И было так, что в эти дни тяжело заболел король Хильперик. Когда он начал выздоравливать, заболел, еще не «возрожденный от воды и Духа Святого»[168], его младший сын. Видя, что он находится при смерти, они его окрестили. Когда ему на некоторое время стало лучше, заболел этой болезнью его старший брат, по имени Хлодоберт. Мать его Фредегонда, видя, что Хлодоберт находится в смертельной опасности, охваченная поздним раскаянием, сказала королю: «Долгое время нас, поступающих дурно, терпело божественное милосердие. Ведь оно нас часто карало лихорадкой и другими страданиями, а мы не исправились. Вот уже теряем мы сыновей! Вот их уже убивают слезы бедных, жалобы вдов, стоны сирот. И неизвестно, для кого мы копим. Мы обогащаемся, не зная сами, для кого мы собираем все это. Вот сокровища, отнятые силою и угрозами, остаются без владельца! Разве подвалы не изобилуют вином? Разве амбары не наполнены зерном? Разве твои сокровищницы не полны золота, серебра[169], драгоценных камней, ожерелий и других украшений королевского двора? И вот мы теряем прекраснейшее из того, что у нас было. Теперь, если угодно, приходите. Мы сожжем все несправедливые налоговые списки, пусть нашей казне будет достаточно того, что достаточно было нашему отцу и королю Хлотарю». Так говорила королева и била себя в грудь кулаками[170], затем велела принести налоговые книги, которые привез Марк[171] из городов их королевства, и, бросив их в огонь, вновь обратилась к королю: «Что же ты медлишь? – сказала она. – Видишь, что я делаю? Делай и ты то же. Если и деток потеряем, то хоть вечной муки избежим».
Тогда король, раскаявшись, предал все налоговые книги огню. И когда книги были сожжены, король послал людей, чтобы они запретили на будущее составлять налоговые списки. После этого младший мальчик, снедаемый сильным недугом, скончался[172]. С глубочайшей скорбью его отвезли из виллы Берни в Париж и предали погребению в базилике святого Дионисия. А Хлодоберта положили на носилки и принесли в Суассон, в базилику святого Медарда, и, опустив его на могилу святого, дали обет от его имени. Но в полночь, задыхаясь и ослабев, он испустил дух. Его похоронили в базилике святых мучеников Криспина и Криспиниана. Тогда великое рыдание было во всем народе. Плачущие мужчины и женщины в траурных одеждах, в таких, в каких они хоронят мужей, следовали за похоронной процессией. И потом король Хильперик раздал много подарков церквам, базиликам и бедным людям. [142]
35. В те же дни от этой болезни умерла и королева Австригильда[173], жена короля Гунтрамна. Еще до того как ей испустить свой презренный дух, она поняла, что ей не избежать смерти. Тяжело дыша, она захотела иметь спутников своей смерти, и добивалась, чтобы во время ее похорон оплакивались и похороны других. Говорят, по примеру Ирода[174], она обратилась к королю с такой просьбой: «До сих пор у меня была надежда на жизнь, если бы я не попала в руки проклятых врачей: ведь принятое от них питье насильно отняло у меня жизнь и привело к тому, что я скоро уйду из мира сего. Вот почему, чтобы смерть моя не осталась не отомщенной, я прошу тебя и требую дать клятву в том, что, как только я покину этот свет, пусть тотчас же и их умертвят мечом. Если я не смогу больше жить, то пусть и они после моей смерти не наслаждаются жизнью, и пусть будет одно и то же горе у наших и у их близких». Сказав это, несчастная испустила дух. А король после положенного траура, связанный клятвой своей гнусной супруги, выполнил ее гнусное завещание: он приказал умертвить мечом двух врачей[175], которые лечили ее, что, по мнению многих умных людей, было совершено не без греха.
36. И вот, истощенный этой болезнью, умер и Нантин, граф Ангулема. А как он относился к святителям и церквам божьим, следует рассказать ниже. Итак, его дядя Марахар в этом же городе долгое время занимал должность графа. Окончив эту службу, он подался в церковь и, став клириком, был рукоположен в епископы. С большим рвением он строил и возводил церкви и церковные дома, но на седьмом году епископства его безжалостно сгубили: враги его положили яд в голову рыбы, и он, ничего не подозревая, съел ее. Но божественное правосудии недолго оставляло его смерть неотомщенной. А именно: Фронтоний, по чьему совету было совершено это преступление и который вскоре принял епископство, скончался, прослужив епископом всего один год, так как божественное правосудие настигло его. После его смерти епископом поставили Ираклия из Бордо, который некогда был послом у Хильдеберта Старшего. Нантин же для того, чтобы расследовать обстоятельства смерти своего дяди, добился в этом городе должности графа. Получив ее, Нантин нанес епископу много обид. Он говорил ему: «Ты держишь при себе тех убийц, которые умертвили моего дядю; ты приглашаешь к столу и пресвитеров, причастных к этому преступлению». Затем, когда вражда стала все более ужесточаться, Нантин постепенно начал силой захватывать церковные виллы, которые Марахар оставил по завещанию церкви, утверждая при этом, что церковь не должна владеть его имуществом, так как завещатель был убит клириками этой церкви. После того как он уже убил и некоторых мирян, он приказал схватить пресвитера, связать его и пронзить его копьем. Заложив у него, еще живого, за спину руки и подвязав его к столбу, он пытался выпытать у него, был ли он причастен к этому делу. Но тот отрицал это, и когда у него потекла кровь из раны, он испустил дух. Возмущенный этим, епископ приказал закрыть для графа двери церкви. [143]
Но когда в городе Сенте собрались епископы, Нантин умолял епископа [Ираклия] о мире, обещая все незаконно отнятое им церковное имущество вернуть церкви и быть послушным епископу. И епископ, повинуясь воле собратьев, удовлетворил все его просьбы и, оставив дело об убийстве пресвитера до суда всемогущего бога, милостиво принял графа. После этого Нантин вернулся в город, ограбил те дома, которые он незаконно присвоил, разорил и разрушил их. При этом он говорил следующие слова: «Если церковь это и получит, то пусть она найдет все опустошенным». Вновь разъярясь по этой причине, епископ отлучил его от церкви. Но во время этих событий блаженный епископ, окончив свой жизненный путь, преставился ко господу. Нантин же, пустивший в ход лесть и подачки, был снова принят некоторыми епископами в церковное общение. Но спустя несколько месяцев он заразился вышеназванной болезнью. Страдая от сильной лихорадки, он кричал и говорил: «О горе, горе мне! Меня жжет епископ Ираклий, он меня терзает, он меня зовет на суд. Я признаюсь в преступлении; я понял, что несправедливо обидел епископа. Молю о смерти, молю о том, чтобы мне недолго страдать от этой пытки». Когда он произносил эти слова, находясь в сильном ознобе, силы покинули его тело, и он испустил свой презренный дух, оставив несомненные приметы того, что это было карой за блаженного епископа. В самом деле, бездыханное тело так почернело, что можно было думать, что его положили на угли и сожгли. Вот почему все были этим поражены, удивлены и боялись впредь наносить обиды святителям. Ибо мстит господь за рабов своих, «уповающих на Него»[176].
37. В это время умер и блаженный Мартин, епископ галисийский, и его смерть вызвала в народе Галисии большую скорбь. Он был уроженцем Паннонии и оттуда отправился на восток посетить святые места. Он так был образован, что в те времена не было ему равных. Потом он пришел в Галисию, где был рукоположен в епископы [в то время], когда туда переносили мощи блаженного Мартина. Пробыв в этом сане около тридцати лет, исполненный добродетелей, он преставился ко господу. Стихи, которые написаны над дверями с южной стороны в базилике святого Мартина, он сочинил сам.
38. В этом году в Испании были сильные гонения на христиан[177]. Многие были обречены на изгнание, лишены имущества, истощены голодом, посажены в тюрьму, подвергнуты избиению и погибли от различных наказаний. Зачинщицей же этого злодеяния была Гоисвинта, на которой, после ее первого брака с королем Атанагильдом, женился король Леовигильд[178]. Но та, которая клеймила позором рабов божиих, сама была заклеймена божьей карой перед всем народом. Ибо закрывшее один ее глаз бельмо лишило его света, которого лишен был и ее ум.
У короля же Леовигильда от другой жены было двое детей[179]; из них старший сын был помолвлен с дочерью короля Сигиберта, а младший – с дочерью короля Хильперика. Ингунду, дочь короля Сигиберта, отправленную с большой пышностью в Испанию, с великой радостью приняла ее бабушка Гоисвинта. Но она не позволила, чтобы Ингунда и [144] дальше исповедовала католическую веру, и начала льстивыми речами уговаривать ее перекреститься в арианскую ересь. Но Ингунда, мужественно сопротивляясь, говорила: «Достаточно того, что я уже была однажды омыта от первородного греха спасительным крещением и исповедала святую троицу в единстве и тождестве. Исповедаю, что я верую в это от всего сердца и никогда не отступлюсь от этой веры». Услышав такие слова, Гоисвинта, распалясь неистовой яростью, схватила девушку за волосы, бросила ее на землю и до тех пор ее била башмаками, пока у нее не выступила кровь, затем она приказала снять с нее одежду и окунуть в пруд[180]. Но, по утверждению многих, Ингунда никогда не отступалась в своей душе от нашей веры.
