— Это… даже вопреки законам физики… — пробормотала Грета.
— Наверно, здесь другие законы, — тихонько отозвался Май.
— Какие? — так же тихо спросил у него Грин (хотя догадывался).
— Потому что сказка, — ответил вместо Мая Толя. — Шар впитывал елочные сказки много лет подряд, и вот…
— И разные истории слушал, — продолжила брата серьезная Поля. — И песни… Сказка сильнее физики.
— Может, она просто усиливает физику, — недовольным тоном заметил Лыш.
— Правильно, Лыш, — обрадовался Май. — Ты всегда точно объясняешь!
И Лыш наконец улыбнулся.
Подал голос и Грин:
— Физика — это полезно. Только электричества не надо. Пусть всегда будет свечка, чтобы сказка не терялась…
И Май обрадовался опять:
— Правильно, Грин! Здесь нужен живой огонь!
Ободренный Грин стал развивать идею:
— Хорошо бы все это как-то закрепить. А то ведь стекло-то совсем хрупкое. Дыхнешь не так — и осколки…
— Надо сделать прибор. Вроде гиперболоида… — опять вспомнила книжку Алексея Толстого Грета.
…Прибор соорудили быстро.
Техническим руководителем сделался Лыш. Первым делом он велел разыскать пустую консервную банку, убрать с нее крышку, выровнять края. Потом сказал Маю, что нужен скульптурный пластик — тот, которым иногда пользовался в своих работах Анатолий Андреевич. Май принес. Пошли на двор, там на костерке из щепок разогрели пластик в жестянке, он стал жидким как кисель. Теперь предстояло самое главное…
— Сделаешь? — спросил Грина Май. Но Грин оробел:
— Давай лучше ты. У тебя пальцы умелые…
Май не спорил. Очень бережно стал погружать половинку шара выпуклой стороной в жидкий пластик. Все перестали дышать: «Ох, не лопнул бы…» Хрупкий рефлектор не лопнул, послушно ушел в «кисель» до краев. Пластик быстро загустел, затвердел в снятой с огня банке. Тоненькое стекло теперь оказалось в прочной оболочке. Май пинцетом подровнял зубчатые краешки отражателя.
Вернулись на чердак, нашли дощечку, жестяной полоской закрепили на ней банку с рефлектором — «в стоячем на боку положении». Из той же тонкой жести сделали подсвечник (Поля назвала его — «тюльпанчик»). Приделали «тюльпанчик» к доске так, чтобы головка свечи оказалось в фокусе отражателя. Причем укрепили его на гибкой жестяной подставке, чтобы свечку можно было перемещать: ведь она будет сгорать, а огонек всегда должен быть в середине рефлектора.
Решили назвать изготовленный аппарат лучемётом. Название «гиперболоид» никому, кроме Греты, не нравилось. Во-первых, язык сломаешь, во-вторых, гиперболоид принадлежал инженеру Гарину, а тот был порядочная скотина…
Лучемет наладили, свечку вставили.
Зажгли…
Снова сияющий луч прошил сумрак чердака.
Теперь можно было управлять лучом, посылать его куда хочешь. Держи дощечку в ладонях, поворачивай как угодно (смотри только, чтобы огонек не погас)…
— А далеко ли он берет? Наверно, как прожектор, — нетерпеливо сказал Толя.
— Давайте попробуем! — Май вынес лучемет к окну. Приладил дощатую подставку на подоконнике.
На дворе было пасмурно, однако все же день. Но и в свете дня луч был ясно различим, в нем искрились редкие дождинки.
Яркая полоса уперлась в дальний забор позади огорода, на досках зажглось все то же солнышко. Из окна оно казалось горящей точкой, а на самом деле оставалось, видимо, прежней величины — как диаметр шара.
— Это что же, луч вовсе не рассеивается? — озадаченно спросил у себя и у всех Май. — Так даже у лазеров не бывает…
— Я же говорила — «гиперболоид», — сказала Грета, словно взяла реванш.
— Надо посмотреть, докуда он достает! — подпрыгнул Толя. — Май, направь вон на ту трубу.
Далеко над крышами торчала кирпичная труба старой пекарни.
— Если и достанет, мы отсюда не разглядим, — рассудил Май. — Толь, слетай за папиным биноклем…
Толя «слетал» и вернулся через минуту.
Май сказал:
— Давайте, я нацелюсь, а вы смотрите. По очереди…
Первым в очереди оказался Грин. Он пригнулся, укрепил локти на подоконнике, прильнул к окулярам. Отыскал в пасмурном пространстве трубу. Бинокль был сильным, красное тело трубы приблизилось так, что стал виден каждый кирпичик — с царапинами и выбоинами.
А «солнышка» сперва не было.
— Не так-то легко попасть, — виновато объяснил Май. — Надо потом сделать прицельное устройство. Оптическое… Ну, не видно?
— Не ви… Ой! — Яркое круглое пятнышко прыгнуло на кирпичи. Затанцевало на них (у Мая от напряжения дрожали руки). Потом на миг замерло…
«Солнышко» было тех же размеров, что и прежде — луч, видимо, и в самом деле ничуть не расширялся. Секунды две оно посидело на кирпичах неподвижно, как уставшая бабочка, потом опять метнулось и оказалось правее и гораздо дальше трубы — на глухом торце высокого каменного дома. Посреди узкой стены висел красно-черный киноплакат с белыми буквами: «Вечерний патруль». Бледное лицо злодея-людоеда многообещающе смотрело с высоты на крыши и на прохожих. Еще неделю назад глава города Инска распорядился такие зловещие афиши с улиц убрать, чтобы не пугали младенцев и бабушек, но до этого плаката у муниципальной службы, видать, не дошли руки.
«Солнышко» пометалось по афише, зацепило белое людоедское ухо, и словно приклеилось к нему! Ухо съежилось и вспыхнуло. Огонь в две секунды разбежался по трехметровой афише, и она запылала, как пропитанная бензином.
— Ну и салют! — вырвалось у Грина…
Май, случайно зацепивший лучом злобного киногероя, нервно спросил:
— Грин, что там? — Ведь он-то издалека, без бинокля, видел только непонятно отчего вспыхнувший огонек. И остальные тоже… Толя-Поля, Грета и Света нетерпеливо тянулись к биноклю: «Дай взглянуть!» Только Лыш сохранял хладнокровие. Грин дал бинокль Маю. Тот посмотрел и все понял.
— Значит, чем дальше, тем больше луч набирает силу! — И он уткнул золотистую линию света в огородные грядки. На всякий случай…
В конце концов каждый понял, что же случилось. По очереди глянули на догорающий плакат в бинокль, испуганно поудивлялись. Грета снова сказала с удовольствием:
— Я же предупреждала — гиперболоид.
— Мы так спалим весь город, — поежилась Света.
— Ничего не спалим, — успокоил Май. — Стена отсыревшая, картон у плаката тонкий, сейчас догорит, вот и все… А больше далеко нацеливать не будем. Договорились?
Все разом сказали, что договорились. Ясно было — с такими игрушками не шутят. Лишь Поля задумчиво предположила:
— А может, луч сжигает только плохое? А ничему доброму не вредит?
— Может быть, — рассудил Толя. — Но пока разберешь, где плохое, где хорошее, могут остаться одни головешки…
Свечка между тем невозмутимо горела и потихоньку укорачивалась. Лыш протиснулся к подоконнику. Деловито вернул огонек в середину отражателя, взял опасный лучемет в две ладони.
— Лыш… — сказала Грета.
— Я пущу зайчика в небо, — хладнокровно объяснил Лыш. — Там ничего, кроме туч, а они не горят. И они же не плохие и не хорошие, просто явление природы… Посмотрим, что будет.
Луч из чердачного окна ушел наклонно вверх, и «явление природы» никак не прореагировало на это. Золотая струна просто увязла в серой пелене. Но… это лишь на несколько секунд. А потом пасмурную муть прочертила белая, клубящаяся барашками пара линия…
— Мама… — ахнула Света.
— Лыш, не смей! — качнулась к брату Грета.
— Не мешайте! — нервно сказал Лыш. Клубящаяся линия сломалась, от ее конца ушла под прямым углов другая. А от нее — третья. И все поняли, что Лыш чертит в облаках квадрат.
Квадрат, замкнутый кипящими полосами, получился кривым и громадным. Какой именно ширины, сказать было трудно — ведь он висел на большой высоте. Но ясно, что его размеры были несоизмеримы с привычностью окрестных дворов.
— Лыш, зачем? — спросил Май без боязни, но осторожно.
— Не мешайте… — повторил Лыш. — Сейчас…
Луч заметался внутри квадрата. Часто и беспорядочно. Так иногда штрихуют на экране компьютера замкнутые в контур участки плоскости. Клубящиеся паром линии сливались, серая хмарь превращалась в белую четырехугольную овчину. Потом эта гигантская шкура порвалась на клочки, они стали ежиться, таять и улетать в стремительно открывшуюся синеву. И квадрат чистого неба возник прямо над городом Инском. Из-за косматой границы небесного окна ударило солнце…
— Ура… — шепотом сказала Света.
Толя-Поля и вождь гуммираков тоже сказали ура.
Лыш ничего не сказал, деловито дунул на свечку. Протянул Маю лучемет.
— Спрячь куда-нибудь.
Грин был согласен: лучше бы убрать «игрушку» от греха подальше. Но никакого страха не было, только радость от хлынувшего на Инск солнца.
