— Так, — сказал Данилов, — так. А где нашли?
— Метрах в ста за углом. Собака облаяла.
— Понятно. Что еще?
— Найдено семь гильз от парабеллума, — ответил невидимый в темноте Муравьев. — Кроме того, рядом с убитым лежит парабеллум.
— Документы?
— Красноармейская книжка на имя Реброва Ильи Федоровича. Видимо, поддельная.
— Ну это не нам решать, а экспертам. Как милиционеры?
— Отправлены в госпиталь.
— Пусть Поляков поедет туда и допросит их, если это, конечно, возможно. Лейтенант и шофер дали показания?
— Да.
— Отпустите их. Впрочем, подождите. — Данилов подошел к машине, осветил фонарем группу людей: — Как фамилия лейтенанта?
— Ильин, — подсказал Самохин.
— Товарищ Ильин! — позвал Данилов.
От группы отделилась высокая фигура, и Данилов скорее догадался, чем увидел, что лейтенант совсем еще молод, наверное, недавно из училища.
— Товарищ Ильин! — Данилов подошел к нему, крепко пожал руку. — Большое спасибо за помощь.
— Да что вы, товарищ! Это мой, так сказать, долг.
— Следуете на фронт?
— Так точно!
— Впервые?
— Да, — после паузы смущенно ответил Ильин.
— Да вы не смущайтесь! Судя по сегодняшнему, воевать вы будете отлично. Еще раз спасибо и счастливого пути.
20 октября 04.30. МУР
Не успел Данилов раздеться, как зазвонил внутренний телефон. Голос начальника МУРа был спокоен и чуть хрипловат.
— Ну что у тебя, Иван Александрович?
— Пока ничего утешительного.
— Сколько их было?
— Трое. Один убит, один ранен.
— Взяли?
— Нет, скрылся.
Начальник помолчал немного, потом сказал:
— Ладно, бери все вещественные доказательства по делу и заходи ко мне.
— Когда?
— Прямо сейчас.
В полутемном коридоре Данилов столкнулся с заместителем начальника Серебровским.
— Ты это куда, Иван, со шмотками, на базар?
— Да нет, Сережа, на «ковер».
— А это, стало быть, твои клиенты напали на КПП?
— Теперь вроде мои.
— Ну давай, ни пуха…
— К черту!
— Грубый ты человек, Данилов, — шутливо ужаснулся Серебровский.
— Так время такое, — принимая его тон, ответил Данилов и уже у дверей приемной, обернувшись, хотел спросить Серебровского, почему его людям по сей день не заменили шинели, но заместитель начальника словно растворился в полумраке коридора, только вдалеке запели половицы под тяжестью его шагов.
Начальник сидел на диване, внимательно разглядывая коробку от папирос. Данилов за долгие годы совместной работы изучил его привычки и точно знал, что если начальник думает, то сосредоточивает внимание на вещах, абсолютно случайных, не имеющих никакого отношения к делу.
— Ну, давай, живописуй! — начальник встал, привычно расправил гимнастерку под ремнем. — Давай-давай.
— А чего давать-то? Я хотел рапорт написать…
— Да нет, ты уж лучше своими словами, а эпистоляр — это после, для архива.
— Ну, если так… В три часа ночи сотрудник подвижного КПП управления старший милиционер Фролов и милиционер Светлаков остановили машину, полуторку, войсковой части, следующую на фронт. Во время проверки документов трое неизвестных напали на них, открыв огонь из парабеллумов…
— Откуда известна система оружия?
— Один нашли рядом с убитым и гильзы.
— Сколько?
— Семь штук.
— Прилично. Прямо-таки штурм Порт-Артура, а не налет.
— Сразу же наши сотрудники были ранены. Но находящийся в машине лейтенант Ильин открыл огонь из ППШ, а шофер — из карабина.
— Серьезный бой был.
— Куда уж! Один из нападавших убит, двое скрылись. Когда они бежали, раненый Фролов ранил одного из нагана в шею.
— Откуда известно?
— Вот шинель нашли.
Начальник взял шинель, разложил ее на столе, начал внимательно рассматривать.
— Так, Данилов! Нарисовал ты леденящую душу картину. Так. А слушай-ка, шинель-то твоего роста. А ну прикинь-ка! — Данилов пожал плечами и, брезгливо поежившись, натянул на себя чужую, почему-то неприятно пахнущую шинель. — Повернись. — Начальник подошел к нему, поправил воротник: — А знаешь, Иван, ранение-то касательное, с такой отметиной много вреда можно еще принести. Как думаешь?
— А что думать? Судя по фальшивой красноармейской книжке, это те, о ком предупреждала госбезопасность. Значит, базы постоянной у них в Москве нет. — Данилов скинул шинель, достал платок, вытер руки: — Нет у них базы!
— Ну и что?
— А то, что он с этой раной к врачу придет.
— Так! — сказал начальник. — Немедленно распорядись, чтобы передали во все аптеки, поликлиники, медпункты, больницы, госпитали, практикующих частников пусть участковые предупредят: если кто обратится с похожим ранением — звонить нам.
20 октября 16.00. АРБАТ, УГОЛ МЕРЗЛЯКОВСКОГО ПЕРЕУЛКА, АПТЕКА
День был сухой и солнечный. Свет с улицы, пробиваясь сквозь крест-накрест заклеенное стекло, падал на белый кафель пола замысловатой решеткой. Посетителей почти не было. Только у рецептурного отдела стояли две старушки из соседнего Мерзляковского переулка.
Старший провизор Мария Никитична вышла из подсобки, осмотрела торговый зал, вздохнула и снова скрылась за белоснежной дверью, на которой синела медицинская эмблема.
После перерыва ожил репродуктор. Сначала из черного круга послышалось шипение, потом бодрый голос диктора заполнил аптеку:
«Московское время шестнадцать часов. Начинаем наши передачи. Слушайте последние известия. Тыл фронту…»
Взвизгнула пружина входной двери — ив аптеку вошел высокий военный, в фуражке с черным околышем, кожаной куртке, с танкистскими эмблемами. Шея его была обмотана грязноватым бинтом.
Повязка была сделана неумело, наскоро и мешала танкисту повернуть голову. Все это сразу же отметила продавщица Алла Романова.
«Наверное, фронтовик», — подумала она.
— Девушка, милая, — танкист улыбнулся, — у вас бинтика не найдется?
— Конечно, конечно, найдется и бинт, и йод. А что у вас?
— Да осколком зацепило во время артобстрела. Ехал в Москву с фронта — и зацепило. — Танкист еще раз улыбнулся. Улыбка на его сером, видимо от потери крови и боли, лице была словно приклеена. Улыбались только губы, а глаза, словно выцветшие от боли, оставались пустыми и неподвижными.
— Вас надо перевязать, — решительно сказала Алла, вспоминая, чему ее учили на курсах медсестер, и сама испугавшись своей решительности. — Куда вы ранены?
— Шея задета.
— Проходите! — Алла показала рукой на дверь и вдруг вспомнила утренний звонок из милиции: «Господи, они же предупреждали о человеке с касательным ранением шеи. Господи, что же делать?»
А «танкист» уже распахнул дверь в подсобку, и Алла увидела удивленные глаза Марии Никитичны.
— Мария Никитична, — стараясь сдерживать волнение, сказала Алла, — вот товарищ командир в шею ранен. Его надо перевязать и сыворотку противостолбнячную ввести. А я пойду, а то в зале никого нет.
Алла повернулась и, плотно закрыв за собой дверь, вышла. Телефон стоял в кабинете управляющего. Волнуясь, она никак не могла повернуть ключ. Наконец замок поддался, и Алла подошла к телефону.
Через пятнадцать минут оперуполномоченный Игорь Муравьев и два сотрудника МУРа приехали в аптеку.
— Вы звонили? — спросил Муравьев худенькую девушку в белом халате.
Она кивнула головой.
— Где он?
Девушка так же молча указала на дверь.
На табуретке сидел человек, голый по пояс, рядом лежала кожаная куртка. Женщина в белом халате аккуратно бинтовала ему шею. Услышав скрип двери, он резко обернулся, лицо исказила гримаса боли. Он потянулся к куртке, но потерял равновесие и упал. Один из оперативников схватил куртку и вынул из кармана парабеллум.
— Вы арестованы! — сказал Муравьев.
21 октября 01.30. МУР
Данилов поднял телефонную трубку, подумал немного, прежде чем набрать номер. Вот уже почти десять часов они допрашивали «танкиста», но ничего добиться так и не смогли. Он или молчал или нес такое заведомое вранье, что даже многоопытные оперативники удивленно разводили руками. А «танкист» сидел на стуле, заложив ногу на ногу, улыбался нагловато, курил предложенные ему папиросы.
В перерыве к Данилову зашел Серебровский:
— Ну знаешь, Иван, я тебя не понимаю.
— То есть?
— Он явно издевается над нами, а ты сидишь и аккуратно протоколируешь его вранье.
— Пусть пока покуражится.
— Что значит «пока»? Долго оно будет длиться, это самое твое «пока»? Ты пойми, он ранил наших товарищей, за его спиной стоит группа вражеских пособников!..
