Работа в милиции у Степана Харитоновича непосредственно не связана с розыском преступников. Ему приходится заниматься организацией службы, воспитанием личного состава. И здесь он использует в полной мере свой фронтовой опыт. Как показывает многолетняя практика, этот опыт, сравнения и примеры из фронтовой жизни действуют лучше иного назидания, нравоучительной беседы.
Во время одной из своих инспекционных поездок Степан Харитонович узнал о неблагополучном положении с дисциплиной в подчиненном подразделении: милиционер ушел с поста, другой не вышел на работу. Начальник подразделения подошел к этому факту казенно: «Издадим приказ, накажем», — так он ответил на вопрос проверяющего о том, что собирается делать. Зайцев не согласился. Надо собрать весь личный состав и обсудить публично проступки нарушителей дисциплины, пусть каждый выскажет свое отношение к ним. Так и сделали. Собрание прошло остро. Была дана принципиальная оценка происшедшему случаю. Не понадобилось никакого приказа.
На всех большое впечатление произвел рассказ Зайцева.
— Что такое покинуть пост без разрешения начальника? Это значит позволить преступнику беспрепятственно совершить свой замысел, нанести ущерб государству, гражданам, — говорил Степан Харитонович.
В 1943 году батальон Зайцева занимал позиции в районе Калинина. Было выставлено боевое охранение, дозоры регулярно доносили сведения об изменениях на вражеской стороне. Однако посты где-то не сработали. Может быть, вздремнул на час смертельно уставший солдат. Маневр немцев не был замечен. Их удар оказался неожиданным и роковым. Батальон был отрезан и рассечен надвое. Две роты — минометную и стрелковую — фашисты частично уничтожили, частично пленили. Остатки батальона всю ночь вели ожесточенный бой, пробиваясь из окружения. Ценой огромных потерь удалось соединиться со своими. Расследование показало, что виной трагедии была халатность постов боевого охранения.
Так полковник милиции Зайцев события далекого прошлого ставит на службу сегодняшнего дня, учит, воспитывает подчиненных.
Эдуард Хруцкий
В ОКТЯБРЕ СОРОК ПЕРВОГО
Постановление Государственного комитета Обороны о введении в Москве и пригородах осадного положения
19 октября 1941 года
Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстающих на 100—120 км западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах.
В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Ввести с 20 октября 1941 года в г. Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.
2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 час. ночи до 5 час. утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта гор. Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правилам, утвержденным Московской противовоздушной обороной и опубликованным в печати.
3. Охрану строжайшего порядка в городе и пригородных районах возложить на коменданта г. Москвы, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.
4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.
Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие…
20 октября 03.00. СУЩЕВСКИЙ ВАЛ
Сразу после двенадцати машин стало мало. За два часа проехала одна «эмка» с каким-то недовольным командиром — знаки различия Фролов так и не рассмотрел, а в сопроводиловке была указана только должность — «зам. начальника отдела НКО» — и две полуторки: одна — с минами, вторая — с мукой.
Улицу продувало ледяным ветром, а дома с мертвенно-темными глазами казались неживыми и холодными. И именно от этой мертвенности становилось еще холоднее и возникало чувство одиночества и покинутости.
Шаги гулко разносились в тишине, а хруст льда под сапогами казался резким, как револьверные выстрелы.
— У тебя осталось закурить? — спросил Фролов напарника. Тот порылся в кармане, вытащил измятую пачку, скомкал, хотел бросить, но, видимо, выработанная годами службы привычка к порядку пересилила, и он, вздохнув, сунул пачку обратно в карман.
От отсутствия папирос курить захотелось еще сильнее.
— Надо ждать машины, может, у пассажиров табачком разживемся.
— А если ее не будет?
— Тогда терпи, брат. Сам виноват, что не позаботился.
— А ты?
— Я старший наряда, поэтому тебе мои действия обсуждать не положено! — засмеялся Фролов.
Они опять замолчали. И начали думать каждый о своем, но мысли у них были удивительно одинаковые. Они знали, что враг совсем недалеко от Москвы, гнали от себя прочь тревожные мысли о том, что он может захватить город, думали о своем месте в этой войне. Они понимали, что им доверено важное дело и их полоса обороны — эта улица с мрачными домами. За каждым темным окном были люди, и они, милиционеры, охраняли их труд и покой.
Первым шум мотора услышал напарник.
— Вот он, наш табак-то, едет, — толкнул он в бок Фролова.
А машина уже ворвалась в пустоту улицы, заполнив ее всю без остатка ревом двигателя.
Фролов поднял фонарик, нажал кнопку — вспыхнул красный свет. Машина, скрипя, медленно начала тормозить. В кабине таяло алое пятно папиросы, и Фролов с радостью подумал о первой, самой сладкой затяжке.
Они подошли к машине. Фролов нажал на ручку, открыл дверцу кабины.
— Контрольно-пропускной пункт. Попрошу предъявить пропуск и документы.
— Минутку, — сидящий рядом с шофером командир достал из планшета бумаги.
Фролов зажег фонарик…
Сначала он ничего не понял, все произошло словно во сне. От стены дома отделились три зыбкие, почти неразличимые в темноте фигуры и бросились к машине.
Фролов, бросив документы на сиденье, рванул из кобуры наган… В это время что-то больно толкнуло его в бок, и он упал, ударившись головой о крыло. Раздалось еще несколько выстрелов, потом резанул автомат, и Фролов увидел двух бегущих. Тогда он, превозмогая боль, поднялся на локте и выстрелил им вслед три раза. Выстрелил и — потерял сознание.
20 октября 03.40. СУЩЕВСКИЙ ВАЛ
— Зажгите фонарь и — врача немедленно, — сказал Данилов.
Узкий свет побежал по земле, осветил на секунду золотистую россыпь автоматных гильз, особенно ярких на фоне черного асфальта мостовой, кожаную перчатку, раздавленный коробок спичек, обрывок ремня. И все эти вещи сейчас имели для Данилова особый и очень важный смысл, потому что дорисовывали ему картину происшествия, становились свидетелями того, что произошло здесь сорок минут назад.
А луч продолжал скользить по мостовой, и вот яркий кружок осветил еще одну гильзу, но была она значительно толще и длиннее автоматных. Данилов поднял ее, осветил фонарем. На ее донышке стояла маркировка — две латинские буквы. Да, впрочем, ему они уже ничего нового сказать не могли. Гильза была от патрона, которым снаряжается обойма к парабеллуму.
— Муравьев, — повернулся он к оперативнику, — ищите гильзы от парабеллума, они должны быть здесь.
— Есть, Иван Александрович!
Фонарик снова зашарил по земле.
— Товарищ начальник! — Данилов узнал голос оперуполномоченного Самохина. — Собака взяла след, довела до кинотеатра «Горн», там след потеряла. Но мы нашли вот что.
Данилов зажег фонарь и увидел, что Самохин держит шинель, обыкновенную красноармейскую шинель с зелеными треугольниками защитных петлиц на воротнике.
— Ну и что? — спросил Данилов просто так, на всякий случай.
— Вы посмотрите! — Самохин подставил воротник шинели под свет фонаря.
И Данилов увидел разорванную ткань и бурые пятна. Он потрогал воротник рукой. Грубое сукно было еще совсем сырым.
— Так, — сказал Данилов, — так. А где нашли?
— Метрах в ста за углом. Собака облаяла.
— Понятно. Что еще?
— Найдено семь гильз от парабеллума, — ответил невидимый в темноте Муравьев. — Кроме того, рядом с убитым лежит парабеллум.
