вложили в крайне невыгодное предприятие. Ассигновали на нужды московского кадетского «Центра».
Раздолин нервно шевельнулся, изо всех сил удерживаясь от желания заглянуть в папку, которую не спеша перелистывал Менжинский.
— Почему в эмиграции вы порвали с великим князем?
— И это вы знаете… Конечно, ваши люди основательно работают в эмигрантских организациях, отделяя, так сказать, ягнищ от козлищ… Князь тогда мне не мог помочь. У его высочества в Париже возникли чрезвычайные расходы… Вы думаете, это дешево стоит, ежевечерне давать роскошные балы и банкеты? Я понял, что при таких тратах не могу обременять князя… Уехал в Англию и встретил там Эдит.
— Не столько Эдит, сколько ее фунты. Давайте будем точны, Раздолин. Могу сказать, что в тогдашнем положении вы разумно определили последнее, что у вас еще оставалось…
— Извините, но это выходит за рамки нашего разговора, господин Менжинский. Прошу иметь в виду, что Эдит британская подданная и у нее английский паспорт.
— В чем же конкретно должно было заключаться сотрудничество, которое предложил вам великий князь?
— Конкретно это предполагалось объяснить после моего согласия.
— Вы отказались?
— Да.
— Почему же тогда вы поехали из Парижа в Москву через Гельсингфорс?
— Так легче было оформить визу, господин Менжинский. Кроме того, мне нужна была крупная партия картона.
По поспешности и четкости ответа Менжинский понял, что Раздолин ждал подобного вопроса и подготовился к нему. Партия картона им действительно была закуплена у одной из финских фирм.
— С кем вы встречались на «даче Фролова»?
— Вы солидно осведомлены, господин Менжинский. Но согласитесь, что наша беседа уже превращается в допрос.
— Я надеюсь на вашу разумность, Раздолин. Бизнесмен должен обладать способностью трезво оценивать положение. Я понимаю, что на вашу искренность мне рассчитывать трудно. Но в допустимых пределах попытайтесь быть разумным.
— Хорошо. На «даче Фролова» я встречался с представителями русской эмиграции. Их весьма интересовала моя легальная поездка в СССР.
— В каком плане?
— Не скрою, опять шел разговор о сотрудничестве. В весьма настойчивой форме. Но в столь общих чертах, что вряд ли я могу быть тут вам полезен.
— С кем имели разговор?
— С Бунаковым и моим бывшим однокашником по Павловскому училищу поручиком Мономаховым.
— И снова не договорились?
— Я просто-напросто дал им денег. Небольшую сумму в твердой валюте.
— А точнее?
— Тысячу фунтов… Я теперь бизнесмен, господин Менжинский. Зачем мне путаться в их авантюры. Вы правильно заметили, что надо уметь реально оценивать вещи…
Менжинский слушал Раздолина и думал о том, что на открытую борьбу с Советской властью он теперь уже не решится. Житье на парижских чердаках основательно выучило его. Сейчас Раздолин слишком дорожит собственной шкурой и благоприобретенными вместе с Эдит фунтами, которые дают ему возможность в отличие от множества других эмигрантов носить щегольской френч, шелковое белье, жить в дорогих гостиницах и пользоваться покровительством консульств, благоговеющих перед британским львом в паспорте жены.
— Я не могу сказать вам что-либо конкретное, — продолжал Раздолин, — но у меня сложилось впечатление, что «дача Фролова» должна интересовать ваше ведомство… Ее посещают многие эмигранты. Особенно из числа бывших офицеров.
Менжинский захлопнул папку и откинулся на спинку просторного кресла.
— Теперь я верю, Раздолин, что вы действительно стали бизнесменом… Вовсю торгуете. От сотрудничества в священной борьбе с большевиками откупились тысячей фунтов… Чтобы заручиться поддержкой в отношении концессионного договора, своих однокашников по мелочам продаете… В допустимых пределах…
— Но, господин Менжинский, вы меня неправильно поняли…
— Понял я вас абсолютно правильно… Пропуск можете получить у секретаря.
— А мое прошение о концессии?
— Мне кажется, вы несколько опоздали со своим бизнесом, господин Раздолин. Конечно, нам трудно. Но с конезаводами мы теперь уже справимся сами.
Когда за Раздолиным закрылась дверь, Вячеслав Рудольфович поднялся, растер глухо ноющую тупой болью поясницу и подошел к карте.
В путанице линий, меридианов, границ и дорог глаза нашли четкий кружок с надписью «Гельсингфорс». Другой точки, которая интересовала Менжинского, на карте не было: для географов «дача Фролова» была слишком мизерным объектом. Но если смотреть с другой точки зрения…
Беседа прибавила неприметную крупицу к тому, что чекисты знали о таинственной даче. Но, как иногда случается, эта крупица потянула вниз балансир невидимых весов.
Вячеслав Рудольфович нажал кнопку звонка и сказал вошедшему помощнику:
— Покорнейше прошу, Григорий Генрихович, дать мне «Гельсингфорские» материалы. Данные о возможной активности кутеповцев в Финляндии подтверждаются… Из Наркоминдела мне снова звонили. Мы обязаны дать им убедительные материалы.
* * *
…Господин Бунаков, представитель великого князя Николая Николаевича в Финляндии, последние годы работал предельно осторожно. Времена менялись не в лучшую сторону.
Для той работы, которой занимался Бунаков, Финляндия была идеальным местом. После революции здесь осело немало активных офицеров. Не все они оказались стойкими перед жизненными испытаниями и преданными некогда принятой ими присяге. Но пока еще было вполне достаточно таких, — кто умел стрелять и ничем другим не желал заниматься. Их прибрал к рукам Бунаков. Держал на коротком поводке умеренными подачками и знал, что за хороший кус можно в любой момент спустить с цепи.
