В моей книге уже говорилось о том, что привычка задавать сократические вопросы в значительной степени предназначена и для внутреннего диалога. Эпиктет тоже так считал[214].
Эпиктет. Беседы, 2.1.32
Поскольку [Сократ] не всегда мог иметь опровергающего его мнения или опровергаемого в свою очередь, он сам себя опровергал и исследовал, и всегда с пользой упражнениями развивал хотя бы одно какое-нибудь общее понятие.
Эпиктет. Беседы, 1.30.1–3, 5–7
Когда ты являешься к кому-нибудь из высокопоставленных, помни, что и другой сверху видит все происходящее и что ты должен быть угодным более ему, чем этому человеку. Так вот, тот другой спрашивает тебя: Изгнание, тюрьму, оковы, смерть, бесславие чем называл ты в школе? – Я – безразличными вещами. – Ну а сейчас чем ты их называешь? Изменились ли они? – Нет. – Ну а сам ты изменился? – Нет. ‹…› Входи, стало быть, со смелой уверенностью и памятуя обо всем этом, и ты увидишь, что такое молодой человек, приучивший себя к тому, что следует, среди людей, не занимавшихся приучением себя к этому.
Порой Эпиктет довольно резок со своими учениками. В современных учебных заведениях такой подход не очень приветствуется. Однако, как и у Сократа, подобная резкость уместна, если вы работаете не над чужими, а над собственными ошибками.
Эпиктет. Беседы, 2.16.32
«Когда же увижу я опять Афины и Акрополь!» Несчастный, разве тебе недостаточно всего того, что ты видишь каждый день? Можешь ли ты увидеть что-нибудь лучше или величественнее солнца, луны, звезд, всей земли, моря?
Эпиктет. Беседы, 2.16.11–14
Чем дорожим мы? Тем, что относится к внешнему миру. Чем серьезно заняты мы? Тем, что относится к внешнему миру. И мы еще недоумеваем, как это мы страшимся или как это мы беспокоимся? Что же может быть, когда мы что-то предстоящее считаем злом? Мы не можем не страшиться, мы не можем не беспокоиться. И мы еще говорим: «Господи боже, как бы мне не беспокоиться?» Глупец, разве нет у тебя рук? Разве не сделал их тебе бог? Сиди теперь и молись, чтобы у тебя не текли сопли! Ты лучше высморкнись и не вини. Что же, здесь он тебе ничего не дал? Разве не дал он тебе стойкости, не дал тебе величия духа, не дал мужества?
Непротиворечивость. Как мы видели в главе 7, Сократ рассматривает логическую непротиворечивость как критерий истины и залог душевного спокойствия. Люди, которые высказывают противоречивые мнения о чем-либо, не в ладах со своим собственным разумом.
Горгий, 491b
СОКРАТ. Ты коришь меня, что я постоянно твержу одно и то же, а я тебя – наоборот, что ты никогда не говоришь об одном и том же одинаково.
Подобные высказывания подтверждают вывод Властоса о том, что Сократ «в собственном поиске истины считает согласованность наивысшей целью»[215]. Превознесение непротиворечивости было продолжено стоиками как в плане метода, так и содержания. Вслед за Сократом Эпиктет считал внутреннюю критику и поиск несоответствий залогом успеха при перекрестном допросе.
Эпиктет. Беседы, 2.26.4–7
Искусен в рассуждении, а он же и в побуждении и опровержении, тот, кто умеет показать каждому то противоречие, вследствие которого он ошибается, и ясно представить ему, как он не делает того, что он хочет, и делает то, чего он не хочет. Ведь если показать ему это, он сам по себе отступит от этого. А до тех пор, пока не покажешь, не удивляйся, если он остается при этом. Он ведь делает это по своему представлению о правильности. Поэтому и Сократ, полагаясь на это умение, говорил: «Я никого другого не привык приводить в свидетели того, что я говорю, а мне всегда достаточно собеседника, и его мнение спрашиваю я, его призываю в свидетели, его одного достаточно мне вместо всех». Он ведь знал, чем движима обладающая разумом душа: она склонится, как чаша весов, хочешь ты этого или нет. Покажи разумной верховной части души противоречие, и она отступит от него. А если ты не покажешь, то вини скорее самого себя, чем не убеждающегося.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
О последовательности как признаке истины говорит также и Сенека.
Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 20.5
Если я захочу отказаться от старых определений мудрости и обнять всю человеческую жизнь, то смогу довольствоваться таким правилом: что есть мудрость? Всегда и хотеть, и отвергать одно и то же. И незачем тебе даже вводить ограничение, говоря, что желать надо честного и правильного: ведь ничто другое не может привлекать всегда.
Такое отношение очень напоминает сократическую позицию, рассмотренную в главе 6: все ложное, во что вы верите, в конечном итоге войдет в противоречие с истинами, которые вам уже известны. Эпиктет, по-видимому, придерживался аналогичной точки зрения; именно в этом ключе он рассуждал о врожденном моральном чувстве, на которое люди могут опираться, вынося собственные суждения о том или об этом. Поскольку истины никогда не входят в противоречие друг с другом, согласованность убеждений после длительной проверки служит признаком того, что они верны[216]. И наоборот, непоследовательность – признак разума, недостаточно постигшего истину, как можно заключить из приведенного выше отрывка из «Горгия». Аналогичным образом трактовал последовательность в суждениях и Сенека.
Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 95.57–58
Спокойствие достанется на долю только тем, кто пришел к незыблемым и твердым суждениям, а остальные то и дело вновь берутся за прежнее, с чем покончили, и так мечутся между отказом и желанием. А причина метаний – в том, что для руководимых самым ненадежным вожатым, молвою, ничто не ясно.
Добродетель и счастье. Стоики в целом разделяли этические взгляды Сократа, изложенные в главе 14, но в некоторых случаях они пошли еще дальше[217]. В предыдущей главе отмечалось, что философ-сократик рассматривает достижение эвдемонии – счастья, хорошей жизни – как конечную цель. Еще мы увидели Сократа утверждающим, «что из всех остальных вещей ничто не есть ни добро, ни зло, а вот из этих двух – мудрости и невежества – первая есть благо, второе же – зло»[218]. Стоицизм тоже эвдемонистическая философия; стоическое учение о хорошей жизни очень напоминает сократическое, а возможно, даже совпадает с нею[219].
Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 71.32
Преподать его [учение] можно быстро и в немногих словах: есть одно благо – добродетель, и помимо нее благ нет; добродетель заключена в лучшей, то есть разумной, части нашего существа.
Сократ тоже пришел к выводу, что богатство и здоровье сами по себе благами не являются. Все зависит от того, как они используются. Мы уже сталкивались с примерами такой точки зрения; вот еще один:
Менон, 87е–88а
СОКРАТ. Рассмотрим по отдельности то, что нам полезно. Например, здоровье, сила, красота и богатство – все это и тому подобное мы называем полезным, не так ли?
МЕНОН. Так.
СОКРАТ. Но о том же самом мы говорим, что оно порой и вредит. Или это не так, по-твоему?
МЕНОН. Нет, именно так.
СОКРАТ. Теперь посмотри, что управляет всеми этими свойствами, когда они приносят нам пользу, и что, когда они приносят вред? Разве правильное применение не делает их полезными, а неправильное – вредными?
МЕНОН. Конечно.
Стоики полностью переняли и даже усилили эту идею; именно поэтому она чаще ассоциируется с ними, чем с Сократом. Вот показательный фрагмент из Эпиктета:
