нам обедать, — пригласил Шурка, — мамка шаньги с творогом пекла и блины. Пошли давай. В прошлый раз я у вас обедал, а ты у нас — нет. Мамка говорит, что же это Алешка не заходит? Стесняется, что ли?
— Пойдем, — согласился я, — попробуем, что это у вас за шаньги такие.
По праздникам мы с Шуркой Городиловым, да и другие ребятишки, приглашали каждый своего приятеля к себе в гости. Я уже и забыл, когда это Шурка обедал у нас. А он, оказывается, помнил. Мы отобедали у Шурки, оделись и вышли опять на улицу. Все так же падал снежок, но уже крупнее и чаще, скрывая дальние избы, сараи, бани, перелески за огородами.
— Что станем делать? — спросил Шурка. — На берег пойдем или на сушилку? У меня решето есть. Хочешь посмотреть? В сеннике спрятано. Большое. Давно мы на птиц не охотились. Или на берег пойдем с лыжами?
— Пошли на сушилку, — сказал я, — на берег всегда успеем. А то начнутся морозы, не до птиц тогда будет. День подходящий сегодня, повезет, так, может, щегла поймаем. В прошлую зиму щеглов прилетало на сушилку! Помнишь, как мы охотились за парой? Ох до чего же красивы! Но так и не удалось накрыть их. Осторожны щеглы, осторожнее всякой птицы…
И мы отправились на сушилку ловить птиц. Шурка нес под мышкой решето, прижимая его к боку, я поддерживал, помогая. За деревней, на выезде, на левом берегу Шегарки, напротив кладбища, в полверсте от крайнего двора, построили сушилку. Возле сушилки, обнесенной изгородью, просторный ток, где осенями обрабатывают привезенное с полей зерно: веют, культивируют, перелопачивают. Очищенное зерно сушат, увозят в амбары, а на току остаются отходы: семена сорных трав, овсюг и малая часть зерна, провалившаяся сквозь решета веялок и культиваторов. Отходы эти иногда берут для кур, но куры плохо клюют их: выберут зерно, остальное не трогают. Отходы обычно остаются в зиму на току, лежат они на току и лето, прорастают, а в августе, перед самой уборочной, когда начинают чистить, готовить для нового урожая ток, вилами или совковыми лопатами выбрасывают проросшие, слежавшиеся кучи за изгородь, где бурьян с лебедой и широколистый зеленый лопух. Там отходы догнивают, заравниваются травами. Высокая густая трава поднимается на месте кучек.
Под тесовыми крышами сушилки круглый год жили воробьи. Летом они гнездились здесь, зимой прятались от стужи, питаясь тем, что осталось не взятое метлой на земляном утоптанном полу. Осенью, до самого снега, воробьи хозяйничали на кучах отходов, склевывая зернышки. С первым же снегом, с первыми веселыми морозцами, из бора в деревню прилетали снегири и щеглы, кормились краем огородов на полузанесенных репейниках, ветках конопли. Прилетали снегири и на сушилку. Иногда мы охотились на них с решетом. Ни мне, ни Шурке птицы совсем не были нужны. Нам хотелось подержать в руках и снегиря, и щегла, посмотреть их вблизи. Интересно было ловить птиц, пойманных же становилось жалко, и мы тут же отпускали их на волю. Они так печально свистят, снегири. А воробьев мы не ловили никогда, воробьи жили в каждом деревенском дворе.
— Шурка, ты где решето взял? — спросил я дорогой.
Мы заходили со стороны речки, чтобы из-под тесового навеса посмотреть, есть ли снегири. Они близко не подпускают, это тебе не воробей, сидящий на городьбе.
— А мне бригадир разрешил взять, — ответил Шурка. — Оно, видишь, порвано с края, потому и не годно. Осенью я помогал бабам веялку крутить, что-то у веялки внутри случилось, зерно пошло сорное, стали разбирать, оказалось, что решето нарушено. Я вспомнил про снегирей и попросил. Васька Климцов лук со стрелами в обмен предлагал, я отказался. Как ты считаешь — правильно я сделал, что отказался? Лук и сам могу смастерить, а решето где найдешь. А тут такой случай. Надо его беречь, решето…
Мы пролезли в сушилку через низкое окно в рубленой стене — рама выставленная стояла под стеной. Снегирей нигде не было видно. В сушилке было сумрачно и казалось холоднее, чем на улице. Остановились, оглядываясь. В сентябре мы работали здесь. Шурка перелопачивал зерно, а я возил на телеге мешки от комбайна. Мы всегда по осеням помогали колхозу. И летом. Летом на сенокосе работаешь, а осенью поможешь на току.
— Вон они, — шепотом сказал Шурка, указывая рукой в конец навеса.
Там на земле сидело несколько снегирей. Мы притаились, наблюдая. Снегири сидели неподвижно, будто озябли. Вид у них всегда кроткий, грустный.
— Давай разгребем быстрее кучи и поставим решето, — предложил Шурка. — Если вспугнем — ничего, они все равно прилетят. Разматывай скорее бечеву. Ну и птицы, прямо горят. На земле они не так ярки, а вот на снегу…
Он вынул из кармана небольшую, четверти на полторы, палочку с намотанной на нее длинной и тонкой бечевкой. Мы пошли к кучкам, я на ходу разматывал бечевку, она тянулась за мной. Шурка разбрасывал над кучкой ногой снег, добрался до отходов, разровнял их, положил на отходы наклонно решето, под приподнятый край стоймя поставил палочку, и мы ушли в прируб сушилки, утянув за собой один конец бечевы, другой конец был привязан к палочке посредине. Когда птицы заходили под решето, мы дергали за бечевку, палочка выскакивала, решето падало, накрывая птиц. Охота простая, главное в ней — ожидание. Сидишь в прирубе, мерзнешь, ждешь, прилетят ли снегири, а ежели прилетят, то зайдут ли под решето. Очень уж осторожны. Переживания особо начинаются, когда появляется щегол, нарядная, красивее снегиря птица. Самцы снегиря красногруды. Чем морознее день, тем ярче у них грудь. У самки оперение на груди сизое. У щегла одежда пестрая, и бойчее он снегирей. Есть и фамилии такие — Снегирев, Щеглов…
Мы ловили птиц и тут же отпускали их. Нам интересна сама ловля. Один раз принес я снегиря домой, принес в рукавице, выпустил в избе возле двери, снегирь с ладони перелетел на подоконник, не рассчитал, ударился клювом о стекло, упал и стал биться в окно, трепыхая крыльями. А кошка, прижимаясь к полу, уже ползла от печи к лавке, и хвост ее шевелился, выражая нетерпение. Снегирь не видел кошку, он сидел, уткнувшись в стекло.
— Не балуй, — сердито сказал мне отец, — выпусти сейчас же и не лови больше! Не жалко разве? Брысь! — закричал он на кошку. — Ишь ты, нацелилась!
Я поймал снегиря, вынес на крыльцо, подбросил слегка над головой. Снегирь взлетел и скрылся за двором. С той поры я не носил домой птиц. И Шурка не носил. А ловить мы их продолжали, приходили на сушилку.
— Пошли по домам, —
