Она задержалась в ванной довольно долго. Но наконец появилась, неся в каждой руке по стакану. В длинном черном платье с глубоким вырезом она выглядела стройной, худенькой и очень привлекательной. Я поймал себя на мысли, что если бы дал себе волю, мог бы здорово влюбиться в эту девушку. После недельной работы с напарницей невозможно не прийти к каким-то определенным выводам относительно нее, как бы ты ни старался отогнать всякие мысли о ней. Я смотрел на Ау, и мне вдруг ужасно захотелось сорвать этот дурацкий спектакль каким-нибудь неуместным откровением.
Мне надо было постараться ее убедить в том, что у меня нет ни малейшего желания возвращаться к себе в номер до тех пор, пока мое появление там никого не застигнет врасплох; что они могут не торопясь заниматься моими кассетами, стоящими в рядок на комоде, и что ей не придется выкупать эти пленки своим телом. Конечно, она сразу что-то заподозрила. Будучи далеко неглупенькой, а может быть, даже еще умнее, она должна была бы удивиться, с чего это я вдруг так беззаботно стал относиться к тем важным пленкам, которые надеялся обменять на интересующую меня информацию…
Тем не менее, я был введен в искушение. Я все никак не мог отогнать мысль, что в общем и целом она была ужасно милым созданием. Я понятия не имел, как это она впуталась в эти дела, да мне было на это наплевать. Если бы мы могли просто и спокойно поговорить, а не играть в грязные игры с алкоголем и сексом, возможно, мы бы обнаружили, что все это просто ужасное недоразумение… Я что-то сильно размяк. Признаюсь, я уже был готов совсем раскваситься и заявить нечто вроде: «Лу, дорогая, давай-ка выложим карты на стол, пока мы не совершили чего-то такого, о чем потом будем оба жалеть». Потом я заметил, что она без чулок.
Она остановилась передо мной и широко улыбнулась.
— Льда нет, как всегда. Клянусь, в следующий раз, когда мне посчастливится пить хайболл со льдом, я вытащу из стакана ледяные кубики и буду их блаженно сосать со слезами на глазах.
Я взял у нее стакан и снова взглянул на ее прямые белые ноги, видя их впервые без нейлоновых чулок. Раньше она, конечно, была в чулках. Помните, как я помог ей застегнуть молнию на платье и похлопал дружески ее по заду? Тогда она была одета, полностью затянута в эту смешную упаковку из нейлона и эластика, которые помогают дамам двадцатого века держать осанку. Я даже думаю, что в этом плане нейлон и эластик существенно превосходят китовый ус, столь популярный в девятнадцатом веке. Но теперь на ней не было этих современных доспехов. Вот, значит, чем она занималась за занавеской — сбрасывала оболочку! И теперь передо мной стояла просто Лу, нагая под платьем, в вечерних туфлях на босу ногу, как в то безоблачное счастливое утро неделю назад или что-то около того.
Я словно получил зуботычину. Она не забыла — и вспомнила теперь — тот факт, что однажды я уже отметил, как неотразимо она одета — или раздета. То было единственное событие в наших отношениях, которое произошло незапланированно и вполне естественно. И вот теперь она нарочно использовала против меня то же самое оружие.
Я заставил себя тихо присвистнуть и сухо заметил;
— Надо последовать твоему примеру, а то мой пояс врезался мне в живот!
У нее хватило такта покраснеть. Потом она рассмеялась, поставила свой стакан и разгладила ладонью облегающую шерсть, с интересом наблюдая за произведенным эти изящным движением эффектом.
— Я не кажусь тебе слишком соблазнительной? — промурлыкала она. — Но я не взяла сюда ничего, что было бы достаточно пикантно, Я же собиралась не для медового месяца, ты должен это понять! Мне пойти переодеться во фланелевую пижаму?
Я ничего не ответил. Она пристально взглянула на меня. Выражение ее лица как-то изменилось. Постояв немного, она присела рядом со мной на кровать, взяла стакан и сделала большой глоток.
— Извини, Мэтт, — произнесла она строго. — Я не хотела… Я не собиралась тебя соблазнять, черт возьми. Я и не думала, что тебе это так уж необходимо, если говорить начистоту.
Я молчал. Это была ее игра.
Она глубоко вздохнула и снова сделала большой глоток.
— Я неправильно тебя поняла… Мы расстанемся завтра и, возможно, больше никогда не увидимся, если только нам не суждено увидеться снова в Стокгольме. Когда ты вошел сюда, я решила, что ты настроен на сентиментальную прощальную встречу, если ты понимаешь, что я имею в виду. По-моему, я достаточно ясно дала понять, что не возражаю, — она горько рассмеялась. — Что может быть смешнее женщины, которая готова пожертвовать своей добродетелью и узнает, что ей некому предложить себя. Эй, кто-нибудь, не хотите ли заняться сексом? — она снова рассмеялась, осушила свой стакан и встала. — Может, налить тебе перед уходом? Мне надо выпить еще, чтобы утопить свое унижение.
Я изобразил раздумье. Потом сказал
— Ну, пожалуй, да — еще один, — осушил свой стакан и передал ей. Я смотрел, как она пошла в ванную нетвердой походкой, которую она едва ли имитировала — мы в тот вечер оба изрядно выпили. Я чувствовал себя довольно мерзко: сижу как последний подонок и заставляю бедную девочку ломать перед собой комедию. Но когда Лу вернулась, я заметил, что она очень внимательно изучила свою внешность в зеркале ванной и решила, что для придания себе еще более пьяного, более разбитного, более соблазнительного вида ей следует немного взлохматить волосы и немного скособочить платье, — а также немного меня подразнить слегка обнажившимся плечом и грудью. Ну, за нее можно было не беспокоиться. Она свое дело знала!
— Послушай, — сказала она, усевшись рядом со мной на кровать, — расскажи-ка мне про эту женщину.
Я спас свой стакан, выхватив его у нее из рук, прежде чем она выплеснула содержимое на нас обоих, — как оно и было предусмотрено ее ролью.
— Про какую женщину?
— Про ту, которая не хотела тебе в чем-то признаться. Ты попросил меня напомнить про нее. В чем она не хотела признаться и что ты сделал?
— Вряд ли это подходящий рассказ для спальни.
Она мягко рассмеялась, придвинувшись ко мне.
— Тебе ли смущаться, такому доблестному рыцарю?
— Она не хотела мне говорить, где держала мою малышку Бетси — той тогда было два годика.
Лу вытаращила на меня глаза, сразу забыв, что ей полагается изображать пьяную.
— Но почему у нее оказалась твоя дочурка, Мэтт? — Я не ответил, и она продолжала: — Эта женщина… эта женщина… Ты был с ней знаком раньше?
— Во время войны мы вместе с ней были на задании — только не спрашивай, на каком.
— Она была молодая и красивая? Ты любил ее?
— Она была молодая и красивая. Потом я провел с ней недельный отпуск в Лондоне. Мы снова встретились с ней только в прошлом году. Ты, может, знаешь, что кое-кто воевал во время войны на нашей стороне, потом перебежал туда — в поисках увлекательных приключений, к которым они привыкли, если не учитывать столь низменной темы, как интерес к деньгам. Никто из них не разбогател, по крайней мере, официально, работая на дядю Сэма. Так вышло, что она оказалась среди перебежчиков. Ей требовалась помощь в работе, которую она выполняла для тех, других. Она подстроила похищение Бетси, чтобы вынудить меня на сотрудничество.
— Но ты не стал с ней сотрудничать? Даже несмотря на то, что на карту была поставлена жизнь твоей маленькой Бетси?
— Только не надо хвалить меня за патриотизм, — сказал я. — Просто еще ни разу в жизни никто тебя не шантажировал — вот и все. Чтобы вернуть Бетси на ее условиях, мне надо было убить одного человека — но даже в этом случае у меня не было уверенности, что она будет вести со мной честную игру.
— И тогда ты попытался силой вырвать из нее информацию. И она ответила, что ничего тебе не расскажет.
— Да, она именно так и сказала, — ответил я. — Но она ошиблась.
Наступило молчание. За стенами отеля город тихо спал. В этом городе было небольшое движение на улицах — в особенности ночью.
— Понимаю, — промурлыкала Лу. — И твоя дочка вернулась целой и невредимой?
— Силы правопорядка действовали быстро и умело, как только им стал известен адрес, где им можно было продемонстрировать свой профессионализм.
— А что женщина? — она подождала моего ответа. Но я молчал Лу шевельнулась. — Она умерла?
— Она умерла, — сказал я спокойно. — А моя жена пришла в тот дом почти сразу же после того, как это случилось, хотя я и предупреждал ее, что чем меньше будет ей известно, тем лучше же для нее. — Я скривился. — Наверное, для нее это было очень болезненное испытание.
— Да уж, могу себе представить!
Я раздраженно посмотрел на Лу.
— Ишь ты — можешь представить! Это. же был ее собственный ребенок, разве нет? Ей что, не хотелось получить Бетси назад? Это был единственный способ вернуть ребенка! А потом Бет начала вести себя со мной так, что можно было подумать, будто я три раза в неделю режу женщин ради развлечения.
