Н. И. Дроздов мог бы предотвратить гибель памятника, настоять на длительных и тщательных раскопах… В этом случае строительство отодвигалось на год или два, но памятник был бы изучен — что, кстати, дало бы не только научную информацию, но и возможности для создания музейных экспозиций, для пропаганды истории города…
Эльга Борисовна Вадецкая, копавшая на КАТЭКе, в окрестностях города Шарыпово, тоже полностью зависела от благоволения властей. Но был случай, когда Эльга Борисовна вывела на трассу до двухсот человек и остановила КамАЗы, идущие сносить археологические памятники! Эта выходка могла бы ей дорого стоить, но, во-первых, в тот раз ей удалось убедить власти — в их же интересах повременить, перенести сроки строительства, но соблюсти закон. Во-вторых, и завершись эта история обвинениями в попытке помешать «освоению заснеженных просторов», отстранением Эльги Борисовны от руководства экспедицией, много что можно было бы предпринять, и уж по крайней мере лицо было бы соблюдено.
Не сомневаюсь, что и Павел Стефанович Федирко мог бы занять очень разные позиции. Вполне возможно, он бы и согласился перенести сроки строительства на год, да еще выделил бы кругленькую сумму на устроение музея под открытым небом… Не могу исключить такой возможности.
Но что поделать! Э. Б. Вадецкая готова была рисковать, чтобы выполнить свой профессиональный и гражданский долг. Н. И. Дроздов не был к этому готов. Ведь чтобы добиваться от городского начальства соблюдения закона, нужно гражданское мужество, готовность пойти на риск… Одним словом, нужна была профессиональная позиция и некоторые мужские качества. Я же не наблюдаю этих достоинств за Н. И. Дроздовым. Не проявлял он их и во многих других случаях, о чем мне доводилось писать [113].
Вот бесценный памятник и погиб.
Я могу назвать примеры такой же жалкой гибели культурного слоя и других провинциальных городов России.
Какие раскопки могли вестись в Новгороде? Спасательные раскопки, если возникнет необходимость возвести что-то в пределах исторического центра. Велись бы они не совсем так, как в заштатном, мало кого интересующем Красноярске… Но и не так, как в знаменитой Москве. И конечно же, совсем не так, как в европейском городе Тарту.
Но чем больше не везло Новгороду в истории, тем больше везло ему в плане археологии. Война стала колоссальным несчастьем для Новгорода 1941–1944 годов; беда пришла и для архитектурного ансамбля, и для исторических памятников, и для населявших город людей.
Но война стала огромным «фактором везения» для Древнего Новгорода, лежащего под площадями, домами и проспектами современного города. Если бы не война — никогда бы Древний Новгород не был бы изучен так полно и так тщательно, как сейчас. Впрочем, это парадоксальное «счастье» касается не одного Новгорода…
Во многих европейских городах есть «археологические музеи» — остатки материальной культуры разного времени, выставленные прямо на месте раскопок. Огромное впечатление производит «археологический садик» в центре Франкфурта-на-Майне: мостовая и колоннада времен Рима, над ней — культурный слой средневекового города. Буквально делаешь шаг — и ступаешь из эпохи Карла Великого, из буйного IX века — в IV век.
Великолепен «археологический музей» в Берлине — слои славянского поселения, лежащего здесь задолго до прихода германцев.
Но и этот, и многие другие музеи под открытым небом — порождение крутой беды, огромного несчастья: войны. Насколько интересен музей во Франкфурте-на-Майне, настолько же ужасны фотографии Франкфурта 1945 года: сплошная каменная пустыня. В России до сих пор живет легенда, что мы — самая пострадавшая страна во время Второй мировой войны. Так вот — и Франкфурт, и многие немецкие города лежал в таком же состоянии, в каком у нас находился разве что Сталинград.
Почти в таком же состоянии находился и Берлин, ставший к концу войны практически непригодным для жизни (не случайно же конференция победителей прошла не в Берлине, как предполагалось, а в Потсдаме).
В городе, где здания еще предстоит отстроить, где прежние владельцы земли погибли или бежали, не очень трудно организовать масштабные раскопки и устроить археологические музеи.
Вот и в Новгороде можно было организовать раскопки в таких масштабах, какие и не снились в городах более благополучных. До 1948 года велись в основном разведочные работы. В 1951 году Новгородская экспедиция начала раскопки на левом берегу Волхова, на бывшем Неревском конце. Раскопки организовывал Институт истории материальной культуры АН СССР и Московский университет, во главе Новгородской экспедиции стоял все тот же профессор А. В. Арциховский. Именно он начинал раскопки в Новгороде перед войной.
Первоначально раскоп на Неревской стороне охватывал шестьсот квадратных метров. Постепенно он расширялся, к концу раскопок в этом месте (1962 год) площадь его достигла 10 тысяч квадратных метров. С 1963 года стали копать в других районах города, общая площадь раскопанного превысила 20 тысяч квадратных метров.
Новгородская экспедиция — это одна из самых больших археологических экспедиций в Европе, ведущая раскопки средневекового города.{49}
Результаты многолетних полевых работ принесли неувядаемую славу и самому Новгороду, и всем, кто участвовал в раскопках. И Древний Новгород, и вся Древняя Русь после раскопок выглядели совсем не такими, какими их представляли до сих пор.
Возвышенность среди болот
Впрочем, Древнему Новгороду повезло не только с войной, но и с собственным геологическим строением. Возвышенность среди болот, на которой стали строить Новгород, — это система рассеченных речками плоских холмов, сложенных из водонепроницаемой глины. Талые и дождевые воды не проникают в эту глину, они скатываются в эти речки и в Волхов. Но стоило человеку поселиться на этих холмах — и начал формироваться культурный слой. Люди приносили грунт из других мест — уже на подошвах сапог.
Пищевые остатки, зола, строительный мусор, щепа, уголь, обломки и остатки отслуживших свое вещей — все это образовывало все более толстый слой поверх прежней водоупорной глины. С каждым десятилетием культурный слой становился все толще и толще.{50}
Культурный слой превосходнейшим образом впитывал воду. Талые и дождевые воды по-прежнему скатывались в Волхов, но до этого пропитывали культурный слой. Образовалось своего рода рукотворное болото, и на этом рукотворном болоте стоял город. В культурный слой Новгорода не проникает воздух — а значит, не проникают и бактерии, вызывающие гниение органических веществ. Болотистая почва сохраняет такие органические остатки, которые наверняка распались бы в любых других условиях.
В болотах Дании и Великобритании не раз находили даже естественные мумии людей — трупы принесенных в жертву или утонувших людей сохранялись практически вечно, и в XX веке изучили труп кельта, принесенного в жертву 18 столетий назад. Сохранилось даже выражение лица — спокойное и покорное. Похоже, выбранный для жертвы воин шел к богам, вполне принимая свою судьбу.
В болотах Польши, под Торунью, находили даже трупы шерстистых носорогов, пролежавших во влажной почве 15 уже не веков — тысячелетий. Невообразимое для человека время пронеслось над миром. Ушел в прошлое каменный век, построены были пирамиды, возвысился и рухнул Древний Рим, в прежде варварских местах возникло Польское государство… А трупы древних носорогов все лежали в болоте, почти не тронутые тлением, разве что шерсть отвалилась от кожи.
Так же и в Древнем Новгороде органические остатки не разлагались. В культурном слое других городов деревянные и костяные предметы быстро превращаются в труху, культурные напластования уплотняются, сминаются, делаются сравнительно тонкими. Культурный слой Новгорода из-за влаги не уплотнялся и нарастал с огромной скоростью. К XIV–XV векам мощность культурного слоя в Новгороде достигла шести — семи метров.
В этом слое новгородцы не могли выкопать погребов — погреб моментально заполнился бы водой. При строительстве домов проблемой было поставить фундамент — нельзя было заглублять фундаменты домов. В большинстве мест невозможно было даже выкопать колодца — в воду просачивалась жидкая грязь из расположенных выше слоев. Дома ставили на подкладках, чтобы изолировать их от влаги. Жидкая грязь невероятно мешала ходить и ездить по городу, передвигаться даже по собственным усадьбам. Новгородцы гатили самые влажные места — культурный слой нарастал еще быстрее.
Не от хорошей жизни уже с X века новгородцы стали мостить улицы. Дубовые или сосновые плахи укладывались на длинные деревянные лаги. Под мостовыми иногда делалась выкладка из плоских костей — чаще всего из коровьих челюстей. Со всех городских боен свозили коровьи челюсти для строительства.
