Фид вспоминает: это ведь он первым потребовал, чтобы Пима отправили в Приют. Нет, он не сожалеет о своем тогдашнем решении. Пим давно должен был быть направлен в заключение. По его вине высохло большое озеро. Когда стало известно, что уровень воды в нем из года в год падает, перед унетянами возникла дилемма: сохранить озеро, невзирая на большие расходы по его спасению, или отказаться от вмешательства, предоставить водоем собственной несчастной судьбе. Выгоды первого решения проблемы не покрывали бы и половины расходов. Конечно, и во втором случае не избежать бы убытков. Однако предполагаемая прибыль от освоения дна высохшего озера в будущем должна была превзойти их. Пим встал на защиту второго решения. Он представил убедительные расчеты, обещавшие прибыль, и рекомендовал не дожидаться естественного высыхания озера, а «помочь» ему. Приступили к осушению, и через короткое время по дну можно стало ходить. Поначалу выгоды были немалые — появилась новая территория для застройки. Пиму вручили награду, его имя то и дело мелькало в речах администраторов. И только по прошествии многих лет унетяне убедились, что осушением озера был нанесен непоправимый ущерб природе, резко изменился климат большого района, пострадала экономика. Общие потери оказались в итоге огромны. И тогда Комиссия постановила: Пим лишается всех знаков признания и заключается в Приют.
Ученый повернул обратно. Выйдя из рощи, он увидел знакомую фигуру у входа в его дом. Сердце Фида учащенно забилось, но он продолжал спокойно шагать, словно ничего не случилось. Когда взгляды их встретились, он сказал только:
— Прошло двадцать два года, Ниг…
— Фид! — Ниг обнял постаревшего друга.
— Я действительно ошибся? — сдавленным голосом спросил Фид.
— Сейчас трудно сказать наверняка.
— На днях соберется Комиссия по водворению…
— Я написал письмо Верховному собранию с просьбой не спешить с решением.
— Спасибо, Ниг. Однако до сих пор не был прощен ни один из ученых, допустивших ошибку.
— Именно поэтому мы и оказались на краю гибели. Ошибавшиеся ученые попадали в Приют и лишались возможности вести исследования, а неошибающиеся жили в свое удовольствие и довели нашу бедную планету… Неужели так трудно понять эту простую истину!
— Напрасно ты кипятишься, — понизив голос, заметил Фид. — Эта задача не из тех, которые мы можем обсуждать.
— Если бы мы покидали Унет, какую память о себе оставили бы мы?
— Я не думал об этом.
— Ты должен был подумать… Кива будут погребать с почестями?
— Нет, об этом речи еще не было. Медикам пока не удается установить причину смерти. Попробуют, видимо, оживить его… Ты привез с собой целый ворох загадок. Хватит ли нам времени, чтобы разгадать их?
Не дожидаясь приглашения, Нияз открыл переднюю дверцу машины, смахнул с сиденья пыль. Усевшись, он бросил портфель назад и уставился на дорогу. Игитали-ака подумал: «Э-э, да парень-то из тех, что любят заноситься». Вопросительно посмотрел на Даврана. Но тот, словно ничего не заметил, открыл заднюю дверцу и сел рядом с портфелем начальника.
— Трогаемся, Игитали-ака?
Машина двинулась по ухабистому проселку. Клубы пыли взлетали из-под колес, наполняли кабину. Нияз поспешно поднял боковое стекло. Затем достал из кармана носовой платок, сложил его несколько раз и набросил на шею. Игитали-ака искоса наблюдал за движениями гостя. Что-то не нравилось ему в Ниязе: то ли выражение лица, то ли не к месту франтоватый вид. И все-таки он ничем не выдавал своих чувств — встретить гостя следует как подобает, независимо от того, мил он тебе или нет. Понятие об этом Игитали-ака впитал с молоком матери. Но поделать с собой ничего не может — не по нутру ему этот парень. Видно, поэтому он все не может найти повода, чтобы начать разговор. Да и Давран что-то молчит. Может, не выспался: сидит с закрытыми глазами…
Когда машина выбралась на большую дорогу, Нияз спустил боковое стекло. Подставил лицо ветру.
— Какой воздух, словно каймак! [10] — сказал он.
Игитали-ака слегка улыбнулся и кивнул головой.
— Машина ваша собственная?
— Да, собственная.
— Вы изрядно потрепали ее.
— Дорогу вы сами видели, благо еще машина терпит.
— Сколько вы за нее заплатили? Продайте ее, пока она совсем не развалилась.
— Зачем?
— Как зачем? Купите новую.
Разговор начал Нияз. Долг хозяина обязывал Игитали-ака поддержать беседу. Поэтому Игитали-ака, не глядя на гостя, сквозь зубы сказал:
— Не-ет, я не могу ее продать.
— Как это «не могу продать»? Да она у вас уже прошла восемьдесят тысяч, раскрутите назад вот эту штуковину, доведите показания спидометра до двадцати тысяч, смажьте, подтяните кое-где, протрите, и все дела. Пригоните в город и продадите по меньшей мере за шесть тысяч — ручаюсь за это.
— Если захочу продать — покупатель и здесь найдется. Только, дорогой гость, я не умею ловчить. Да и главное — эту машину мне дали в награду. Она мне дороже любых денег.
— В награду?!
— Да.
— Где вы работали прежде?
— А где Может работать житель кишлака — хлопок выращивал.
— Вы были механизатором?
— Когда возникала необходимость, был и механизатором.
— Да-а, бросить такую работу!.. Я слышал, они огребают кучу денег…
Нияз не смог закончить свою мысль. Давран слегка толкнул его в плечо. Нияз обернулся.
— Проснулся?
— Сейчас будем проезжать барханы.
Однако Нияз не понял знака Даврана и, вместо того чтобы прервать неудачный разговор, продолжал:
— Я слышал, что некоторые живут в свое удовольствие до самой осени, а на поле выходят с началом уборки урожая. Соберут пятьсот или шестьсот тонн хлопка, загребут денег на машину и опять отдыхают до следующего сезона. Это верно?
Игитали-ака взглянул на Нияза.
— Возможно, есть и такие.
— Вы не обижайтесь, я не хочу сказать, что вы из таких.
— Ба-а, дорогой гость, даже и не подумаю. Продолжайте, не стесняйтесь.
— Выходит, вы неплохо работали, если вас наградили машиной. А ордена у вас есть?
— Есть.
— Сколько?
— Стоит ли их пересчитывать?
— Да я так, ради интереса… Во всяком случае, меня удивляет, почему вы в экспедиции.
— Врачи посоветовали, чтобы я сменил профессию… Смотрите, только что мы ехали по цветущей долине, и уже начинается пустыня. — Игитали-ака явно хотел перевести разговор на другую тему.
Деревья вдоль дороги поредели. А скоро за окнами машины поплыли песчаные барханы. Даврану казалось, что эти пески скрывают от взора людей тайны древности. Пески в Кызылкумах или Каракумах никого не удивляют. Однако встреча с небольшим клочком пустыни прямо в центре цветущей долины наполняет душу какой-то тревогой. Во всяком случае, так бывает с Давраном, когда он проезжает этой дорогой. «Что это? Каприз природы? Скорей всего в древние времена вся Фергана выглядела так и благодаря настойчивости народа превратилась в цветущий сад. Может быть, наши деды и прадеды, сражавшиеся с песком, оставили в качестве напоминания грядущим поколениям этот кусочек пустыни, нечто вроде естественного музея?..»
— Кажется, в песках что-то посажено? — спросил Нияз.
— Деревья саксаула, — ответил Игитали-ака.
— Саксаула? Это еще зачем? Ведь эти места хотели осваивать?
— Пески занимают площадь около десяти тысяч гектаров. Что можно было, освоили. Навозили на песчаный слой земли, сверху набросали слой плодородной почвы и сейчас сеют хлопчатник. А саксаул сажают для того, чтобы барханы не ползли на посевы. Тяжело приходится. Каждый год принимаются за посадки.
— Что, не прививается?
— Прививаться-то прививается, но едва росток пробьется наружу, как сюда пригоняют скотину. Сколько скандалов было из-за этого. И штраф платили. Но положение остается прежним. Если к саксаулу не притрагиваться в течение двух лет, потом горя знать не будешь — прибыль пойдет горой.
— Игитали-ака, вот вы дехканин, — сказал Давран. — Со временем от песков не останется и следа — пустыню осваивают. Но как вы считаете: правильно ли это будет?
— Не в характере нашего народа сидеть сложа руки. Стоит узбеку увидеть клочок свободной земли, он тут же что-нибудь посадит. Вот и на месте пустыни он разобьет сады.
— Но правильно ли это будет?
— А чего тут неправильно?
— Полное уничтожение пустынь окажет вредное влияние на климат.
— Вы люди ученые, а мне откуда знать? Мое дело работать. — Он на минуту задумался, затем произнес: — Конечно, климат тоже меняется. Не потому ли так часто люди стали умирать внезапно? Раньше подобных случаев было мало. А теперь о них слышишь чуть не каждый день. В кишлаках, правда, не так много, больше в городе. Интересно, в чем же причина?
— Причина проста: давление крови… — важно сказал Нияз, разминая сигарету.
