Когда в Европе кончилась война, нас не разоружали. Мы стали кем‑то вроде волонтеров — пограничников: жили по домам, но готовы были по первому сигналу собраться и выступить, и должны были ежедневно высылать патруль вдоль границы. В тот день ездил Боумен с сыновьями — но первым весть принес не он. Милях в десяти от нас была католическая миссия, там всем распоряжался отец Игнасио, было при нем еще двое «братьев», имен которых я так и не удосужился узнать, и еще сестра Сара — похоже, у нее с Игнасио отношения были не только платонические, а впрочем тут, на краю земли, на многие вещи смотрят проще, чем в Европе. Я в миссии мало бывал, лишь когда врач или лекарство нужны, ну и конечно, венчались там мы с Лорой — а сыновей своих грамоте я сам учил. Еще непривычно было смотреть, что для отца Игнасио казалось, вообще различия в цвете кожи не существовало — нет, я, в Африке всю жизнь прожив, хорошо знаю, что и среди негров встречаются те, кто достоин искреннего уважения, по умственным и моральным качествам нам не уступая, но все же граница должна быть? Ради самих же черных — ведь если ты себе цену знаешь и достоинство имеешь, неважно, какого ты цвета кожи, то и места в жизни себе потребуешь соответствующего, а таковых куда меньше, чем грязной и тяжелой работы, революцию получим! А при любой революции, как я в книжках читал, речь уже не о справедливости идет, а будешь ли ты после живой?
Оружия в миссии считай что и не было — пара старых ружей, против голодного зверья. И не крепость — там даже ограды не было вокруг. Церковь, жилой дом, хозяйственные постройки, и все. Кроме названных мной четверых, жили там еще с десяток чернокожих прислужников, и еще столько же пленных итальяшек. Мы все‑таки не нацисты, как о них пишут, чтобы пленных убивать — ну, можно еще заставить на ферме свою кормежку отработать, и все. А так, в миссию их и отправляли, не концлагерь же нам для них строить? Еще в миссии был старый грузовичок — пикап, его‑то я и увидел в тот день, пылящим к моей ферме напрямик, без дороги. Вот он влетел в мой двор… а кузов‑то в двух местах явно пулями пробит, и дырки свежие совсем! И вываливаются оттуда двое итальянцев. Я по — ихнему плохо понимаю, особенно когда они говорят по — своему быстро — но старший немного и по — английски мог, так что сумели объясниться.
— Черные, утром напали. Человек двести, все с винтовками. Пришли в миссию, и сказали, что черная раса высшая, поскольку больше Христа страдала, а белые божью волю утаили. Хотели сломать алтарь и разрушить церковь, отец Игнасио стал перед ними с распятием — тогда его приколотили гвоздями к стене, как Христа, и подожгли церковь, крича, если ваш Бог так силен, то пусть тебя спасет! И стали убивать всех — святых братьев, итальянцев, даже своих же негров, что при миссии служили. Лишь мы вдвоем в сарае успели спрятаться, тут черные сестру Сару из дома вытащили и набросились на нее всей толпой, она кричала страшно. А мы, поскольку все негры туда сбежались, смогли в машину вскочить, слава господу, завелась легко!
Нас было на ферме — я, Лора, мои дети — Алан, Макс, Лотта. Еще заехавший к нам Томми Боумен с сыновьями, итого восемь белых людей, с итальяшками десять. Еще негры — работники, тринадцать голов, в верности которых я сомневался. Оружие, один ручной пулемет, к нему сотни три патронов, винтовок и ружей семнадцать штук, по полусотне патронов на ствол! А наших негров уже не тринадцать, а девять осталось?
— Хозяин, те из народа ако, и Авекола ако, они убежали припасть к его ногам. А мы тоса, Авекола нас убьет. Дай нам ружья, мы будем сражаться.
Что делать? Два джипа, и пикап из миссии — хватило бы, чтобы разместиться всем, кроме негров конечно, ну они тут дома, в вельде укроются. И расскажут, как мы, белые, бежали от черной толпы. Европейцу трудно это понять — но здесь, в Африке, белый человек не имеет права показать трусость и малодушие перед черными, это неписаный закон, за нарушение которого не казнят, но резко перестают уважать. И как бежать из дома, который построил своими руками, на этой земле? Мы будем драться — пусть там толпа, но это всего лишь негры. Есть возражения, парни?
— Джим — сказал Боумен старшему сыну — езжай к нашим, пусть объявят тревогу, по всем фермам. Собирают отряд — и правительство тоже должно знать. А мы попробуем продержаться, сколько сможем.
Я хотел Лору и Лотту отправить с ним — но моя жена отказалась. Сказав — если вас убьют, как мы останемся одни, что с нами будет? Мы тоже умеем стрелять, и можем подавать вам патроны!
Негры появились через несколько часов. Шли по — армейски, походной колонной, причем в хвосте я, глядя в бинокль, различил носильщиков с тюками — еда, вода, патроны… или уже награбленное на других фермах? Негры остановились шагах в ста, вперед вышел один, без оружия, с белой тряпкой в руке. Подошел к ограде — и я узнал Ганса, одного из сбежавших работников — ако.
— Я служу теперь новому хозяину, бвана Джон — осклабился он — и он велел передать: если вы отдадите все оружие, и своих женщин, и все, что нам понравится, то будете жить. Нашими рабами — в расплату за все угнетение, что вы подвергали наших братьев. Хайль Авеколо!
И он выбросил руку вверх, вышло не страшно а смешно.
— Ты все сказал, гиена? — ответил я — а теперь слушай меня. Пусть со мной разговаривают равные мне — кто в этой толпе старший? Пусть ваши вожди выйдут ко мне, вон к тому кусту — если хотят получить то, что не достанется простым воинам, так и передай. Иначе вы не получите ничего. У меня в доме целый ящик динамита, вам известно что это такое? Жду ваших вождей.
У черных все же осталось какое‑то почтение перед белым господином! Они вышли, четверо главарей, трое из них в изодранных мундирах британских вспомогательных войск. Остановились у кустика — и приняли как должное, что белый господин не спешит к ним. Ну что ж, с богом — огонь!
Ведь нельзя считать парламентером — бандита? Который пришел убивать тебя и твою семью, и грабить твое имущество. А если бандит верит в незыблемость каких‑то правил — тем хуже для него. Если это наши правила — то мы знаем, когда их можно нарушать, бог простит. Полезно ведь лишить врага командиров, еще до начала боя? И то, что враг обозлится, не имеет никакого значения — нас все равно не пощадили бы, нельзя ведь верить слову взбунтовавшегося негра, да еще орущего «хайль»?
Мы хорошо стреляли — я и мои мальчики. Чтобы промахнуться в такие мишени, всего за полсотни метров? А по толпе черных зевак ударил пулемет, причем стрелял из него итальянец, он сказал, что ему эта машинка хорошо знакома и привычна — и не обманул, первый ряд негров лег весь, ну а прочие, вместо того, чтобы ринуться вперед смять нас массой, побежали! А мы стреляли им в спины, после боя на поле перед фермой насчитали больше ста трупов — включая раненых, которых мы всех добили, этим занимались наши черные работники — тоса, работали мотыгами, чтобы не тратить патронов.
Дело было ведь не только — убить командиров. Негры верят, что у каждого человека есть «джу — джу», белый бы сказал — «судьба, удачливость, авторитет, милость богов», все вместе взятое. Если у тебя этого много — то ты не погибнешь, и всегда найдешь победу, успех. Вождь должен иметь этого в избытке по определению, иначе какой он вождь, кто за ним пойдет? И вот, мы убили самого Вождя Авеколо — отчего у всего его воинства было отнюдь не желание отомстить, а ужас, раз его удачи не хватило, то что будет с нами? Да еще, как мы узнали после, их колдун перед этим провел какой‑то обряд и заявил, что воины стали неуязвимы для пуль, ну а вожди, особенно! За что колдуна после убили — ну а пока, бежали в ужасе, убиваемые в спину. На войне нет подлости — есть лишь военная хитрость.
Как я уже сказал, я не расист. И ничего не имею против черной расы в целом. Так же, как я люблю природу, прожив среди нее всю жизнь — и не испытываю ненависти даже к зверям, на которых охочусь. Если только они не взбесившиеся, отведавшие крови людей. А сейчас произошло именно это — вот отчего, хотя Вождь Авеколо был убит, с его именем связывают все, что было в Черной Африке последующие десять лет? Зная африканские реалии, не верю, что он стал бы «всеафриканским фюрером», тут слишком много племен, которые никогда не стали бы подчиняться чужаку. Но оттого вышло лишь хуже — идея «высшей черной расы», для которой настал час наконец отомстить белым за свое угнетение, охватила все народности, как пожар. Вожди насмерть грызлись друг с другом — но это не мешало им всем дружно убивать белых. Жизнь человека, что белого, что черного, не стоила и пыли — в это время говорили, что любой банды вошедшей в деревню, хватит для появления на карте нового африканского государства.
А батальон «Виктория» снова встал в строй. Не дожидаясь приказа — мы защищали свои дома, свои семьи, свою землю. Нас было мало (всего сто с небольшим человек, по армейской мерке, едва на роту хватит), на всю территорию — но мы были мобильны, хорошо стреляли, имели богатый боевой опыт — каждый из нас стоил сотни негров, черт побери! Чернокожие в массе верили, что достаточно направить винтовку в нужную сторону, нажать спуск, и вылетевшее из ствола колдовство само найдет цель — потому, очень немногие из них умели целиться, прижав приклад к плечу, большинство же при выстреле утыкали его в живот, в бедро, куда угодно! И они совершенно не умели обращаться с гранатами и автоматическим оружием, даже если это и попадало к ним в руки — кидали гранаты, не выдернув чеку, закрывали глаза при стрельбе очередями. И еще, вот странно, совершенно не умели воевать ночью, даже в хорошо знакомых им местах!
