Там же, X, 8
Как законодатель Август стремился урегулировать и вопросы, связанные с самими разводами. Для того чтобы расторгнуть брачный союз, требовалось решение одного из супругов, выраженное им в присутствии семи свидетелей. Определенным достижением законодательства времен принципата было обеспечение материального положения женщин после развода, так как прежде они были в этом отношении фактически бесправны. Для жены стало возможным добиваться возвращения своего личного имущества на основе процедур в сфере гражданского права, даже если в брачном контракте возвращение имущества в случае развода не было оговорено. Это и объясняет действия той Прокулейи, жены претора, которую подверг беспощадному осмеянию язвительный Марциал.
Тогда же, видимо, возник обычай высылать заинтересованному лицу формальное уведомление о решении расторгнуть брачные узы — своего рода грамоту о разводе. Впрочем, сохранялся еще и давний обычай отсылать жену по любому, хотя бы и совершенно надуманному, поводу, если только муж задумал вновь вступить в брак, более выгодный для него. О такой практике прямо говорит Ювенал:
Любит, по правде сказать, не жену он, а только наружность:Стоит морщинам пойти и коже сухой позавянуть,Стать темнее зубам, а глазам стать поменьше размером,Скажет ей вольный: «Бери-ка пожитки да вон убирайся!»
Ювенал. Сатиры. VI, 143–146
Когда супруги расставались, возникало немало споров о разделе имущества. Однако не было и не могло быть споров о том, кто должен осуществлять опеку над детьми, так как в Риме дети были всегда подчинены только власти отца. Еще во II в. н. э. юрист Гай приводит слова императора Адриана о том, что нет ни одного народа, который имел бы большую власть над своими сыновьями, чем римляне (Гай. Институции, I, 53). Речь идет несомненно о принадлежавшем римскому гражданину «праве жизни и смерти» над его детьми.
Во время родов женщина не получала помощи от врача: в Риме, как и в Греции, достаточными считались услуги повитухи или опытной в акушерском деле рабыни. Не удивительно, что случаи выкидыша или смерти новорожденного, а иногда и роженицы были очень часты. В одном из своих писем Плиний Младший оплакивает двух дочерей Гельвидия Приска, умерших родами, разрешившись От бремени девочками: «Так прискорбно видеть, что достойнейших женщин на заре юности унесло материнство! Беспокоюсь за судьбу малюток, осиротевших при самом рождении своем…» (Письма Плиния Младшего, IV, 21, 1–2). Сам Плиний пережил иное несчастье: его жена Кальпурния, не зная по молодости, как нужно вести себя во время беременности, «не соблюдала того, что должны соблюдать беременные, а делала то, что им запрещено», и у нее случился выкидыш (Там же, VIII, 10, 1).
Если роды заканчивались благополучно, то торжества, связанные с появлением на свет нового члена семьи, начинались в Риме на восьмой день после родов и продолжались три дня. Это был так называемый день очищения. Отец, поднимая ребенка с земли, выражал тем самым свое решение принять его в семью, после чего богам приносили очистительные жертвы и давали младенцу имя. Кроме ближайших родственников, в этих торжествах участвовали и приглашенные гости, приносившие малышу первые памятные подарки — игрушки или амулеты, которые полагалось вешать на шею новорожденному, чтобы уберечь его от злых духов. На третий день праздника устраивали большое пиршество.
Регистрировать новорожденного, публично оповещать о его появлении на свет было долгое время необязательно. Лишь тогда, когда римлянин достигал совершеннолетия и одевал уже белую мужскую тогу, т. е. когда молодой гражданин должен был приступить к исполнению своих обязанностей перед государством, он представал перед должностными лицами и те вносили его в списки граждан. Впервые регистрацию новорожденных ввел в Риме Октавиан Август: в течение первых же 30 дней со дня рождения младенца отец обязан был оповестить власти о появлении на свет нового римлянина. В самом Вечном городе регистрация детей проходила в храме Сатурна, где помещались государственное казначейство и архив, в провинциях же — в канцелярии наместника в главном городе провинции. При этом составлялся письменный акт, подтверждавший полное имя ребенка, дату его рождения, а также его свободное происхождение и права гражданства. Введенный Суллой в 81 г. до н. э. «Закон Корнелия о подлогах» свидетельствует, насколько распространена была практика подделки документов о рождении: нередко люди приписывали себе римское гражданство, за что новый закон беспощадно наказывал ссылкой. Именно по такому обвинению, оказавшемуся ложным, было возбуждено судебное дело против греческого поэта Архия, которого в 62 г. до н. э. защищал сам Цицерон.
Дабы до некоторой степени предотвратить распространение подобных фальсификатов, все данные о происхождении и правах гражданства новорожденного вписывали в книгу метрик — календарий, а списки зарегистрированных детей доводили до всеобщего сведения. Когда и как часто — мы, правда, не знаем. Сохранился очень интересный документ — копия свидетельства о рождении девочки, написанная на вощеной табличке, очевидно, по желанию родителей. Текст помещен на обеих сторонах таблички и датируется 127 годом н. э., т. е. временем правления императора Адриана. Составлен документ в Александрии Египетской, поэтому даты в нем приводятся и по римскому, и по египетскому календарю. Текст гласит, что в консульство Луция Нония Аспренаты и Марка Анния Либона 27 марта некто Гай Геренний Геминиан, вносящий 375 сестерциев подати, заявил о рождении у него 11 марта того же года дочери Гереннии Гемеллы. Девочка была внесена в длинный список новорожденных, составленный по приказу наместника Египта и вывешенный на форуме Августа ко всеобщему сведению.
Это весьма ценный документ, так как он подтверждает, что в списки граждан вносили и девочек, что имело большое значение для женщин с формально-правовой точки зрения — и при заключении брачных контрактов, и при обеспечении имущественных прав жены.
У нас нет свидетельств о том, как вел себя отец, если в его семье появлялись на свет близнецы — двойня или тройня. Видимо, при отсутствии врачебной помощи близнецам редко удавалось выжить. Как мы помним, о женщине в Египте, родившей сразу пятерых детей, сообщает Авл Геллий, приводя при этом мнение Аристотеля, что это наивысшее число детей, какие могут родиться одновременно (Аттические ночи, X, 2). Мы не знаем, впрочем, сколько малышей из тех пятерых выжили. Тот же автор рассказывает, что такое же количество детей произвела на свет некая рабыня в Риме в эпоху принципата. Однако прожили они лишь несколько дней, а вскоре умерла и их мать. Октавиан Август, узнав об этом, приказал воздвигнуть для них гробницу и записать на ней для сведения потомков всю эту историю. Конечно же, такое случалось чрезвычайно редко и уже тогда казалось событием исключительным, заслуживающим упоминания в исторических памятниках.
Положение детей, не принятых отцом в семью и оставленных умирать, было в Риме таким же, как и в Греции. Уже «Законы XII таблиц» предписывали умерщвлять младенцев, родившихся слабыми или увечными, как это имело место в Спарте. В то же время отец имел право отвергнуть, не принять в семью и ребенка вполне здорового — как мальчика, так и девочку. Стоит отметить, что с течением веков пользоваться этим правом стали все чаще: в период принципата Августа бросали главным образом девочек или детей внебрачных, а уже в III и IV вв. н. э. многие римляне свободно избавлялись от детей по собственному произволу. Закон не вмешивался в это дело, раздавались лишь голоса философов-моралистов, осуждавших детоубийство: Музония Руфа в I в., Эпиктета в I–II вв. н. э. Законодательство регулировало только сложные правовые отношения, возникавшие между отцом брошенного ребенка и тем, кто его нашел и спас. По-настоящему бороться с умерщвлением новорожденных начало лишь христианство.
В римском праве найденное дитя оставалось в неограниченной власти того, кто принял его к себе. Нашедший ребенка сам определял, будет ли он воспитывать его как свободного гражданина, или — что бывало гораздо чаще — как раба. Вместе с тем если родители брошенного малыша были свободнорожденными, то и сам он мог со временем обрести свободу. Отец, бросивший некогда свое дитя, сохранял над ним всю полноту своей отцовской власти и, если вновь встречал его, мог потребовать его возвращения. При этом он не обязан был даже вернуть добровольному опекуну — «воспитателю» — его издержки на содержание найденного и спасенного им ребенка. Понятно, что подобная практика рано стала вызывать возражения, оспаривалось само право отцов требовать возвращения брошенных ими детей, не возмещая при этом расходы, которые понес «воспитатель». Но только в 331 г. император Константин постановил, что отец, отказавшийся от своего ребенка, теряет над ним всякую отцовскую власть.
