В случае же, если Штамповка так и не выйдет живым из депозитарной западни, тоже радоваться только останется. Значит, правильно Живчик сам не полез в кромешную тузпромовскую пасть — проглотил-таки костромского терпилу людоед Фортепьянов, сожрал Веничку и не поперхнулся…
А ничего не подозревавший Веничка, выждав день-другой, поехал-таки на улицу Подметкина. Прошел за ограду нужного здания, в последний раз по-бедняцки оглянулся и гоголем проследовал в пустое, просторное помещение. В конторке он протянул девочке за стеклом паспорт с вложенным аукционным свидетельством. Та мельком глянула в документ, набрала его имя на компьютере, через минуту просунула в окошко вылезшую из принтера бумажку, и сказала:
— Вот здесь распишитесь.
Пыльцов расписался, потом подумал и спросил:
— А можно мне — как акционеру — получить у вас Устав Тузпрома?
— Двадцать долларов по текущему курсу, — сказала девочка.
— За что двадцать долларов? — удивился Виктор Васильевчи.
В это время в депозитарии раздался телефонный звонок, и девочка отвлеклась. Когда она опять подошла к окошечку, Пыльцов настоятельно повторил требование:
— Дайте мне, пожалуйста, Устав Тузпрома!
— Заплатите за распечатку Устава 20 у.е. по текущему курсу, и вы тут же его получите.
Но у Пыльцова не было 20-ти у.е…
— А можно мне получить дивиденды за семь лет?
— Давайте ваш счет, реквизиты вашего банка, и мы перечислим дивиденды.
— Сколько это будет?
— За семь лет примерно десять центов на каждый вложенный вами ваучер.
“Додик не соврал. Молодец Фортепьянов! Так и надо! Нечего разбазаривать наши бабки!” — в мозгу Виктора Васильевича уже щелкнул тумблер собственника и окончательно встал в положение “моё”.
— У меня нет пока счета в московском банке, — сказал видный акционер.
— Как откроете счет, пожалуйста, тут же сообщите его нам, и мы вам перечислим ваши дивиденды, — девочка отошла от окошка.
Прием был окончен. Дело сделано. Но в это мгновение торжествующему Веничке оставалось жить на белом свете ровно один час и сорок секунд. За оградой депозитария пацаны уже вышли из иномарок и поджидали его, прохаживаясь вдоль ворот. А сам Живчик из-за бронированного стекла пульмановского “Мерседеса” не отрываясь смотрел в бинокль на двери учреждения, которые законник так и не решился сам переступить, и думал: “Ну, Штамповка, тебе кранты!…”
Но скоро сказка сказывается, да не так скоро дело делается.
— Господин Пыльцов! — кто-то окликнул сзади Пыльцова с характерным латино-армянским акцентом.
“Черные меня вычислили!” — запаниковал и ужаснулся Пыльцов. Ведущий акционер с трепетом обернулся.
К новоиспеченному мультимиллиардеру подошел вальяжный господин с характерной восточной внешностью и представился:
— Генерал-полковник Пако Кочканян, командир Тузпромовской досмотровой дивизии. И предъявил служебное удостоверение.
Пыльцов тщательно изучил документ и убедился, что подлинность корочек была несомненной.
— Очень рад познакомится, — все еще дрожащим голосом ответил Пыльцов.
— Господин Фортепьянов мне поручил Вас разыскать. Рор Петрович хочет с Вами побеседовать, если Вы, конечно не против, — с поклоном сказал генерал-полковник в штатском.
— Рор Петрович? Неужели он меня запомнил?
— Не могу знать, — ответил генерал Пако и жестом пригласил Пыльцова за загородку.
Сразу за загородкой оказалось неприметная дверь, обычно ведущая в комнатку, где сотрудницы подобных учреждений пьют кофе. Но за узенькой дверью оказался широкий короткий коридор, в конце которого за аркой металлодетектора был лифт.
“Точно такие же оборудование было установлено в гигантском холле-дендрарии Тузпромовского небоскреба! — тут же вспомнил Пыльцов и несколько успокоился. — Вот оно что! Наверное, господин Фортепьянов сразу же введет меня в Совет Директоров и уже сегодня я приму участие в заседании Коллегии. Вот что значит стать ведущим акционером! Надо было бы мне поприличнее одеться! А то сразу видно, что я спал сегодня, не раздеваясь”, — огорчился Пыльцов, оглядев примятые полы пиджака и скомканные брючины.
Лифт двинулся не наверх, а вниз. У Пыльцова душа ушла в пятки, и от страха он порылся гусиной кожей. “Боже мой! — подумал он. — Я опять попался в плен! Куда меня везет этот черный?!”
Пыльцов с робостью поднял глаза на генерала-полковника в штатском. Тот просто ждал, когда они приедут.
Двери распахнулись — и перед ними возник просторный ярко освещенный туннель с движущимися горизонтальными эскалаторами.
Пако Кочканян ступил на движущийся эскалатор, следом за ним медленно поехал Пыльцов.
Через три с половиной минуты — Пыльцов специально заметил время, они сошли с эскалатора и опять вошли в лифт, который на этот раз был уставлен цветами и поехал вверх.
Пыльцов приободрился.
— Работаем под землей, живем под землей, — все с тем же устрашающим акцентом сказал Пако Кочканян.
— Как вы меня нашли? — осмелился спросить Веничка.
— Вы уже были однажды на приеме у господина Фортепьянова, и мы подумали, что Вы, вероятно, наш тузпромовский акционер. Так оно и оказалось.
— Но как вы меня здесь нашли? — повторил вопрос Пыльцов, делая акцент на слове “здесь”.
— По чистой случайности. Хозяин потребовал Вас к себе — я позвонил в депозитарий, чтобы уточнить ваш костромской адрес, а вы как раз там оказались. Я тут же отменил вылет нашего самолета в Кострому, который уже отправлялся за вами.
Лифт остановился на цифре 18. Двери распахнулись. Кочканян пригласил выйти Пыльцова первым.
Но едва Веничка покинул уставленный букетами роз лифт, начальник Тузпромовской досмотровой дивизии нажал на кнопку и уехал вниз.
Пыльцов огляделся — он оказался в широких апартаментах с характерным запахом гималайских вечноживущих лилий. Значит он очутился опять в одном из небоскребов Тузпрома! Сплошные окна из америкостекла и вид далеких и маленьких кремлевских башенок окончательно успокоил Пыльцова. И тут вдруг прямо перед собой новый владелец крупнейшего пакета акций Тузпрома увидел Основного Диспетчера и Председателя Совета Директоров господина Фортепьянова, незаметно занимавшего всего одну треть широкого кожаного кресла. “Как мог этот крошечной микроцефал, который с тех пор еще более уменьшился и усох, увлечь мою красавицу Оленьку?! Ну что ж!… Теперь мы с тобой, Рор Петрович, почти на равных…” — промелькнуло в несколько обескураженном этой картиной сознании Пыльцова. Он собрался с духом и посмотрел прямо на господина Фортепьянова, своего соперника. И явственно увидел, как нестерпимая жадность переворачивает всю душу сидящего перед ним магната — конвульсии алчности крошечными волнами, уходящими каким-то образом во внутрь ненасытной душонки олигарха, пробегали по его маленькому лобику и впалым, тощим щекам.
“То-то же! Семь процентов Тузпрома теперь навсегда мои! — подумал Веничка. — И ничего ты не поделаешь! Не будешь же ты ради моих семи процентов нарушать правила игры, в которую сам играешь. Депозитарную расписку отнимешь, но в сервер все равно не полезешь! Так что жаднись — не жаднись — теперь поздно! Золотое перо жар-птицы уже в моем кармане!” — Веничка торжествующе улыбнулся и сквозь пиджак ощупал бугорок бумажника, в котором была спрятана депозитарная расписка, свидетельствующая о кардинальной перемене всей жизни.
И тут вдруг с невыносимой грустью, тяжким вздрагивающим шепотом Основной Диспетчер и Председатель Совета Директоров господин Фортепьянов произнес:
— Она меня бросила…
И по его скукоженным сухощавым щечкам вдруг полились крупные слезы.
— Как бросила? — с замиранием сердца спросил Пыльцов и в очередной раз поразился нюху Оленьки. Не успел он в карман положить пятьдесят миллиардов, как Оленька уже вернулась к нему! Вот прозорливая, вот хитрая бестия!
— Как бросила? — повторил он свой нелепый вопрос.
— Бросила… — тише шепота опять пробормотал магнат.
“Оказывается, это не жадность, а ревность терзает Фортепьянова!” — возликовал Пыльцов.
А Рор Петрович, не всхлипывая, продолжал плакать.
Ах, если бы он мог рассказать этому идиоту, как Оленька его бросила!… Как в тот злосчастный вечер после взрыва в Тузпроме, когда очутились они все на той же родительской даче, стала уговаривать его Оленька немедленно улететь куда-нибудь — хоть на неделю! И как понял он вдруг, что если сейчас же не послушается Оленьки, то прекрасная сумасбродка этой же ночью сама уедет, уйдет, улетит от него навсегда, и вернуть он ее не сможет. А ведь он не представлял уже без Оленьки свою дальнейшую жизнь!…
А каким молодым и счастливым опять почувствовал он себя вдруг, когда Оленька нагнулась и поцеловала его — разрумянившаяся, счастливая от того, что он так легко согласился с ее сумасбродством. И ему вдруг действительно захотелось угнать хоть свой собственный самолет, взлететь в ночное звездное небо и лететь с Оленькой, лететь с этой изумительной чокнутой блондинкой в подаренной ей “Сессне”, потому что следуя немыслимой логике всего, что с ним за эти два дня произошло, этот ночной полет, наверное, и был для него единственным возможным путем спасения!…
