Впрочем, до самого появления бумагоделательных машин изготовление бумаги оставалось делом трудным и дорогим, бумага получалась рыхлая и серая. Изготовляли ее из тряпья. Так что выходит: даже в первые века «бумажного» периода истории писчие материалы на Руси были мало доступны, дороги, процесс писания оставался сложным и, что называется, не всем и не каждому.
Все логично — но ученые удивительным образом «просмотрели» такой удобный и дешевый материал для письма, как береста. А ведь и до раскопок в Новгороде вполне можно было сделать кое-какие предположения.
Вообще-то книги на бересте известны давно. Многие рукописи XVII–XIX веков исполнены на бересте. На этом дешевом и доступном материале написаны, например, «ясачные книги» Сибири. В 1715 году, уже в эпоху Петра I, в эту книгу вписывали, сколько дани пушниной, ясака, должны уплатить и реально уплатили разные роды и племена.
В юридических документах XIV–XV веков даже есть такая формула: договор, мол, «на луб положили» — то есть записали. Но записали, как видно из формулы, не как-нибудь и не где-нибудь, а на лубе — на бересте. Значит, писание на бересте, в том числе и самых важных, юридических документов, было массовым, типичным явлением.
Не только на Руси писали на бересте. В Таллине до войны хранилась берестяная рукопись 1570 года с текстом на немецком языке. Известно о берестяных грамотах в Швеции XV–XVIII веков.
В 1930 году немцы-колхозники под Саратовом рыли силосную яму… И нашли берестяную грамоту XIV века — грамоту из Золотой Орды, написанную на татарском языке.
Причина этой популярности бересты проста: она дешева. Специально обработанная береста может быть вполне надежным и притом сравнительно дешевым материалом для письма; если и хуже бумаги, то ненамного.
Известный этнограф С. В. Максимов в середине XIX века наблюдал рукописную книгу на бересте у старообрядцев реки Мезени в Архангельской губернии. Он нашел в книге «только один недостаток — береста разодралась от частого употребления в мозолистых руках поморских чтецов по тем местам, где находились в бересте прожилки». Но ведь и бумага рвется, истирается от употребления, желтеет от времени. А вплоть до XIX века стоимость бересты ниже стоимости бумаги.
Известный писатель и церковный деятель XVI века Иосиф Волоцкий, рассказывая о скромной монашеской жизни основателя Троице-Сергиева монастыря, Сергия Радонежского, писал: «К такой нищете и нестяжанию стремился, что даже книги в нем писались не на пергамене, а на бересте».
Видимо, Иосиф Волоцкий был от истины недалек: в стариннейших русских библиотечных каталогах — в описаниях книг Троице-Сергиева монастыря, составленных в XVII веке, упомянуты и «свертки на деревце чудотворца Сергия». То есть свитки, принадлежавшие основателю Троице-Сергиевой лавры, Сергию Радонежскому.
Находка
Сложность в том, что береста в слоях древнерусских городов не сохраняется. И в слоях шведских городов, и немецких городов Прибалтики — тоже не сохраняется. До нас дошли те рукописные книги на бересте, что сохранились в архивах.
Вот в сырой почве Новгорода береста сохраняется великолепно, и археологи постоянно находят многочисленные поплавки для рыболовных сетей, обрывки лукошек и коробов. Находят и куски еще не обработанной бересты, порой аккуратно обрезанные, приготовленные для работы. Даже жаль мастера, который принес их из леса, аккуратно подготовил для чего-то… и потерял в чудовищной, непролазной грязи средневекового города. Попадаются и мелкие обрезки, обрывки бересты, отходы производства. Их тоже всосала жидкая грязь, навеки сделала частью сырой почвы, на которой стоит Господин Великий Новгород.
Но все эти находки долгое время никто не связывал с письменностью Древней Руси. Ну, еще один материал для поделок.
Наверное, навсегда сохранится память о находке, которую сделала Нина Федоровна Акулова 26 июля 1951 года. Имя этой девушки заслуживает памяти вовсе не потому, что Нина Акулова — большой ученый и совершила невероятные открытия силой своего ума.
В те годы много самых «простых» людей нанимались в археологические экспедиции, чтобы заработать толику денег. В колхозах работали за «палочки», на трудодень давали от трехсот граммов до двух килограммов зерна, паспортов у колхозников не было. В городах — куда могла пойти девушка без образования? На фабрику или в «домработницы» — то есть, попросту говоря, в прислуги. Заработок у нее в этих местах был бы не больше, чем у разнорабочего в экспедиции, а то и меньше.
Судя по фотографиям, была Н. Ф. Акулова девушкой милой, с лицом скорее приятным, но заметно — избытком образования не исковерканным. Но волею судеб именно Нина Федоровна Акулова во время раскопок на древней Холопьей улице на настиле мостовой XIV века нашла смятый свиток бересты. Такие свитки находили и раньше и во всех описях археологических находок фиксировали их как «поплавки». Очень уж напоминали берестяные поплавки эти скомканные кусочки бересты. Только вот на этом «поплавке» Нина Акулова различила «почему-то» явственно заметные буквы…
Будь эти буквы написаны чернилами — воды, содержащиеся в культурном слое Новгорода, давно смыли бы их. Вода, влага сохраняет — но она, случается, и губит. К счастью, буквы на бересте оказались не написаны чернилами, а прочерчены. Эти выдавленные значки сохранялись независимо ни от чего, как часть поверхности бересты.
Нина Акулова передала свою находку начальнице раскопа, Гайде Андреевне Авдусиной. Та позвала Артемия Владимировича Арциховского. В этот момент Арциховский стоял на вымостке XIV века, на съезде с Холопьей улицы во двор усадьбы. По рассказам очевидцев, Артемий Владимирович несколько минут буквально произнести слова не мог, только махал руками и сипел. Наконец, хриплым голосом он прокричал что-то в духе: «Этой находки я ждал двадцать лет!». По другим данным: «Я этой находки ждал всю жизнь!»{55}
Так было совершено, пожалуй, самое революционное открытие во всей археологии Новгорода, а то и всей Древней Руси.
Очень скоро выяснилось — берестяные грамоты находили и раньше, только никто не понимал, что же это такое. Буквы на этих грамотах были менее заметны, — ведь новгородцы вовсе не стремились сохранить для нас важный источник. Когда берестяное письмо переставало быть нужным, они комкали его и непринужденно вышвыривали в грязь. Скомканная береста принимала форму, действительно напоминавшую форму поплавка; так, в качестве поплавков, берестяные грамоты и фиксировались в полевых описях, хранились в коллекциях, даже выставлялись на витринах музеев.
Известно несколько поразительных случаев, когда в музеях делались без преувеличения эпохальные открытия. В музее был открыт… африканский павлин. Ученый Джеймс Чэпин обнаружил бесценные чучела африканских павлинов… на мусорной куче. Ведь «всем известно», что павлины в Африке не водятся! Раз так — этим чучелам нечего делать в коллекциях, привезенных из Конго! [116. С. 147].
Еще более удивительное открытие было сделано… в зоопарке города Хелаабруннер, под Мюнхеном. В 1944 году во время одной из ковровых бомбардировок американской авиации в зоопарке погибло много шимпанзе. Бедные животные умерли не от ран — от страха. Жуткий гром артиллерии, разрывы бомб, грохот рушащихся зданий вызвал у них такой ужас, что несчастные животные погибли. Все эти шимпанзе принадлежали к «карликовой разновидности»… Выяснилось — вовсе ни к какой не разновидности, а к особому виду, который к шимпанзе имеет самое приблизительное отношение. Новый вид человекообразных обезьян назвали бонобо — так называли их африканцы.
Самое интересное — сторожа зоопарка отлично знали, что речь идет о разных видах. Они знали, что бонобо и шимпанзе «говорят на разных языках», не понимают друг друга. Что в криках шимпанзе явственно слышатся звуки «о» и «у», а у бонобо «а» и «е», да и характер, поведение этих животных совершенно различны. Сторожам просто и в голову не приходило рассказать научным работникам о таких очевидных вещах… [116. С. 35]
Берестяные грамоты открыты были «как полагается» — на раскопе. Но ведь и до этого они хранились в музеях и в коллекциях научных учреждений; это научный мир никак не мог понять, каким сокровищем обладает.
Есть сведения, что новгородские грамоты были еще в музее новгородского краеведа и коллекционера В. С. Передольского, в начале XX века. Мальчишки, бывавшие в этом музее, даже затеяли увлекательную игру в берестяную почту — стали писать друг другу на бересте.
Почему эти грамоты уже тогда не обратили на себя внимания?! Может быть, из-за их краткости, отрывочности.
И в слое Новгорода Великого находят порой кусочки бересты с «содержательной» надписью типа «От Филиппа ко…» А к кому — неизвестно, вся остальная часть грамоты оторвана. В наши дни такие обрывки тоже собирают — уже потому, что в любой момент могут отыскаться остальные обрывки грамоты, и текст можно будет прочитать. Но, конечно же, такие ничтожные обрывки вне связи с другими не дают представления о письменности новгородцев. Ведь всегда были известны короткие надписи на самых различных предметах — на керамике, оружии, на стенах каменных сооружений.
