Джес расплылся в обаятельной улыбке, от которой билась в экстазе добрая половина придворных дам.
— Женщины есть женщины. Простит, куда денется…
Тьфу!
***
Рик искренне удивился бы, если бы узнал о мыслях Альтреса Лорта.
А мысли подозрительно совпадали.
Альтрес не имел ни семьи, ни детей, но… если бы с его дочерью поступили так, как с этой Лилиан — он бы разозлился.
А еще он смотрел на Джеса — и удивлялся.
Чем этот петух нравится женщинам?
Чем?!
Да, он красив. Мускулистое телосложение, этого не отнять. Глаза синие, улыбка потрясающая.
Достаточно умен. Во всяком случае, дело, которое он унаследовал после отца — процветает. И вроде как неплохой вояка.
Но опять же — войны не было давно (и слава Альдонаю) а гонять разбойников — тут много ума не надо.
Есть за что полюбить.
И есть за что — разлюбить.
Когда он показывает свою душу, а там видишь пустоту. Не то, чтобы Джес был виноват. Нет.
Но… разве умной женщине понравится, когда к ней так отнесутся?
Словно она — вещь.
Без разума, без чувств, хочу — сниму с полки, хочу — обратно задвину…
Сам Альтрес не имел ни семьи, ни детей. Но сильно подозревал, что с дурой, которая способна повестись на мордашку Джерисона Иртона, у него ничего и не получилось бы.
А ведь поведется….
Из своего опыта Альт знал, что женщины падки на это.
Смазливое лицо, деньги, слава, улыбка… и все. Этого достаточно.
Альтрес убедился в этом сам. Тогда ему было всего восемнадцать лет. Или — целых восемнадцать?
Ей было шестнадцать — и родители привезли ее ко двору, чтобы выбрать мужа.
Тихая, нежная, домашняя… Лидия, Лидди, Лия…
Со светлыми волосами, серыми глазами, хрупкой фигуркой… она была даже ниже Альтреса. Семья небогатых баронов. И Альтрес в первый и в последний раз в жизни увлекся. Или даже полюбил.
Впервые он был готов заботиться о ком-то больше, чем о молочном брате. И Гардвейг это заметил.
Но — за что Альтрес и любил его.
Свирепый, коварный и часто жестокий, Гардвейг умел быть поразительно великодушным. Особенно с близкими и любимыми.
Именно он предложил Альтресу жениться. И именно он согласился выступить сватом.
Конечно, родители девушки были счастливы. И Альтрес — тоже. И… наверное, Лия тоже? Нет?
Она позволяла Альтресу брать ее за руку. Целовать в щеку и в лоб. Они даже танцевали вместе. Тогда Альтрес еще не стал королевским шутом. И мало кто знал, что своим телом он владел получше многих.
Горб?
Кому он мешает! Особенно если захотеть научиться…
Альтрес был счастлив. И не обращал никакого внимания на то, что иногда рядом с его невестой появляется красавчик-кузен. Кстати — чем-то напоминающий Джерисона.
Только в чуть ухудшенном варианте.
Пониже, попроще…
Он летал на крыльях своей любви… Альдонай, больше двадцати лет прошло…
Ровно за четыре дня до свадьбы его невеста сбежала со своим кузеном.
Альтрес был как оглушенный.
Он не стал мстить, не стал преследовать парочку…
Он просто сидел у себя и глушил вино. Пока не явился Гардвейг. Вытащил брата за шкирку из комнаты, поволок его в бордель и юноши вместе ударились в трехдневный загул.
А потом Альтрес проснулся, посмотрел на бутылки, на спящую рядом шлюху — и понял, что хватит.
Больше никто.
И никогда.
Он выкинул бутылки, забыл про вино — и отправился в обучение к старому начальнику королевской разведки. Гард посодействовал.
Лию Альтрес не видел при дворе уже лет восемь.
Ее супруг оказался редкостным ничтожеством, промотал все ее приданное и свое состояние — и они с детьми безвылазно сидели в деревне.
Ну и пусть.
Жалеть Альтреса не тянуло. Особенно когда он видел свою бывшую любовь — расплывшуюся от частых родов, с поредевшими волосами, с затравленным выражением некогда милого лица…
Интересно, какая она — эта Лилиан Иртон?
Ладно. Ройс пришлет отчет — тогда и посмотрим.
***
Торий Авермаль прочитал письмо от Лилиан Иртон — и поморщился.
М-да.
Значит, графиню хотели убить. Это — плохо. И купец Карист Трелони может быть связан с заказчиками.
Ладно.
Узнаем все, что только можно.
И продадим несколько кружевных изделий, которые прислала графиня. Ради хорошего делового партнера можно еще не так извернуться.
Вот второе — хуже.
Тахир просил переслать с первой же оказией письмо в Ханганат. А какой дурак сейчас пойдет по проклятому проливу?
Ну да ладно. Надо послать слугу на пристань, пусть поразузнает.
Письмо надо передать?
Вот он и передаст. С первой же оказией.
***
Аделаида Вельс не была умна в общем смысле этого слова.
Обычно говорят — ум. А ведь это понятие включает и эрудицию, и жизненную сметку… так вот. Если бы появилась возможность проверить Аделаиду на ай-кью — она не набрала бы и двадцать баллов. Она не разбиралась в истории, музыке, политике, она имела в голове десяток шуток и парочку историй — достаточно, чтобы поддерживать светскую беседу. В остальном она придерживалась правила 'молчи, дурак, умнее будешь'.
Но в то же время…
Она была по-крысиному хитра и нюхом чувствовала опасность для себя.
Понимала, в какую щель надо пролезть, чтобы увернуться от карающего ботинка и какой пирог пахнет ядом.
И этого у нее было не отнять.
Тоже ум. Просто… своеобразный.
Сейчас она отлично понимала — единственная ее защита от окружающего мира — Джерисоон Иртон.
Поэтому, изодрав в клочья пару платков и отвесив несколько оплеух служанке, она послала ту шпионить за комнатой Джерисона — и дать знать, когда мужчина останется один.
Ждать пришлось долго.
Сначала Джес и Рик обсуждали сложившуюся ситуацию. Потом выпивали.
Ивернейское вино обладало своеобразным действием — затуманивало разум, но тело двигалось. Вот вино из Ханганата било в ноги, оставляя ясную голову. А тут — наоборот.
Потом опять разговаривали и опять пили. Так что к себе в покои Рик отправился около полуночи. А Аделаида пошла 'на дело'.
Разделась до рубашки, протерлась салфеткой, пропитанной духами — и спустя пять минут поскреблась в покои Джеса.
Потом толкнула дверь.
Не заперто.
Отлично.
Джерисон сидел за столом. В состоянии тяжелого алкогольного опьянения, на что указывали штук восемь винных бутылок. И поднял на Аделаиду затуманенные алкоголем глаза.
— Чего… н-надо…
— Джес, пожалуйста, не гони меня.
Аделаида нашла верный тон. И прежде, чем Джес успел опомниться, упала ему в ноги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
