О судьбе Эдрика ничего не известно, но после произошедшего он вынул камень, на котором была смерть множества людей и его жены, из диадемы, и спрятал в сокровищнице. Сама диадема, потеряв камень, потеряла и свою могущественность, но снять король не смог её до самой своей смерти. Диадема становилась невидимой, если просить её скрыться и показывалась, когда вызывал её.
Королевство пару веков назад возродилось. Им сначала правила младшая дочь короля, а потом и все последующие младшие родившиеся наследники. Сейчас королевство называется затерянным. В нём нет магии и царят технологии.
«Люди так устроены, что если хотят, то не задумываются о цене. А когда понимают, что отказались от всего ради одной прихоти: выделиться, доказать кому-то что-то, соответствовать стандартам, плачут. Обвиняют всех в своём горе, и чаще всего, виновниками становятся боги. Я очень люблю шутить, но по-умному. Так, чтобы смысл доходил не сразу, а со временем. И ты понимал весь масштаб произошедшего. Запоминал это на всю оставшуюся жизнь. А лучше передавал опыт наследникам и всему народу.
Каждый в этом мире играет свою партию. И однажды, нужный мне, выиграет и других втянет в новую игру», — вспыхнули в моём сознании строки, будто из личного дневника богини. Интересно, где Лидия его откопала? И как зовут эту богиню?
Оставшийся час пролетел быстро и теперь я стояла за кулисами сцены, слушая как в зале усаживаются слушатели: скрипят стулья, раздаётся чей-то надсадный кашель, кто-то тихо переговаривается. Я попыталась выровнять дыхание, когда услышала, что второй спикер принялся объявлять, что у царского целителя непредвиденные обстоятельства, отчего выступление посетит немаловажная особа мира медицины и просвещения этого мира в целом. Да-да, это я так представилась коллеге. В шутку. Но он решил назвать меня так перед всем залом. Что означает слово «медицина», я ему так и не рассказала, поэтому и на такой вопрос из зала он тоже не дал ответ.
Я вытерла вспотевшие ладони о светло-нежно-голубое платье. И с серьёзным видом вышла из-за кулис. Окинув взглядом зал, который сливался в одно чёрное пятно с синими галстучками, присела на стул рядом со вторым спикером. И поднесла к глазам листок с нужной лекцией. Услышала, как кто-то зашептался, а сидящие в первых рядах, одними из которых оказались те, что ехали на корабле, и обсуждали там мои методы лечения, громко зашептались, спрашивая у друг друга: «И вот эта соплячка может нам о чём-то рассказать?», «она только из академии вышла, куда ей нас просвещать, это мы должны ей многое рассказать». Под испытывающими взглядами стало не по себе.
Слушала в пол уха о том, что вещал второй спикер. Неожиданно мне задали какой-то вопрос из зала. Я не расслышала из-за грохотания своего сердца. Посмотрела на коллегу, надеясь, что тот ответит, но тот лишь повторил вопрос, который был то-ли непонятно для меня сформулирован, то-ли вообще не касался сегодняшнего выступления. Повисла минутная пауза и я не нашла ничего лучше, чем ляпнуть:
— Это очень хороший вопрос! Благодарю, что задали его! Боюсь, я не готова сейчас дать ответ. Обязательно найду по нему информацию, проведу исследование, чтобы при следующем нашей встрече, — которая, надеюсь, никогда не произойдёт. — дать развёрнутый ответ.
— Послушайте, но ведь я просто уточнил у вас достоверность информации, которую вещают. Неужели…? — мне попался очень смелый собеседник, которого я не смогла найти глазами в зале.
— Тогда я неверно поняла ваш вопрос. Вся информация в расск… исследованиях моего коллеги правдивая. Можете ей доверять. — мне показалось, или моё платье и впрямь из голубого превратилось в синее?
— Вы темните. Разве это не царского целителя исследовательская работа? В начале выступления утверждали, что он долго над ней работал, а сейчас узнаётся, что творение вовсе не его. — продолжил этот смельчак.
Я чуть не упала со стула. Хотя с радостью бы грохнулась с него в самую Бездну. Лишь бы не сгорать со стыда перед сотней, а то и больше, пытливых умов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Забудьте! Забудьте, что я сейчас сказала! Давайте разойдемся по домам и вы дождётесь приезда и лекции от настоящего целителя!» — хотелось завопить мне, но вместо этого я молчала. Сжимала руки в кулаки и наблюдала как один за другим галсточки поднимаются, и молчала. Берут в руки деревянные стулья, на которых восседали и начинают ими драться друг с другом. И всё это в полной тишине, как будто куклы марионетки ожили в руках опытного кукловода. Вот кто-то отошёл в угол и, втихаря, поедает стул. Наблюдаю за этим, пока не замечаю, что сама держу в руках металлический стул и молочу им по второму спикеру, который не обращает на меня внимания и ест папку с исследованием, которую держал в руках. Я понимаю, что поступаю неправильно, нужно остановиться. Но мысли в голове текут медленно, становятся ватными и я принимаю ситуацию как само собой разумеющееся. И вправду, я делаю всё правильно: каждый выступающий обязан побить своего помощника стулом, а тот есть бумагу. В зале должен цариться беспредел, люди и эльфы должны драться друг с дружкой. А иначе они пришли сюда зря. А иначе они не жили.
На пол летят сорванные в боях галстуки, оторванные клочья одежды и сломанные стулья. По рядам, на выход, пробегает чёрная кошка, чьё тело обволакивает дым, а в провалах глаз сияет пустота. Я издаю боевой клич и кидая в толпу свои бумаги с выступлением. Собравшиеся в зале гомонят, ругаются и пытаются поймать мою вещь, выдернуть у другого. «Пора осуществить свою мечту детства», — понимаю я и прыгаю со сцены на толпу, но та меня не подхватывает, а разбегается. Бумаги и драки их интересовали больше чьих-то прыжков со сцены и моего белоснежного радостного платья. Я падаю на пол. Поднимаюсь, вскользь отмечая, что нужно было прыгать вместе с записями о выступлении, тогда бы меня поймали. Ну и ладно! Плюнь и забудь! Я не могу изменить ситуацию, а значит и печалиться не о чем.
После этого меня кто-то ударяет стулом, но не больно, мне даже чудиться, что меня гладят. Это очень приятно. Глупо улыбаюсь. Отбираю стул и кидаю его в того, кто тронул им меня. Смотрю на отлетевшего в стену и глупо улыбаюсь, смотрю на дерущуюшуюся толпу и улыбаюсь, смотрю на вбегающих в зал магов в серой форме и… улыбка сползает с моего лица, так же как и с других. Мы останавливаемся и в голове проясняются мысли, мы не верим, что случившийся беспорядок наших рук дело.
— Что это на меня нашло? Какой-то приступ беззаботности. — размышляю вслух в камере, в которую меня временно посадили. Для допроса.
— Это нам и нужно узнать. — отвечает сидящий через стол… мнн… не знаю как их тут правильно называют, поэтому будет просто полицейский-допросник. — Менталисты не смогли прочесть мысли многих из-за стоящих на большинстве блоков. — и бла-бла-бла… говорил он монотонно что-то ещё. Я засмеялась вслух, а допрошающий вышел из камеры, оставляя меня одну приходить в себя.
Потом мне рассказали, что приступ смеха был почти у всех остальных, у кого не было, тот навзрыд ни с того ни с сего заплакал. Потом пошли закономерные вопросы: «употребляете ли что-то запрещённое?», «стоите ли на учёте психиатра?», «были ли такие приступы раньше?», «где работаете или учитесь?», «почему, как думаете, случился данный беспредел и кто виноват?», «опишите что вы чувствовали во время приступа?», «замечали что-то странное до приступа?», а потом отпустили на все четыре стороны. Было уже поздно, когда я вернулась в отель. Про беспредел, устроенный галстучками никто не знал или знал и не показывал вида. Это хорошо, не хотелось бы объяснять своё странное поведение каждому встречному из обслуживающего персонала.
Я собиралась лечь спать, когда в дверь настойчиво постучались. В халате, с растрёпанными волосами открыла дверь, чтобы узнать кому и что от меня понадобилось и чуть не уронила на пол челюсть от удивления увидев гостя. Тот заглянул в комнату и бесцеремонно, как Людовик в своём доме в первый день моего пребывания, зашёл внутрь.
— Вообще-то я не приглашала войти. — не зная: прогнать ли Эда или оставить в номере проговорила я.
